Пять критериев отделяют РПЦ от институтов гражданского общества

Закрытость, копирование госструктуры, дефицит солидарности, отсутствие самокритики и подавление человеческого волеизъявления не дают считать РПЦ в полной мере институтом гражданского общества. Доклад Бориса Кнорре

Доцент кафедры истории философии НИУ ВШЭ Борис Кнорре выступил на заседании научного семинара Центра исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ.

От церковных лидеров или ориентированных на РПЦ экспертов мы слышим, что РПЦ – ведущий российский институт гражданского общества. Так, Святейший патриарх недавно сказал, что смысл всей деятельности Церкви, в том числе диалога с обществом, – это желание утвердить в жизни людей традиционные духовно-нравственные ценности, без которых немыслим гражданский мир и развитие. Это заявление означает, что РПЦ представляет собой самостоятельную силу, ориентированную на свою внутреннюю мотивацию и независимую от государственных инструкций, то есть, по сути, является частью гражданского общества.

Однако внешняя декларируемая схожесть с институтом гражданского общества может и не соответствовать реальному положению дел.

Если подходить к вопросу непредвзято, можно выделить те позиции, на которых Церковь показывает себя как институт гражданского общества, и те, которые показывают ее отличие от него.

Оздоровление под гнетом атеизма

В советский период Церковь во многом являла себя как институт гражданского общества. В особенности в период с 20-х годов по 1943-й, когда Церковь была лишена иерархии и бюрократической системы управления, когда епархии были переданы на самоуправление указом 362 Патриарха Тихона. Церковь ничего не потеряла за время самоуправления – и это в момент, когда в государстве стоял вопрос о самом ее существовании. Она выжила и без привычной административно-иерархической структуры, в условиях разъединенности епархий.

В послевоенный период церковь тоже являет себя как самоорганизующаяся структура. Да, с одной стороны, церковь начинает работать при жесткой субординации по отношению к государству, она начинает соразмерять свою кадровую политику с уполномоченным по взаимодействию с религиозными организациями, согласовывает свою деятельность со структурами КГБ, выполняя их указания по перемещению епископов в епархиях, система отбора кадров также контролируется органами государственной безопасности, но эта субординация все же вторична, церковь так или иначе остается самостоятельной структурой.

РПЦ как самостоятельная сила

В 90-е годы заканчивается политика государственного атеизма. Начинается быстрый рост церковных общин. Никто их не субсидировал и не инициировал их появления, это была воля людей, которые тратили свое время, хлопотали, чтобы им передавали храмы, и такая самоорганизация, конечно, была движением гражданского общества.

Существуют такие формы самоорганизации, как православные братства, как крестные ходы, которые собирают по несколько тысяч человек по всей России.

Организация информационно-издательской, миссионерской деятельности, распространение литературы – здесь многое делается на волонтерских основах. В последние три года особенно актуальна тема социального служения; церковные НКО начали развиваться еще в 90-е, но сейчас процесс актуализирован. В 2010-м было подписано Соглашение о социальном партнерстве между патриархом Московским и всея Руси Кириллом и полпредом президента РФ в УрФО Николаем Винниченко, в связи с принятием 5 апреля 2010 года Федерального закона РФ № 40-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросу поддержки социально ориентированных некоммерческих организаций».

Еще одно: Церковь выступала жестко против программ полового просвещения и демографического регулирования. Можно не соглашаться с ее позицией, но тут она выступала как самостоятельная сила. В этом году самостоятельность церковного института ярко проявилась в борьбе с ювенальной юстицией. Здесь Церковь превзошла по масштабу свои предыдущие акции: ей удалось договориться с некоторыми политическими партиями и провести митинги против ювенальной юстиции.

Несмотря на то, что в Церкви есть субординация и жесткий подход к организации общин, в этом году мы видим новое явление: репрезентация ее сил через наиболее популярных духовников. Например, священник Дмитрий Смирнов ведет свой видеоблог, он организовал народное ополчение «Отдельный Дивизион».

