• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Мигранты спасают россиян от неквалифицированного труда

Как известно, в последние годы Россия вступила в длительную демографическую «яму»: по данным Росстата, с 2008 года численность населения в трудоспособном возрасте уже сократилась на 2,5 млн человек. В дальнейшем убыль, как ожидается, будет составлять порядка 1-1,5 млн человек ежегодно

Впрочем, здесь есть одна тонкость, объясняющая, почему пока начавшееся сокращение предложения труда ощущается российской экономикой достаточно слабо. В самом деле: когда мы смотрим за динамику экономически активного населения, то обнаруживаем, что его численность с 2008 года почти не изменилась. Так происходит потому, что динамика экономически активного населения следует за динамикой трудоспособного населения с лагом (запаздыванием) в несколько лет. Когда пенсионного возраста достигают большие по численности когорты, трудоспособное население начинает быстро сокращаться. Но поскольку значительная часть таких «молодых» пенсионеров продолжают работать, численность экономически активного населения какое-то время продолжает оставаться высокой. Однако пройдет 3-4 года, сегодняшние «молодые» пенсионеры «постареют», начнут массово уходить с рынка труда и неизбежным следствием этого станет резкое падение экономической активности и занятости. И вот тогда эффект от сократившегося предложения труда проявится в полной мере с резко негативными последствиями для экономики.

Безработные экономику не спасут

Возникает вопрос: есть ли у страны какие-то резервы, чтобы компенсировать эту убыль? Ответ: таких резервов у нее нет и по вполне объективным причинам. Так, экономическая активность среди российских женщин поддерживается на очень высоком уровне (даже среди женщин с детьми до 18 лет он превышает 80%). То же можно сказать и об экономической активности еще одной группы – российских пенсионеров. По моим оценкам, даже повышение планки пенсионного возраста на пять лет могло бы дополнительно вывести на рынок труда максимум 1,5 млн человек.

В то же время безработица в России является крайне низкой. В последние годы она колеблется вокруг отметки 5,5%. Для сравнения: в США уровень безработицы, соответствующий состоянию полной занятости, оценивается в 6,5%. Это означает, что надежд на «вытягивание» больших масс людей из состояния безработицы в состояние занятости также возлагать не следует: по объективным причинам это практически нереализуемо.

Среди российской молодежи экономическая активность достаточно низкая, но связано это с тем, что у нас буквально все поголовно стремятся получать высшее образование. И с течением времени это стремление будет только усиливаться, так что экономическая активность среди молодежи практически наверняка будет снижаться и дальше.

Получается, что мы не можем компенсировать предстоящее резкое падение занятости ни за счет активации молодежи, ни за счет «вытягивания» людей из безработицы, ни за счет притока на рынок труда женщин, ни за счет повышения экономической активности пенсионеров. Все это – «крохи», которые просто не сопоставимы с масштабами ожидаемого сокращения предложения труда, которое уже началось и которое будет набирать темпы в ближайшие годы.

Статистика считает всех

Возможно, сюжет, связанный с безработицей, требует более развернутого комментария. Существует два общепринятых показателя безработицы, используемые в большинстве стран мира.

Во-первых, это регистрируемая безработица, когда люди, ищущие работу, регистрируются в государственных службах занятости. В России регистрируемая безработица всегда была и продолжает оставаться феноменально низкой.

Во-вторых, это общая безработица, которая измеряется статистическими методами в ходе выборочных обследований населения, и именно этот показатель считается базовым. На российском сленге он называется «мотовской безработицей» или безработицей, измеренной в соответствии с критериями Международной организации труда (МОТ). Как я уже упоминал, в настоящее время ее уровень составляет примерно 5,5%. А ведь этот показатель далеко не всегда был таким: скажем, на рубеже 1990-2000-х годов он приближался к отметке 14%. Так что когда мы говорим, что в России безработица сейчас очень низкая, это никакое не преувеличение.

Иногда можно встретить утверждения, что компенсировать предстоящую убыль трудовых ресурсов можно было бы за счет превращения неформальной занятости, которая в России достаточно внушительная, в формальную. Этот вопрос, однако, не имеет прямого отношения к обсуждаемой нами теме. Говорящие так люди не понимают, что в российской статистике неформальные работники учитываются не как безработные, а как занятые. Иными словами, оценки занятости, которые основываются на обследованиях населения и которыми мы оперируем, включают неформальных работников и строятся с их учетом. Поэтому перераспределение работников из неформального сектора в формальный могло бы изменить структуру занятого населения, но оно никак не сказалось бы на его численности. Кстати, пока все происходит прямо обратным образом: формальных работников на российском рынке труда с каждым годом становится все меньше, неформальных – все больше.

