Что такое креативность? Это понятие кажется интуитивно понятным, однако однозначного определения у него нет. Не случайно в документальном фильме «Why Are We Creative?» немецкого режиссёра Германа Васке, основанном на интервью со множеством талантливых людей — от нобелевских лауреатов и Умберто Эко до Дэвида Боуи и Квентина Тарантино, творческое начало получило самые разные определения. Да и возможна ли здесь однозначность? Какое произведение искусства более креативно — то, в котором в поисках новизны смело отвергнуты прежние каноны, или то, в котором они изобретательно преобразованы? Ответ на этот вопрос тесно связан с культурными различиями. Концепция креативности в разных культурах варьируется, что накладывает отпечаток и на оценку результата творческой деятельности. Этот факт подтвердило исследование сотрудников Лаборатории креативности и мультилингвизма НИУ ВШЭ на примере оценки творческих заданий студентами из России и Объединенных Арабских Эмиратов.
Суждения специалистов о творчестве — это одно, мнение дилетантов — совсем другое. Первые опираются на эксплицитную теорию креативности, основанную на научной рефлексии и экспертизе, вторые — на имплицитную.
Имплицитная теория креативности предполагает, скорее, априорные, интуитивные представления, разделяемые людьми, а не четко артикулированные концепции. Любопытно, что и сами творческие люди нередко довольно общо формулируют свои представления о креативности.
Однако если представления не проговорены, не выражены эксплицитно, то как эмпирически изучать их? Либо по их творческому воплощению — то есть по художественным работам, либо по оценкам и суждениям относительно творчества — своего и чужого.
Заметим, что субъективное восприятие тех или иных работ может оказаться роковым для их автора. Инженеру Гюставу Эйфелю ещё повезло — его металлическую башню, поначалу раскритикованную, в итоге признали, и она стала символом Парижа. Импрессионистам в своё время приходилось тяжелее, но они уже многие десятилетия воспринимаются как символ блистательного новаторства в живописи. Однако другим после шквала критики и не захочется больше творить.
Дискуссии вокруг тех или иных новаторских произведений могут стать всеобщими. Так, установленная в августе почти в самом сердце Москвы «Большая глина №4» швейцарского скульптора Урса Фишера вызвала ожесточенные споры в СМИ и соцсетях. Дискутировали и специалисты, и обычные горожане.
Если вынести страсти за скобки, то остаётся главное: в полемике по поводу той или иной работы дискуссанты стараются аргументировать свои суждения — и относительно оригинальности, и относительно эстетики. Имплицитные теории креативности проявляются, в том числе, и таким образом.
Но какова природа суждений неспециалистов о творчестве? В них отражаются и собственные представления человека, и та культурная среда, в которой он живёт: установки, нормы, практики и пр. А они — равно как и само понятие креативности — существенно варьируются в разных культурах. Исследование Анатолия Хархурина и его коллеги показало, как культурные различия проявляются в оценках творческих работ.
Исследование было проведено в рамках гранта НЦМУ «Центр междисциплинарных исследований человеческого потенциала».
Если рассматривать вариации концепта креативности в разных культурах, то типичный пример — его разные понимания на Востоке и Западе (пусть эти понятия и несколько условны и служат определённым обобщением). С обществами стран Востока обычно ассоциируются коллективизм, взаимозависимость, приоритет общих интересов над личными. С Западом — индивидуализм, независимость, акцент на личных достижениях.
В западном понимании креативность предполагает оригинальность, новизну, уникальность, ради которых могут отвергаться предшествующие каноны. В восточной концепции креативности заложено умение творчески интерпретировать уже существующие традиции (не менее важна и эстетическая сторона вопроса). Это случай, например, традиционной китайской живописи или арабской каллиграфии: проверенные временем идеи могут несколько видоизменяться, чтобы отразить индивидуальное видение художника.
В настоящем исследовании учёные решили сравнить оценку творческих работ и выявить в ней культурные различия на выборках студентов университетов из России и из ОАЭ. Участники из Эмиратов в данном случае — представители восточной культуры, а российские — западной. Такой взгляд на российскую культуру исследователи объясняют довольно быстрым усвоением в стране западных ценностей, переходом «к менее коллективистскому и более демократическому обществу».
Такой выбор стран позволяет восполнить пробел, существующий в научной литературе: до сих пор было мало исследований «западного» восприятия креативности среди россиян — чаще внимание в этом плане уделялось европейцам и американцам. В то же время, в исследованиях восточных концепций креативности был слабо представлен Ближний Восток.
