• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Человечество выбирает низкую рождаемость

Политики, общественное мнение во многих странах обеспокоены низкой рождаемостью, в ее снижении нередко видят отказ от фундаментальных ценностей, свидетельство падения нравов, в конечном счете, – угрозу будущему. Насколько обоснованы эти тревоги?

Ложная тревога

Алармистская традиция – тревога по поводу низкой рождаемости – родом из Франции, где рождаемость упала раньше всех – еще в 19 веке. Демограф и антрополог Жак Бертильон в 1891 году писал: «Чтобы спасти Францию от угрожающего ей бедствия, необходимо издание таких радикальных законов, чтобы сколько-нибудь состоятельные семьи не имели причины бояться многочисленного потомства…».

Тогда историческая логика снижения рождаемости еще не была ясна, она стала понятной только в рамках теории демографического перехода, сложившейся позднее, уже в двадцатом столетии. Эта теория проста и универсальна, как закон всемирного тяготения. Наилучшим образом, мне кажется,  этот переход охарактеризовал известный итальянский демограф Массимо Ливи Баччи: «Демографический переход может быть охарактеризован как… переход от “диссипативной” системы, связанной с потерей демографической энергии (высокие рождаемость и смертность), к системе, “экономизирующей” эту энергию (низкие рождаемость и смертность)».

В 60-е годы прошлого века американские экологи Роберт МакАртур и Эдвард Уилсон сформулировали представление о двух стратегиях размножения популяций в природе – затратной r-стратегии, при которой производится огромное потомство, почти полностью вымирающее до следующего цикла размножения, и экономичной К-стратегии – потомства гораздо меньше, но, благодаря его жизнеспособности, его вполне достаточно, чтобы поддерживать постоянную численность популяции. По мере продвижения по эволюционной лестнице соотношение этих двух стратегий неуклонно изменяется в пользу К-стратегии.

Десятки тысячелетий тому назад человек, выделившись из животного мира, в смысле экономичности размножения оставил своих животных предков далеко позади, сделал огромный шаг в совершенствовании К-стратегии. Но надо было дожить до 20-го века, чтобы понять: и это еще не предел. Вся прежняя история человечества прошла в условиях высокой смертности, ответом на которую и была высокая рождаемость, без нее люди не могли бы выжить. Небывалое снижение смертности в 19-м и особенно в 20-м веке смешало все карты. Сохранение высокой рождаемости прошлых эпох стало ненужным и даже опасным, а ее падение стало ответом на снижение смертности, ответом, необходимым для восстановления существовавшего тысячелетиями равновесия. Впервые в истории глубочайшим образом изменились базовые условия существования человека как вида. Хотя в биологическом смысле человек, конечно, не изменился, стратегия размножения человеческих популяций трансформируется коренным образом. Мы стали свидетелями нового рывка человечества, предельного триумфа К-стратегии над r-стратегией – отсюда противопоставление современной «экономизирующей энергию» демографической  системы «диссипативной» системе прошлых эпох.

В рамках логики демографического перехода низкая рождаемость может рассматриваться не просто как наблюдаемый результат, а как желанная цель, в каком-то смысле она становится важнее снижения смертности, которое оказывается  лишь средством для перестройки всей системы, хотя, конечно, снижение смертности имеет и огромную самостоятельную ценность. Но эта ценность сразу же хорошо осознается, тогда как ценность низкой рождаемости, небывало расширяющей возможности человека, часто ставится под сомнение и по сей день.

Тревогу по поводу низкой рождаемости постоянно высказывают не только политики и общественные деятели, но и некоторые демографы, хотя для них суть процессов должна быть очевидна. Так, в 1952 году видный французский демограф и социолог, автор двухтомной монографии «Общая теория населения» Альфред Сови назвал низкую рождаемость «самым явным из безумств, которое может быть совершено обществом в целом».

Где причина, а где – следствие?

Непонимание глубинной логики демографического перехода, даже при формальном его признании вытекает, как мне кажется, из общей недооценки фундаментальности и самостоятельности демографических процессов. Объективная необходимость низкой рождаемости возникает как реакция на рассогласование двух ключевых демографических процессов «внутри» демографической подсистемы общества. Никаких других объяснений падения рождаемости не требуется, более детальный анализ может объяснить лишь различия в механизмах этого падения. Однако согласно глубоко укоренившимся представлениям, низкая рождаемость – непосредственное следствие того, что происходит в экономической или социальной жизни, действия тех или иных социально-экономических «факторов». Среди них обычно фигурируют урбанизация, низкий уровень жизни или, напротив, высокий уровень потребления, безработица, неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие у родителей экономической заинтересованности в детях, карьерные устремления и самореализация женщин.

