Эксперты против технократов

Мнения экспертов востребованы государством, политиками и гражданским обществом. В то же время, в отношениях между носителями прикладных знаний и заказчиками исследований существует многолетний конфликт

Конфликт теории и практики

Уточним: то, о чем пойдет речь дальше, это личные впечатления. Результаты своего рода долговременного «включенного наблюдения». Насколько они точны – судить не автору. Так вот, создается впечатление, что у нас эксперты нередко просто отказывают «практикам» в адекватной компетенции. Делается это «молча» и практически не обсуждается. Молчаливый отказ в признании компетенции политиков и чиновников (там, где это происходит) связан с внутренней убежденностью, что есть только одна разновидность компетенции – научная, т.е. такая, которой обладают сами эксперты.

Теоретически эксперты прекрасно знают, что источником компетенции может быть знание разного типа, а не только научное. Представители политической и административной элиты обладают особой компетенцией, по определению недоступной для остальных, включая экспертов, поскольку она обретается только через опыт и практику в соответствующих областях («практическое знание»). Но у нас, похоже, единственным носителем полноценной компетенции эксперты по умолчанию считают только самих себя.

Есть, правда, два исключения. Компетенция признается за политиками и чиновниками «из своих», близких экспертам по «габитусу»: для одних «наш человек» в соответствующих сферах, это, условно, Алексей Кудрин или Григорий Явлинский, для других – Сергей Глазьев. Исключение делается и для предпринимателей как группы – за ними признается компетенция, связанная с особым практическим знанием. Но все остальные, включая «не близких» в социально-культурном отношении политиков и чиновников, в лучшем случае – малокомпетентны. Эти эксперты убеждены: демонстрация некомпетентности происходит каждый раз, когда политическая и административная элита, которую представляют заказчики, не подчиняется вердикту прикладного знания. Отсюда вывод: именно носители экспертного знания должны направлять политические решения. Судя по всему, вместе с предпринимателями, за которыми также признается компетенция в своей области. А политики и чиновники должны стать простыми исполнителями решений, которые будет принимать союз «науки» и «рынка».

Такие установки полностью противоречат разделению труда, которое утвердилось там, где произошла специализация прикладного научного знания. Это разделение труда закрепляет политиков в роли ведущих, а экспертов, при всей их важности, – на вспомогательных ролях. Неадекватные представления о роли эксперта – серьезное препятствие для окончательной институционализации прикладного научного знания. Одно из следствий – искушение этой части экспертов политикой, стремлением влиять не только на подготовку, но и на принятие государственных решений.

История диктата и компромисса

Технократические иллюзии части нашего экспертного сообщества возникли не вчера и питаются из разных источников. Начнем издалека: с одной из традиций континентальной Европы. В свое время Алексис де Токвиль обратил внимание на разное положение литераторов и философов в предреволюционных Великобритании и Франции, где они, как «пишущие люди», заменяли в некотором смысле современных экспертов. В Великобритании известные впоследствии философы работали памфлетистами при борющихся партиях – это были фигуры, непосредственно включенные в политический процесс. Зарождающееся научное знание вступило в союз с «практическим знанием» политиков того времени.

А при французском дворе были только интриги, поэтому французские философы оседали в гостиных и салонах, обсуждали там абстрактные проблемы мироустройства и т.д. Продукция тех, кого мы назвали «памфлетистами», всегда была ориентирована на решение практических задач. Продукция же французских философов отличалась повышенной склонностью к отвлеченным суждениям и отказом в признании компетенции правящих элит. Спустя несколько десятилетий интеллектуальные и моральные абстракции философов воплощались в жизнь при помощи гильотины.

Эта континентальная традиция во многом созвучна наследию дореволюционной русской интеллигенции: длительная изоляция от власти заканчивается дисквалификацией «практического знания» правящих элит, переориентацией на общественное служение (в ущерб профессии), за которым часто скрывалась претензия на руководство обществом и государством. В позднесоветский период дореволюционная традиция постепенно возрождается: по мере внутреннего освобождения от коммунистической идеологии возобновилась и дисквалификация «практического знания» тогдашней правящей группы, и претензии интеллигенции, на этот раз советской, на политическое лидерство.