На первой стадии исследования Анатолий Хархурин и его коллеги Сергей Яголковский и Мортеза Чархаби использовали Тест на структурированное воображение Томаса Уорда, попросив студентов НИУ ВШЭ (возраст 17–21 год) и учащихся Американского университета Шарджи (17–23 года) изобразить инопланетянина. Тест оценивал способность респондентов преодолеть свое структурированное воображение, обычно ограничивающее нестандартное мышление и фантазию.
Студентов просили вообразить, нарисовать и описать существо, живущее на другой планете. Никаких пределов фантазии не существовало — рисунки могли быть сколь угодно необычными. На задание давалось 12 минут.
Затем изображения инопланетян, сделанные российскими и эмиратскими респондентами, оценивали другие участники проекта из тех же стран. Для этого было отобрано 100 работ — поровну от представителей двух стран. По гипотезе исследователей, представители различных культурных групп будут оценивать рисунки по-разному. Российское «жюри» включало 53 учащихся 17-20 лет, эмиратское — столько же, но от 17 до 26 лет.
Изображения оценивались с точки зрения их креативности: насколько нарушены черты, присущие условному Громозеке (обычно в рисунках инопланетян отчетливо проявляется антропо- или зооморфность), и насколько творческой представляется работа. Выполненные изображения соотносились с инвариантами, обладающими чертами, которые обычно проявляются в большинстве ответов респондентов. Это двусторонняя симметрия, два глаза, четыре конечности.
Отклонения от привычных черт оценивались в диапазоне от нуля до двух очков. Чем они сильнее, тем выше очки. Затем значения баллов по трём инвариантам складывались. Максимально можно было заработать шесть очков. В этом случае инопланетянин был уж совсем «неведомой зверушкой».
Простой пример: если вы нарисовали инопланетного щенка, который очень похож на земного домашнего питомца, вы получаете ноль очков. Два глаза, четыре лапы, двусторонняя симметрия — где же тут нетривиальное мышление? А если вы нарисовали существо с альтернативной внешностью — например, симметрия есть (ноль очков), но глаз — несколько, и они расположены не горизонтально, а вертикально по отношению друг к другу, и конечностей у существа — семь, то вам присвоят четыре очка за необычность рисунка.
Участники «жюри» из двух стран должны были оценить уровень креативности каждого рисунка. «Мы использовали баллы за нарушение инвариантов как ковариату. Культурная группа была независимой переменной, а зависимой — оценка креативности рисунков», — рассказывает Анатолий Хархурин. Поясняющие надписи с рисунков убрали, чтобы судьи не могли определить, кто есть кто.
Больший рейтинг указывал на высокую воспринимаемую креативность изображения. Потом были выведены средние очки, полученные российскими и эмиратскими участниками (см. Таблицу 1).
|
|
Авторы оценок (страна) |
|
| Авторы рисунков (страна) | Россия | ОАЭ |
|
Россия |
3,12 |
2,54 |
|
ОАЭ |
2,33 |
1,94 |
Источник: исследование А. Хархурина и С. Яголковского.
Как видно, российское жюри было в принципе более щедрым (присудило участникам больше баллов, чем коллеги из ОАЭ). Оценки со стороны эмиратских судей оказались существенно ниже.
Ещё один результат — российские студенты заработали больше баллов. Их работы выше оценили как российские, так и эмиратские арбитры (3,12 и 2,54 соответственно). Творческая группа из ОАЭ получила 2,33 балла от россиян и 1,94 от соотечественников.
Россияне оказались заметно благосклоннее к своим соотечественникам (3,12 баллов), чем участники из Эмиратов — к своим (1,94). Работы иностранцев российское жюри, в противоположность эмиратскому, оценило ниже (2,33 против 2,54).
Все эти результаты могут объясняться различиями в итогах теста по структурированному воображению и в процедуре оценивания у выборок участников из двух стран. Россияне набрали значительно больше очков за необычность рисунков, чем учащиеся из ОАЭ. Более низкие баллы, присвоенные эмиратским жюри более скромным же результатам эмиратских участников, вылились в самые низкие оценки судей из ОАЭ работам своих соотечественников.
Таким образом, гипотеза о том, что представители различных культурных групп по-разному воспринимают одни и те же творческие работы, подтвердилась. Но откуда проистекают столь разные оценки?