Человеческие ресурсы используются нерационально

Но дело не только в количественной убыли. Еще важнее сдвиги в качественном составе российской рабочей силы. Существует простой показатель, по которому, при всех его недостатках, мы можем судить о качестве рабочей силы: это – уровень образования, имеющегося у работников. Особенность нынешней российской ситуации заключается в том, что с рынка труда уходят пожилые поколения с относительно невысоким, а выходят на него молодые поколения со все более высоким (по формальным критериям) образованием. Среди первых достаточно много тех, кто имеет полное среднее, неполное среднее или даже более низкое образование, тогда как среди вторых подавляющее большинство рано или поздно обзаведутся дипломами вузов.

Уже сейчас распределение российской рабочей силы сильно «скошено» в пользу обладателей высокого образования. Так, в настоящее время каждый третий российский работник имеет высшее образование, в Москве – каждый второй. Примерно две трети имеют дипломы вузов или средне-специальных учебных заведений. В Москве таких людей – три четверти.

В то же время обладателей низкого образования на российском рынке труда практически не осталось: так, доля работников с неполным средним или более низким образованием составляет всего 3%, в Москве – менее 1%. Иными словами, людей с образованием девять и менее классов почти нет физически. Начальное профессиональное или среднее образование, на получение которых уходит 11-12 лет, – это по международным стандартам весьма высокая образовательная подготовка. У нас же это по существу самые «малообразованные» группы, которые вынуждены опускаться на нижние этажи профессиональной иерархии.

Между тем в современной экономике рабочие места, на которых нужен неквалифицированный труд, никуда не исчезают. Их все равно остается достаточно много, в то время как работников, которые бы охотно шли на такие рабочие места, становится все меньше. Использование на неквалифицированных, непрестижных, непривлекательных рабочих местах людей с полным средним образованием, как это сплошь и рядом происходит у нас, может рассматриваться как крайне нерациональное использование накопленного ими человеческого капитала. Так считают во всем мире. Конечно, образованный человек тоже может при определенных условиях соглашаться на неквалифицированную работу, но за это он, скорее всего, потребует повышенной оплаты.

Разговоры о том, что полно москвичей, готовых занимать низкоквалифицированные рабочие места, являются мифом. Очень часто в этом контексте упоминают студентов, которые, якобы, в массовом порядке готовы идти в дворники. Но в Москве уйма куда более привлекательных вакансий. Что предпочтет тот же студент, если ему нужна подработка: убирать дворы или торговать мобильными телефонами в салоне мобильной связи или, на худой конец, стоять за кассой в Макдональдсе? В этих условиях не приходится удивляться, почему в Москве на самых неквалифицированных позициях работают преимущественно гастарбайтеры, но, впрочем, не только они. Из российской провинции также активно едут в столицу, поскольку Москва – это «насос», который на огромной скорости «всасывает» массы не только гастарбайтеров, но также наиболее мобильных и активных людей со всей страны.

Российская экономика уже ощущает острую нехватку работников, готовых браться за «черную» работу и подходящих к такой работе по уровню своего образования. И со временем ситуация будет только ухудшаться: ведь по прогнозам через три-четыре десятилетия российская занятость на 50-60% будет состоять из обладателей вузовских дипломов. И откуда тогда возьмется неквалифицированная рабочая сила?

Культурная неоднородность приводит к конфликтам

Конечно же, миграция – это сложное явление и с ней связаны не только выгоды, но и издержки. В первом приближении можно выделить два основных типа таких издержек. Первый – это предоставление мигрантам социальных услуг, в финансировании которых они принимают недостаточное участие или не принимают никакого участия вообще. Для коренного населения это может становиться тяжелым финансовым бременем. На Западе именно этот эффект чаще всего преподносится в качестве главного аргумента против иммиграции.

Однако такие опасения в большей мере справедливы по отношению к миграции на постоянной основе, чем по отношению к временной трудовой миграции. В российских условиях этот фактор является, по-видимому, не слишком важным: хотя трудовые мигранты и не делают отчислений в социальные фонды, доступа к бесплатными социальным услугам, которые предоставляет государство (медицинским, образовательным и т.д.), они также почти не имеют.

Второй тип издержек связан с растущей культурной неоднородностью общества, которая неизбежно провоцируется миграцией. Эти издержки все больше выступают на передний план даже в странах Запада, а для российского общества их можно считать самыми главными. Людям одной культуры проще взаимодействовать друг с другом. Рост напряженности и конфликтов при взаимодействии людей разных культур – это своего рода плата за привлечение работников, без которых отечественная экономика обходиться не может.

