Наша новая школа: лучший мир с неопределенными очертаниями

Во всем мире критика существующей системы образования стала хорошим тоном, а смакование ее недостатков – легким хлебом для колумнистов. Россия не исключение. Спектр причитаний везде одинаков: школа не развивает и не учит думать, методики образования никуда не годятся, молодое поколение безвозвратно деградирует

Несколько лет назад по одному из центральных каналов крутили очередную мыльную оперу, герой которой, сельский учитель, в постсоветские годы переехал в Москву и стал светилом педагогики. В такие детали, как место работы и научные достижения героя, авторы, разумеется, не вникали (в фокусе, как водится, была личная жизнь), но чтобы доказать зрителю его профпригодность, демонстрировались кадры из некой телепередачи, где он с интонацией мессии произносит фразу: «Задача школы – научить человека думать». Авторы фильма, вряд ли искушенные в профессиональных дискуссиях образовательного сообщества, очень точно уловили их тренд: только очень глубоко думающий педагог способен произнести такое. Понятное дело, наша школа думать не учит, а учит только угадывать правильные ответы на ЕГЭ…

Тезисы статьи Мохаммеда эль-Эриана, касающиеся образования, вызывают те же ощущения, что и невинная реплика героя сериала. Но в отличие от собирательного образа успешного педагога 2000-х, который, естественно, учит ребенка не просто зубрить, а думать (учиться, делать открытия, реализовывать проекты и далее по списку), в своей статье американский экономист не только произносит аналогичные банальности, но и обвиняет во всех школьных бедах западные правительства. Они, дескать, «инвестировали в образование слишком мало и неэффективно». То есть не только в России принято ругать правительство, планомерно уничтожающее некогда лучшую в мире советскую систему образования. И если обвинения в недостаточном финансировании всегда имеют смысл (признавать, что дали много, нельзя – тогда в следующий раз вообще не дадут), то с содержательными претензиями – отсутствием «образовательных программ, сохраняющих актуальность в условиях стремительно меняющейся действительности», – дело обстоит сложнее.

Мохаммед эль-Эриан заявляет о «неспособности быстро адаптировать образовательные программы к меняющимся реалиям, пробудить в детях интерес и создать для них увлекательную образовательную среду, поощряющую развитие» и предлагает выход: «Нужны образовательные программы, сохраняющие актуальность в условиях стремительно меняющейся действительности. Они должны быть более глобальными, интерактивными и захватывающими, чтобы развивать в учащихся интеллектуальную любознательность и, как следствие, живость ума, столь необходимую в современном изменчивом мире».

Зарубежному экономисту вторит отечественный аналитик Борис Грозовский. Однако в качестве альтернативы школьной «зубрежке, начетничеству, формализму» он предлагает конкретные меры – например, обратить внимание на развивающее обучение Эльконина-Давыдова, идеи «школы самоопределения» Тубельского и – правило хорошего тона – не забывает между делом пнуть ЕГЭ побольнее: «Обучение в старших классах стало еще больше направлено на то, чтобы выпускники прошли формальные тесты, часто не требующие навыков мышления, понимания и интерпретации».

Оставим столь дерзкие пассажи на совести экспертов. Уж столько раз объяснялось, что формальные тесты ЕГЭ – это в лучшем случае часть А, где нужно выбрать правильный ответ из нескольких предложенных, а части В и С – это задания, сравнимые с олимпиадными, где без «интеллектуальной любознательности» и «живости ума» никак не обойтись. Что же касается образовательных программ – «глобальных, интерактивных и захватывающих», составленных хоть по Тубельскому, хоть по Эльконину-Давыдову (в первом случае – единичный новаторский опыт, во втором – педагогическая система, элементы которой внедрены в промышленных масштабах), то, видя в них спасение от всевозможных напастей, включая «угрозу снижения качества жизни», колумнисты попадают в известную ловушку.

В конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда российское образование переживало очередной кризис, было понятно, что советская система уходит в прошлое, а вот вопрос о том, каким должно быть образование в новой России, оставался открытым. Именно в этот период народными кумирами стали так называемые педагоги-новаторы, заявлявшие, что с помощью уникальных авторских методик их ученики достигнут небывалых высот. Открытые телеуроки Виктора Шаталова – самого яркого и запоминающегося педагога тех лет, ученики которого осваивали годовой курс геометрии за 10 часов – по популярности могли сравниться с сеансами Чумака и Кашпировского. Мы искренне верили, что педагоги-подвижники избавят от дурного наследия советской школы не только тех, кому посчастливилось стать их учениками, но и всех детей новой России, передав свои уникальные методики остальным российским учителям.

Но чуда не произошло – красивые идеи столкнулись с реальной действительностью. Новые образовательные модели оказались виртуальными, уникальные методики – плохо тиражируемыми, а то и не тиражируемыми вовсе. Если уходил лидер педагогической школы, то постепенно умирала и сама школа, как это произошло, например, с легендарной парк-школой Милослава Балабана (в этом смысле система Эльконина-Давыдова – одно из редчайших исключений, не случайно ее взяли за основу авторы школьных стандартов второго поколения).

Позже этот феномен мне очень доходчиво объяснил ныне покойный профессор Виктор Фирсов, один из идеологов создания школьных стандартов: «Педагогические технологии бывают устойчивыми и неустойчивыми по отношению к квалификации учителя. Устойчивую технологию может освоить каждый. Неустойчивая технология в исполнении учителя-мастера – «конфетка», а в исполнении посредственности – полный провал». В самом деле, мало кто знает, как научить учителя, чтобы его ученики открывали теорему Пифагора (говорят, нечто подобное проделывают последователи Эльконина-Давыдова), а вот предъявить ученикам доказательство теоремы можно научить даже вчерашних школьных троечников. Такие, собственно, и составляют основную часть учительского корпуса во всем мире, заявления о том, что в западных странах в учителя идут лучшие выпускники школ – во многом миф, слишком уж много альтернатив у талантливой молодежи.

В начале 2000-х годов в статье «Образование и реформа» ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов так писал о группе реформаторов образования, предлагающих на месте советской школы построить «новый, лучший мир с весьма неопределенными очертаниями»: «В числе представителей этой группы много педагогов-новаторов, а еще больше тех, кто указывает на опыт новаторства как на непременно подлежащий мультипликации факт. Беда в одном: 90% нашей школы новаторством никаким не грешит, а может только воспроизводить годами отработанный (и сверху спущенный) базисный учебный план в рамках стандартной классно-урочной системы. Каким образом мыслится чудесный переход от рутинной действительности к сияющему завтра не для счастливых питомцев педагогов-подвижников, а для подавляющей массы тех, кто учится у педагогов средних – этого автору узнать пока не удалось».

Примечательно, что обычно, упрекая российскую систему образования в отсутствии «глобальных, интерактивных и захватывающих программ» и далее по списку, российские аналитики кивают на прогрессивный Запад. Повальное увлечение последнего десятилетия – финская образовательная модель, благодаря которой тамошние школьники, лидирующие в международном сравнительном исследовании качества образования PISA, лучше всех в мире умеют применять на практике то, чему их научили в классе.

Хотя опыт других европейских стран на фоне Финляндии меркнет, но, так или иначе, считается, что нам есть чему поучиться у Европы в создании современных образовательных методик и модернизации содержания образования. Статья Мохаммед эль-Эриана свидетельствует об обратном: градус недовольства западной общественности ничуть не меньше, чем у российских интеллектуалов, претензии к власти столь же категоричны, а воздушные замки столь же призрачны. Реальное состояние дел в системе образования имеет к этим рассуждениям очень отдаленное отношение.

Стоит ли и дальше рисовать в воображении идеальные образовательные модели и уповать на чудодейственные методики, за которые система сама себя сможет вытащить из кризиса, словно барон Мюнхгаузен за косицу из болота? Наверное, стоит. Ведь есть шанс, что хотя бы часть труда учителей-новаторов не окажется сизифовым.

Борис Старцев, руководитель редакции образовательных новостей Высшей школы экономики

 

Автор текста: Старцев Борис Юльевич, 26 февраля, 2013 г.