Культура Восточной Римской империи отличалась тактильностью. Её важным элементом были поцелуи в губы, плечи, грудь, ноги. Их щедро раздавали императоры и вельможи, военачальники и даже монахи. Но речь не об эротической неге, изображенной, к примеру, в «византийской» стилизации Густава Климта «Поцелуй», о политическом жесте и социальной условности — поцелуе как знаке почтения или приветствия. IQ подготовил краткое руководство по «византийским поцелуям» на основе исследования историка и филолога Сергея Иванова, профессора Института классического Востока и античности факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ.
Про любовные лобзания византийцы довольно много писали в своих романах и даже в комментариях к церковным канонам. Патриарх Феодор Вальсамон в XII веке столь подробно обсуждает запрет Василия Великого «оскверняться устами», что опубликовать перевод его комментария вряд ли возможно в современных респектабельных медиа. Однако у поцелуев была и иная функция, помимо эротической. Когда византийский ритор середины XII века Никифор Василаки пишет в одном из своих писем: «Целуем твои ноги, лобызаем твои глаза, обнимаем руки», то это отнюдь не взрыв эмоций, а, скорее, формула этикета. Не-любовный поцелуй — социальная или даже политическая институция, контуры которой можно реконструировать из исторических источников. И дальше мы будем говорить лишь о таких поцелуях.
В греческом языке, в отличие, кстати, от латыни, царит полная терминологическая неразбериха. У древних было не менее девяти различных терминов для поцелуя. Но беда в том, что мы узнаём об их существовании лишь из византийских толковых словарей, а при этом ни в каких текстах они не встречаются (видимо, некогда они функционировали лишь в устной речи).
Термин φίλημα употреблялся очень редко, существительное ἀσπασμός — могло означать и поцелуй, и «бесконтактное» приветствие, как, например, у архангела Гавриила с Богородицей в сцене Благовещения. Глагол φιλεῖν значил «целовать», но сохранял при этом и своё основное значение — «любить». А глагол περιπτύσσω мог означать и «целовать», и «обнимать», и «обхватывать». В общем, что именно имеется в виду, можно понять лишь при развернутом описании.
Русское слово «поцелуй» — однокоренное со словами «целый» и «цел и ть». То есть изначально это была форма магического контакта, призванного вылечить болезнь путём восстановления нарушенной недугом полноты мироздания и (или) здорового организма. А вот устаревший глагол «лобзать» — мог быть и эротическим действием, во всяком случае, он родствен латинскому lambo — «лизать».
Интересно, что изначальное древнегреческое слово κυνεῖν, родственное английскому kiss, также вышло из употребления ещё до нашей эры, а образованное от него приставочное существительное προσκύνησις («проскинеза») описывало лишь ритуал преклонения перед императором, а не собственно поцелуй. Таким образом, когда ранние христиане столкнулись с необходимостью как-то описать «поцелуй мира» между членами общины, они стали именовать его «агапой», то есть любовью. Впрочем, этот обычай очень рано начал вызывать скандалы, так что богослов Климент Александрийский на рубеже II и III веков, описывая ритуал «агапы», подчеркивает, что он должен совершаться «устами скромными и сомкнутыми».
Поцелуй мира — древний обычай целования перед началом Евхаристического канона, связанный с повелением Иисуса Христа идти к жертвеннику, только примирившись с братом (Мф. 5: 23-24).
Если наше общество характеризуется разрушением всех канонов этикета (в результате кто-то думает, что целоваться при приветствии или прощании нужно дважды, а кто-то — трижды; одни целуют щеку, а другие — воздух возле щеки и т.д., не говоря уже о том, что живы ещё люди, привыкшие целовать дамам руки, к вящему возмущению феминисток), то византийское общество, как всякое древнее общество, точно знало, кому, кого, куда, как и в какой ситуации целовать. Флорентийская Уния православной и католической Церквей едва не сорвалась, когда от Константинопольского патриарха потребовали поцеловать туфлю папы, — он наотрез отказался, и тогда церемонию их публичной встречи попросту отменили.