Простые ссылки на то, что склонность к технократическим утопиям и политическому радикализму связаны с недопуском носителей научного знания к власти, объясняют далеко не все. Дело в том, что по времени идеологическая эмансипация советской интеллигенции в целом совпала с зарождением прикладного научного знания. (Напомним, что речь идет о прикладных направлениях в социальных науках.) Именно в этот период появилось большинство позднесоветских «мозговых центров», хотя привлечение экспертов к разработке государственных («народохозяйственных») решений, конечно, этим не ограничивалось. Так вот, уже тогда часть специалистов была убеждена, что их задача состоит в том, чтобы объяснять «этим людям» (речь о чиновниках), какие «правильные решения» они должны принимать.

Время перестройки и первая половина 1990-х годов в экспертном сообществе воспринимается как высшая точка политического влияния и общественного престижа. Наконец-то политики стали слушать ученых. Часть экспертов сами стали политиками и высокопоставленными чиновниками, многие вошли в круг политической элиты в качестве советников и консультантов. Этот краткий «золотой век» многими считается образцовым в отношениях политиков и экспертов. В действительности это время нуждается в серьезном переосмыслении. Становление прикладного знания на излете советской эпохи сопровождалось глубокой «родовой травмой». Банкротство старого политического класса породило вакуум.

Старые «практические знания» политиков и чиновников во многом оказались обесценены. Современные ориентиры, образцы и технологии, которые принесли представители интеллигенции, ученые, люди сцены, адвокаты и журналисты, помогли новым политикам и управленцам преодолеть дефицит современных компетенций. Но среди части экспертов окрепло убеждение, что сам факт обладания прикладным научным знанием дает право на вхождение в круг тех, кто принимает ключевые политические решения. Достаточно вспомнить 90-е годы, когда в кулуарах то и дело звучало: «говорил я Горбачеву, а он меня не послушал, и вот – результат!»

Заимствования и традиции

Прямое западное влияние на представления российских экспертов о своей миссии не стоит преувеличивать: заимствования всегда воспринимаются через призму традиций. Гораздо большую роль в профессиональном самоопределении российских экспертов играет либерально-западническая субкультура, в которую включена значительная часть носителей прикладного научного знания. Представители этой субкультуры воспринимают себя не только в качестве носителей «передового знания», но и как эмиссары «передовой культуры». Но дело в том, наша либерально-западническая субкультура – продукт сугубо местный, такая же часть длинной российской традиции, как и профессиональные патриоты, принципиально отвергающие все «западное» и «либеральное».

Не раз отмечалось, что большинство российских «западников» имеет весьма приблизительные научные представления о западной реальности. Их знания носят поверхностный, фрагментарный, часто идеологизированный характер, формируются под влиянием доминирующих доктрин. Прямые предшественники этой субкультуры – не только западники XIX века, симпатизировавшие политическому либерализму, но и радикальные социалисты начала ХХ века. Серьезный изъян «западнически» ориентированной экспертизы – незнание реального опыта стран Запада в сфере профессиональной компетенции. Получение зарубежного образования не позволяет в должной мере компенсировать этот недостаток.

Становление современного экспертного знания во многом произошло благодаря усилиям людей, которые в различной степени находились в сфере притяжение либерально-западнической субкультуры. Но развитие прикладных научных знаний во многом по-прежнему ограничивается заимствованиями: переводами научных работ, освоением современных концепций и исследовательских методик, копированием технологий. Рекомендации «западнически» ориентированной экспертизы часто оцениваются как подражательные, их практическая реализация вызывает серьезные сомнения, в том числе в плане политической целесообразности.

Продуктивность российского «западничества» во многом исчерпана, а его влияние становится помехой – и для накопления научных знаний об опыте развития зарубежных стран, и для адекватного осмысления собственного опыта, и для проектирования инструментов решения российских проблем. Нужна деидеологизация прикладного научного знания. Технократические иллюзии части экспертного сообщества, главным источником которых выступает либерально-западническая субкультура, препятствуют завершению институционализации прикладных знаний. Преодоление этого препятствия предполагает признание адекватных компетенций за политиками и чиновниками, а также реалистическое профессиональное самоопределение экспертов в качестве вспомогательной силы при подготовке решений в сфере государственной политики. Необходим союз практического знания творцов государственной политики и носителей современного прикладного знания.

Алексей Зудин, политолог, член экспертного совета Института социально-экономических и политических исследований

 

24 сентября, 2013 г.