Вероятно, вопрос в разном восприятии творческой ценности нарушения канонов. В первой фазе исследования участники из ОАЭ, рисуя инопланетян, в целом реже отклонялись от инвариантов, чем россияне. Это может объясняться неодобрением творческого задания, предполагающего нарушения правил. Вспомним, что жюри из Эмиратов также в целом сдержанно оценивало представленные работы.
Участники проекта из ОАЭ могли считать самые нестандартные рисунки менее привлекательными, менее эстетичными — и, соответственно, оценивать их как менее креативные. Это подтвердил и дополнительный анализ, который выявил ощутимую корреляцию для российских участников проекта между суммой баллов за выход за рамки правил и оценкой за творческие работы, но слабую корреляцию между этими показателями — у представителей ОАЭ. То есть россияне подразумевали под креативностью более смелую фантазию.
Творческая смелость, по-видимому, ключевая черта креативности в западной, но не в восточной традиции. Исследователи различают горизонтальную и вертикальную традиции в связи с созданием произведения искусства. Первая — типична для западной культуры. Она предполагает, что символы, методы и цели искусства — объект модификации или даже радикальных изменений.
Вторая традиция — вертикальная — более присуща восточным культурам. Она накладывает определенные ограничения на содержание и технику художественных произведений и акцентирует эстетическую ценность. Западный взгляд на креативность, как уже говорилось, предполагает новизну и нарушение канонов, а восточный — скорее, гармонию с ними. В этом смысле россияне как представители западной культуры в проекте могли ценить неструктурированное — ничем не ограниченное — воображение больше, чем жители ОАЭ. Поэтому они и присваивали самым небанальным работам больше баллов.
Однако остаётся вопрос — почему, при всех культурных различиях в восприятии креативности, российское и эмиратское жюри во многом согласились в оценке российских работ — и дали им больше баллов? Объяснение этого консенсуса может быть связано с совместимостью критериев оценки, используемых двумя культурными группами.
Так, исследователи нашли определенное согласие между американцами и греками в оценке эстетических качеств творческих работ. Они предположили сходство критериев оценки у обеих групп и межкультурную устойчивость эстетических компонентов этой оценки. Безусловно, американская и греческая культуры представляются более близкими друг к другу, чем российская и арабская. Тем не менее, вывод о межкультурной стабильности эстетических моментов весьма актуален.
Есть и ещё один момент, который мог бы объяснить консенсус арбитров. Большинство существующих технологий оценивания основаны на западной концепции креативности, с её акцентом на оригинальности мышления. Творческие принципы, присущие другим культурам, в этой ситуации нередко просто не принимаются в расчет. Отсюда — западный «уклон» оценивания, первенство российских участников и более низкие оценки работ из ОАЭ.
«Если вдуматься, этот тест сам по себе отражает "западный" взгляд на креативность (в нем уже заложен bias), — комментирует Анатолий Хархурин. — Поэтому россияне с присущим им более западным взглядом оценивали и своих, и чужих выше, чем это делали участники из Эмиратов. А рисунки россиян сами по себе больше нарушали инварианты и поэтому были оценены выше. Никто вообще не знал, что рисунки были созданы в разных странах».
Относительно более высоких оценок россиян по отношению к работам соотечественников можно привести следующий аргумент. Исследователи отмечают, что люди склонны воспроизводить свои культурные установки не только в художественном самовыражении, но и в оценке творческих работ. Поэтому жюри, даже не осознавая этого, могло оценивать выше культурно близкие им работы соотечественников.
Поскольку в исследовании участвовали неспециалисты, можно предположить, что суждения о рисунках были основаны на имплицитных теориях креативности у респондентов. А так как эксперимент подтвердил, что социокультурный контекст мог влиять на оценку творческих работ, значит, он мог воздействовать и на имплицитную теорию креативности.
Теперь исследование можно развить и в другом направлении. Культурные вариации в имплицитной теории креативности подразумевают, что люди с разным культурным бэкграундом могут давать и различные эксплицитные определения креативности. Было бы интересно рассмотреть, как эти различия отражают разницу в создании и восприятии художественной работы. Можно было бы проанализировать определения креативности, которые дают представители разных культурных групп, и соотнести их с теми оценками, которые они выносят по поводу творческого «заряда» тех или иных работ.
И ещё одно замечание в заключение: к восприятию произведений, созданных представителями других культур, нужно быть готовыми, будь то монументальная скульптура, фильм или скромная графика. Нужно понимать те художественные ориентиры, которые изначально встроены в ту или иную работу, — и принимать их во внимание, когда судишь о произведении.
IQ