Один из вариантов — поцелуй в плечо. Архиепископ Феофилакт Охридский (1055-1107) написал целый трактат о том, почему на Великий пост священника нужно лобызать именно так. «Мы целуем его в плечо <...> из-за чрезвычайного благоговения, которое запрещает нам целовать его по таким дням в уста», — пояснял он. Феофилакт проводит аналогию с придворным этикетом, которая хорошо растолковывает, почему нужно лобызать именно в плечо: «Ведь когда мы хотим благоговейно поцеловать императора или какого-нибудь высочайшего чиновника, мы целуем их <...> в одну из частей тела, избегая касаться уст, мы прижимаемся губами к плечу, которое занимает после головы второе место по благородству среди всех частей тела».
В нашем мире он имеет чёткую эротическую коннотацию. В Византии — нет. Богослов Феодорит Киррский в V веке пишет: «Любящий сын после долгой разлуки целует отцу глаза и губы, и грудь, и голову, и десницу», а философ и царедворец Михаил Пселл в XI веке обращается к умершей матери: «Я охвачу твою голову, прижмусь устами к устам». Детей тоже можно было целовать в губы.
В знак благоговейного подчинения «низшие» целовали «высших» в щеку, в голову, в грудь, в колени, в стопы. Во времена императора Константина Багрянородного (X век), на Пасху придворные целовали правителя в ноги, руки и уста.
Придворный историк Прокопий Кесарийский (VI век) в написанном «в стол» злобном памфлете «Тайная история» сравнивает варианты ритуалов: раньше, мол, сенатор всего лишь «припадал к правому сосцу императора», — а при ненавистном Юстиниане (482-565) с его женой Феодорой все присутствующие должны были, унизительным для себя образом, падать ниц и «поднимались не прежде, чем облобызают губами им обе ноги».
Удивительным образом, императоры при некоторых ритуалах лобызали подданных в уста и в глаза — то есть таким образом, чтобы не нужно было склоняться перед ними.
В неожиданные для нас места: они могли могли целовать друг друга в глаза и в ноги. В «Исторических записках» византийского сановника Никифора Вриенния Младшего (1062–1137; его женой была византийская принцесса Анна Комнина из династии Комнинов) один полководец так выражает свое расположение к другому: «Докиан встал, преисполненный радостью, и, обняв знаменитого Алексея, целовал его в уста, щеки и прекрасные глаза».
Увы, искусствоведы почти не обращают внимание на удивительный контраст между письменными источниками и изобразительным наследием. Так, при описании поцелуя Иуды писатель и клирик XII–XIII веков Николай Месарит восклицает, что Христос «дал поцеловать себя в щеку своему ненавистнику, вытянул губы для лобызания тому, кто своими губами его предал». Однако ни на одном из византийских изображений Иуда не целует Христа, а лишь прижимается к нему щекой. Заведомо, и Иисус нигде не «вытягивает губ» навстречу предателю.
В одном из сочинений византийского писателя Симеона Метафраста (X век) Богородица говорит Христу: «Я погружала свои уста в твои уста, сладкие, как мёд, и нежные, как роса». Ритор Псевдо-Кесарий (VI в.) пишет о младенце Христе, «лобзаемом поцелуями богоносной Девы». При этом на иконах, фресках или мозаиках, запечатлевших Богоматерь с младенцем, они друг друга никогда не целуют. Нет поцелуев и в сценах встречи Иоакима и Анны, Марии и Елизаветы, Петра и Павла и пр. И лишь в иконографии оплакивания Христа можно в какой-то мере заподозрить поцелуй, да и то с трудом.
Да, в текстах у нас огромное количество упоминаний ритуала проскинезы, который, как мы помним, предполагал целование ног императора. Но при этом ни в одном из многочисленных изображений этого ритуала никакого тактильного контакта не зафиксировано. В этом проявляется какая-то важная черта византийской культуры, но как её объяснить — пока неясно.
IQ