В то же время масштабы проблемы не стоит преувеличивать. По более или менее реалистическим оценкам, в России сейчас трудятся не более 4-4,5 млн внешних мигрантов. Это всего-навсего 5-6% от численности всех занятых в российской экономике. Эти цифры как-то не слишком поражают воображение; во многих развитых странах аналогичные показатели намного выше. Другое дело, что трудовые мигранты очень неравномерно распределяются по территории России, так что существуют регионы, где их концентрация действительно весьма высока. Самый яркий пример – это, конечно, Москва.

Миграционная политика будет ужесточаться

При обсуждении проблем миграции важно также четко отделять внешних мигрантов от внутренних. Естественно, что из регионов с относительно худшими возможностями для заработков люди едут работать или даже переезжают на постоянной основе в регионы, где эти возможности шире. Известно, что особенно активный приток идет из национальных республик (прежде всего – Северного Кавказа). Приезжая, скажем, в Москву внутренние мигранты чаще всего занимают профессиональные позиции более высокие, чем внешние мигранты, но более низкие, чем местное население.

Однако обыденное сознание не делает различий между внешними и внутренними мигрантами и во многом именно это делает ситуацию в России такой конфликтогенной и такой сложной. Сейчас среди российских политиков, похоже, возобладало представление, что политические риски, связанные с трудовой миграцией, слишком высоки. Можно поэтому ожидать мер по резкому ужесточению миграционной политики. Какие конкретные формы это ужесточение примет, сказать пока трудно. Но очевидно, что подобный вектор отвечает настроениям большинства российского общества.

Темпы экономического роста зависят от миграции

Однако сокращение миграционного притока неизбежно повлияет на темпы экономического роста и уровень благосостояния в России.

Во-первых, россияне лишатся части и, возможно, значительной, благ и услуг, производимых трудовыми мигрантами.

Во-вторых, цены на многие блага и услуги, например, на жилье, пойдут резко вверх.

В-третьих, немалая часть российских работников, которые могли бы трудиться на более или менее квалифицированных рабочих местах, будет вынуждена начать заниматься самыми непривлекательными видами труда. Иными словами, степень недоиспользования человеческого капитала, которым располагает российская экономика, возрастет.

В-четвертых, из-за роста трудовых издержек значимая часть продукции российских производителей окажется неконкурентоспособной на мировых рынках. Если же предприятия решат отреагировать на потерю конкурентоспособности переносом производств в страны с более низкими трудовыми издержками, то результатом этого может стать, как ни парадоксально, рост безработицы.

Одним их главных «моторов» современного экономического роста является все более глубокое разделение труда между работниками, имеющими сравнительные преимущества в производительности при занятии разными видами трудовой активности. Трудовая миграция значительно расширяет возможности для такого разделения труда (и в этом смысле – становится источником экономического роста), ее ограничение их сужает.

С известным преувеличением можно было бы сказать, что внешние мигранты «спасают» россиян от «черного» труда, давая им возможность работать на других условиях и за другие деньги на более привлекательных рабочих местах. Причем по большей части это неквалифицированный труд, который не может быть ничем заменен или автоматизирован. Как показывает мировой опыт, замене машинами и средствами информационно-компьютерных технологий поддается не столько труд низкой квалификации, сколько рутинный труд средней квалификации. Это явление известно под названием «поляризации структуры рабочих мест», когда и доля высококвалифицированных и доля низкоквалифицированных рабочих мест растут, а середина профессиональной шкалы постепенно размывается. Таков мировой тренд, таков удел практически всех развитых стран. Достаточно сослаться на неквалифицированный труд, задействованный в предоставлении личных услуг, потребность в которых повсеместно остается очень высокой. Сфера такого труда – в отличие от работы у станка или в офисе – почти не поддается автоматизации, а, значит, «вымыванию» из экономики. В российских условиях именно трудовые мигранты «закрывают» большую часть подобных рабочих мест и в будущем необходимость в этом будет только усиливаться.

Миграционная политика должна строиться с учетом тонкого баланса выгод и издержек. Его нарушения в угоду текущей политической конъюнктуре чреваты серьезными негативными последствиями для роста отечественной экономики и благосостояния россиян.

Ростислав Капелюшников, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, замдиректора Центра трудовых исследований НИУ-ВШЭ

 

Автор текста: Капелюшников Ростислав Исаакович, 12 ноября, 2013 г.