Таковы представления обыденного сознания, но их часто разделяют и профессиональные демографы, не говоря уже о журналистах или политиках. Многие демографы заняты поисками таких факторов, верят в то, что, воздействуя на них, можно повернуть тенденции рождаемости вспять. В связи с этим во многих странах большие надежды возлагаются на специальные меры демографической политики, которые призваны стимулировать рождаемость.

Между тем, причинно-следственные связи между снижением рождаемости и многими социально-экономическими процессами выглядят с точностью до наоборот. Если бы не появилась возможность снизить рождаемость и перестроить весь демографический цикл жизни каждого человека, не было бы ни урбанизации, ни эмансипации. Женщины стали меньше рожать вовсе не потому, что учатся, работают, стремятся к самореализации или отказываются связать свою жизнь с непроверенным партнером. Напротив, все это стало возможно благодаря тому, что высокая рождаемость сделалась ненужной. Область «демографической необходимости» резко сузилась, и за счет этого столь же резко расширилась область свободы – каждого человека и всего общества.

Тот же, что прежде, демографический результат достигается теперь намного меньшей ценой. Несмотря на высокую рождаемость, на протяжении всей истории на смену двум родителям всегда приходило, в среднем, примерно двое детей (огромная доля родившихся просто не доживала до зрелого возраста). Сейчас выживают почти все родившиеся, стало быть, и рожать надо, разумеется, в среднем, тех же двоих, а не стремиться  родить как можно больше, не зная заранее, сколько родившихся заберет смерть, как это было в прошлом. При этом высвобождаются время и энергия – у всех, но особенно у женской половины человечества, – которые теперь могут быть направлены на решение других задач. Одна из важнейших – совершенно иное, чем прежде, воспитание подрастающих поколений, тех самых немногочисленных, но почти не умирающих детей. Сегодня в России свыше 98 процентов родившихся детей доживает до 20-летнего возраста, вложения и семьи, и общества в их воспитание и образование оправданы, они окупятся сторицей. Но в конце 19-го века, когда до 20 лет в России доживала лишь половина родившихся детей, такие вложения были бы расточительством, важнее было позаботиться о рождении «запасных» детей, чтобы выжил хоть кто-то.

Страны различны, а демографический путь один

Теория демографического перехода объясняет падение среднего числа рождений на одну женщину в 3-5 раз – с шести-восьми до одного-двух. Но порой ее объявляют несостоятельной потому, что она не может объяснить различия в 0,3-0,5 ребенка на одну женщину в современных «постпереходных» странах. Если взять, например, одну и ту же когорту женщин 1969 года рождения в разных европейских странах, и посмотреть, сколько, в среднем, детей родила одна женщина к 2009 году, т.е. к возрасту 40 лет (к этому возрасту появление детей у подавляющего большинства женщин заканчивается), то на одном полюсе мы найдем Норвегию (2,04 ребенка), на другом – Германию (1,39). Размах вариации кажется очень большим – 0,65 ребенка.

Иногда в таких различиях видят признак дивергенции тенденций рождаемости, движения по альтернативным траекториям, а тем самым и опровержение универсальности закона демографического перехода. Отсюда следуют рассуждения о культурно-исторической предопределенности рождаемости или, опять-таки, о факторах, детерминирующих столь большие различия в рождаемости между постпереходными странами

Однако действительно ли различия так уж велики? Не идет ли речь просто о нормальной вариативности признаков внутри любого однотипного множества? Можно составить, скажем, список людей, ранжированный по их росту. Возьмем, к примеру, политических деятелей. У 49-го президента Мексики Бенито Хуареса был рост 137 см, у французского «Короля-Солнце» Людовика XIV – 156 см, у американского президента Барака Обамы – 187 см, а у русского царя Николая I – 205 см. Размах вариации между Бенито Хуаресом и Николаем I – 0,68 метра, даже больше, чем между странами по итоговому числу рождений в одной и той же когорте. Но никому не придет в голову утверждать, что эти два человека – представители альтернативных вариантов развития вида Homo sapiens.

