При массовости коррупционных действий в России, наказания за них несут очень немногие, рассказал Владимир Римский, а под уголовное преследование чаще попадают граждане с низким социальным статусом. Коррупционные схемы все время модернизируются, подстраиваются под действующее законодательство, под полномочия должностных лиц. Многие коррупционные действия производятся при формальном соблюдении почти всех норм и ограничений.
По данным исследования «Евробарометр в России», проведенного Центром социологических исследований РАНХиГС, только в бытовой коррупции в нашей стране постоянно участвуют примерно 30% граждан. Бытовая коррупция – это почти всегда взятка – распространена в здравоохранении, образовании, при общении с ГИБДД. «Но ведь объёмы деловой коррупции во взаимоотношениях органов власти с частным бизнесом, в нашей стране намного выше», – рассуждает Римский.
В среднем, по данным эксперта, правоохранительными органами выявляется только девять из 10 тысяч случаев взяточничества, а направляются в суды только четыре дела из этих девяти. «Для коррупционеров очень низок риск уголовного наказания, – говорит эксперт. – Реальному уголовному наказанию подвергаются не все из этих четверых, потому что не всегда в судах подтверждаются обвинения во взяточничестве».
Кроме того, в нашей стране чаще осуждают за взяточничество тех, кто взятки давал, чем тех, кто их брал, свидетельствует судебная статистика. В 2012 году по делам коррупционной направленности в России было осуждено 6014 человек. Из них за коммерческий подкуп и получение взяток – 1659 человек, а за осуществление коммерческого подкупа и дачу взяток – 2142 человека.
Коррупция – понятие сложное и неоднозначное. По словам Римского, даже классическое ее определение, как «использования должностным лицом служебного положения в личных целях», оказывается недостаточно конкретным.
Неформальность и скрытность коррупционных практик затрудняет изучение этого явления социологическими методами. Количественно (т.е. по частоте и объемам денежных средств) в массовых социсследованиях можно оценить только один вид коррупции – уже упомянутое взяточничество.
Во-первых, потому что именно взяточничество прописано, как преступление в Уголовном кодексе.
Во-вторых, о взяточничестве знают респонденты всех социальных групп. Но из-за этого в массовом сознании между взяткой и коррупцией нередко ставится знак равенства, а более сложные способы коррупционных действий выпадают из внимания. Качественные исследовательские методы не могут оценить, скажем, уровень распространённости коррупции, но они могут раскрыть изощренные коррупционные практики, о которых не знают даже многие эксперты, не говоря о рядовых гражданах.
По словам Римского, сегодня само российское законодательство и правоприменительная практика нередко создают для граждан и предпринимателей такие проблемы, которые можно решить только путем коррупции. Когда это явление становится относительно массовым, то «неформальные» способы решения проблем перестают оцениваться как коррупционные. Хуже того, многие граждане, предприниматели и чиновники начинают внутренне поддерживают замену законных способов решения проблем коррупционными. Это легализует коррупцию и оправдывает ее в сознании людей. Появляются представления о пользе и необходимости коррупции в российском социуме – мол, именно так можно «исправить» несправедливость законов, повысить мотивацию чиновников, добиться справедливости. «В массовом и профессиональном сознании теряют значимость представления о том, что органы власти должны служить общественным и государственным интересам, а граждане, предприниматели и чиновники обязаны подчиняться универсальным нормам закона» – резюмирует Владимир Римский.
Выявляемые в социологических исследованиях критерии и признаки коррупции не всегда сводятся к нормам уголовного кодекса, нередко используются нормы морали, нравственности, этики, понятия справедливости и несправедливости. «Коррупцией следует считать осуществляемое любыми способами извлечение выгоды из своего социального статуса или положения в системе государственной власти, в частном бизнесе или общественной сфере, – поясняет Владимир Римский. – В этом смысле коррупцией следует признавать не только незаконные, но и неэтичные и аморальные действия, а также действия, признаваемые в нашем обществе несправедливыми».
Порой сама социальная среда и институты предопределяют совершение индивидами коррупционных действий, почти независимо от их приоритетов и желаний. Это так называемая «институциональная коррупция». Она проявляется, например, когда должностные лица подчиняются нормам законов, которые дают несправедливые преимущества самим чиновникам, определенным лицам или бизнесам.
Другое проявление институциональной коррупции, это, например, когда законодательство о выборах даёт существенные преимущества некоторым кандидатам. Потом эти кандидаты на законных основаниях используют полученное преимущество для доминирования в предвыборной гонке.
«Институциональная коррупция очень опасна, потому что не всегда оценивается самими гражданами и должностными лицами как коррупция, – говорит Владимир Римский. – Определяемые такой коррупцией действия становятся обыденными, выполняемыми по привычке, а сами социальные институты не всегда замечаются».
К институциональной коррупции нужно относить и так называемые «коррупционные сети» на федеральном, региональном и муниципальном уровнях. Они создают неформальные и нелегальные взаимосвязи и зависимости между чиновниками по вертикали в одном или нескольких органах власти, а также по горизонтали между разными ведомствами. Услуги коррупционных сетей обычно востребованы (и предоставляются) в центрах принятия решений в сфере госуправления и крупного частного бизнеса.
Анализ собственности и расходов российских чиновников показывает, что их реальные доходы значительно превышают легальные, и даже относительно честные чиновники, не берущие взяток, через коррупционные сети «получают настолько значительные доли своих доходов, что не смогут существовать вне этих сетей». В результате госслужащие в своей работе руководствуются обязательствами перед коррупционными сетями не меньше, чем интересами государства. В этом ученый видит основную причину неэффективности госаппарата управления, и эта неэффективность, по его мнению, прогрессирует.
Сетевой характер имеют большинство коррупционных взаимодействий в нашей стране. Причем, они крайне редко выстраиваются в иерархические системы с подчинением низших уровней высшим. Если и происходит передача финансовых средств, снизу вверх и наоборот, то либо эпизодически, либо весьма локально, с участием крайне ограниченного круга лиц.
Организация российской коррупции преимущественно по сетевому принципу предполагает:
Россия ведет борьбу с коррупцией. Но она ориентирована на бюрократический контроль, выявление конкретных коррупционеров и их наказание. Но сложившийся стиль жизни, или, по выражению Римского, «коррупционный этос», в коррупционных сетях не позволяет органам власти избавиться от мздоимства среди своих служащих и должностных лиц. Коррупционный этос постоянно воспроизводится в неформальных отношениях, которые оказываются сильнее законов и инструкций.
Поэтому, как полагает Владимир Римский, вряд ли возможно снизить уровень коррупции в органах власти без участия граждан. Проблема в том, что и граждане, и предприниматели постоянно воспроизводят «этос коррупции», взаимодействуя с должностными лицами. И пока в нашей стране нет никаких идей по смене «этоса коррупции» на иной, соответствующий некоррупционному поведению, подчинению нормам права и закона при решениях проблем, а не неформальным договорённостям с должностными лицами.
См. также:
Самые коррумпированные в России – чиновники и полиция
Коррупцию проще видоизменить, чем победить
Коррупция принимает новые формы
Склонность к коррупции можно унаследовать
Коррупция на весах постматериалистических ценностей
Суд присяжных и сильное бизнес-сообщество мешают коррупции
Осуждение общества препятствует коррупции