Столь же сомнителен тезис и о культурно-исторической предопределенности межстрановых различий в уровнях рождаемости. До Второй мировой войны Франция выделялась самой низкой рождаемостью, а, скажем, Болгария или, если выйти за пределы Европы, Япония отличались ее очень высоким уровнем. Сейчас Франция – страна с самой высокой в Европе рождаемостью, тогда как и Болгария, и Япония находятся в хвосте списка постпереходных стран, ранжированного по уровню рождаемости. Рассматривая весь список стран, мы видим значительное разнообразие показателей, но это разнообразие внутри  некоего типологического единства. Ни Франция, ни Норвегия, ни США, где тоже число рождений на одну женщину выше, чем в России, или в большинстве европейских стран, не выпадают из совокупности стран с низкой постпереходной рождаемостью. Речь идет лишь о вариациях внутри этого множества.

Разумеется, наличие постпереходных стран с относительно более высокой рождаемостью заставляет задумываться над тем, почему страны с более низкой рождаемостью не могут выйти на тот же уровень. Почему Россия или Германия не могут сравняться с Францией или Норвегией? Этот вопрос вполне правомерен, и если в обществе существует обеспокоенность низкой рождаемостью, то изучение опыта более успешных стран и его использование при проведении демографической политики, равно как и поиски собственных мер повышения рождаемости, вполне оправданы. Но едва ли кто-нибудь станет при этом вести речь о возврате к прежней высокой рождаемости, так вопрос нигде не стоит.

Более того, реальное движение во всем мире идет как раз в сторону низкой рождаемости, снова и снова подтверждая справедливость теории демографического перехода. Тому есть много примеров. Пример Китая общеизвестен, но есть и другие. Один из наиболее характерных – пример Ближнего Востока, который еще недавно многим казался заповедником высокой рождаемости. В середине прошлого века в этом регионе лишь Израиль выделялся относительно низкой рождаемостью. С тех пор она снизилась в Израиле, но сейчас большинство стран региона имеют рождаемость, более низкую, чем Израиль. Самая низкая в этой группе стран рождаемость – в Иране. Традиционной высокой рождаемости больше не существует в большинстве стран Азии. Ее последним прибежищем остается тропическая Африка, но и там она едва ли долго удержится.

Теория и политика

В то время как большая часть человечества движется в сторону низкой рождаемости, в странах, где низкая рождаемость достигнута, она, как уже упоминалось, часто вызывает тревогу.  Козырная карта демографических алармистов – падение рождаемости ниже уровня замещения поколений, то есть ниже двух с небольшим детей на одну женщину. Публицисты, политики, да и многие демографы утверждают, что тенденция снижения рождаемости опровергает надежды теории демографического перехода на восстановление демографического равновесия, и требуют протекционистского вмешательства государства.

В плане практической политики такую логику можно понять. Для отдельных стран падение рождаемости может создавать проблемы. И это действительно вызов, на который нужно искать непростые ответы, в том числе и политические.

Но и политикам надо понять теорию. Она не может быть рассчитана на отдельную страну и проверена только на ее опыте. Теория демографического перехода описывает и объясняет процессы, происходящие в «закрытой» демографической системе, а отдельное государство не может рассматриваться как такая система, в рамках которой демографический переход может реализовываться независимо от того, что происходит за ее пределами. Страны сегодня – это сообщающиеся сосуды, закрытой системой можно считать только все население Земного шара.

В глобальных масштабах рождаемость все еще остается выше уровня замещения поколений. Но даже если она опустится ниже этого уровня, чего не исключают прогнозы ООН, это не будет такой уж бедой. Ибо это единственный вариант развития, способный привести не только к прекращению мирового демографического взрыва, но и к последующему постепенному, без катастроф, сокращению мирового населения до размеров, более соответствующих предельным возможностям жизнеобеспечения, которыми располагает Земля. Так что и в этом смысле низкая рождаемость сейчас – гораздо большая ценность, чем это представляется некоторым воинствующим «пронаталистам». Лет через 200, возможно, понадобится иной взгляд на низкую рождаемость, но мы способны судить об этом времени не больше, чем люди 18-го столетия о двадцать первом веке.

Если же вернуться к дню сегодняшнему, то теоретически нельзя исключать повышения рождаемости в России, Германии или Японии на несколько десятков человек в расчете на сто женщин – с сегодняшних 140-160 до 190 или до 200, и можно привести немало аргументов, почему к этому надо стремиться. Но и при таком повышении рождаемость в этих странах не станет «высокой». Мы живем и будем жить в мире низкой рождаемости, и сейчас очень важно понять, какими должны быть приоритеты демографической политики отдельных стран в этом новом мире с учетом всех его нынешних демографических реалий.

 

Автор текста: Вишневский Анатолий Григорьевич, 19 ноября, 2013 г.