Дефицит солидарности

В то же время РПЦ сегодня обладает целым набором качеств, которые говорят если не о противоположности, то о нерелевантности церкви гражданскому обществу.

В Церкви есть дефицит солидарности и партикуляризм который присущ как правило, сознанию руководителей отдельных церковных организаций и структур, будь то, например, епархия или синодальный отдел. Если в синодальном отделе меняется руководитель, то он претерпевает очень сильное переформатирование, меняются не только кадры, но и информация, накопленная за время работы прошлого руководителя. Например, сайты синодальных отделов могут менять свой контент и формировать с нуля базу данных, насмотря на то, что до того формировали её более 15-ти лет.

Когда имеет место какая-то социальная инициатива – образование гимназии, досугового центра, детского дома, она ложится на плечи отдельного священника, настоятеля, то есть инициатора. Ему приходится действовать в одиночку. Я, почти 10 лет работая в Синодальном отделе религиозного образования и катехизации РПЦ, видел, как православные гимназии вынуждены бороться за свое существование в одиночку, не получая поддержки ни на уровне благочиния, ни на уровне епархии, ни на общецерковном уровне. Была поддержка идейная – но реальная помощь отсутствовала. Когда в конце 90-х – начале 2000-х мы в рамках Синодального отдела религиозного образования проводили исследование, оказалось, что епархиальную поддержку, финансовую и административную, получала лишь одна гимназия в одной (Элистинской) епархии на всю РПЦ – она была у нее на балансе.

При этом, как показывают разного рода исследования, деятельность Церкви закрыта от посторонних глаз. У Центра по церковной благотворительности и социальному служению РПЦ, например, долгое время отсутствовала сводная статистика по епархиям. (подробнее здесь: статья «Социальное служение Русской православной церкви как отражение поведенческих стереотипов церковного социума», с. 69-121)

Патриарх Кирилл пытался изменить эту ситуацию, он потребовал систематизировать социальную деятельность Церкви. И действительно, в Синодальном отделе социального служения и благотворительности появилась база данных по всем 125-ти епархиям.

Если говорить о благотворительности, патронаже, опеке больных, то здесь очень большое отличие от ситуации в светской среде, где есть целые холдинги, есть организация «Подари жизнь», которая объединяет несколько десятков ассоциаций, есть фонды и др. В православии не сформировалось консолидированного благотворительного движения.

Номенклатурно-административная конгруэнтность

Наиболее остро обсуждаемый сегодня вопрос (в том числе, в аспекте отношения РПЦ к институту гражданского общества) - зависимость Церкви от государства. Нельзя говорить, что Церковь не должна взаимодействовать с государством; нельзя путать взаимодействие с подстраиванием. В то же время, мы видим структурное копирование. РПЦ – единственная в России (да и не только в России; я считаю, что иерархичность, субординация, основанная на власти и иерархичности, – важный элемент идентичности православия) религиозная организация со структурой, копирующей государственную. Здесь не может быть двух лидеров, как в иудаизме, где есть Берл Лазар и есть Адольф Шаевич, или в исламе. В РПЦ существует единоначалие.

Кроме того, мы видим копирование директив аппарата правительства страны и быстрое изменение дискурса в соответствии с этими директивами. Так, еще два года назад Патриарх Кирилл делал акцент на том, что Церковь должна содействовать модернизации, провозглашенной тогдашним президентом Медведевым. Теперь, буквально месяц назад, Патриарх заявил, что модернизация – это был некоторый род опасности де-суверенизации России, что в рамках модернизации существовала опасность подстроиться под чуждые нам парадигмы либерализма и что на самом деле нам модернизация не нужна и чужда. (см. передачу «Слово Пастыря», текст выступления).

Греховное волеизъявление

Существуют серьезные дисфункции, которые обнаруживаются между церковью и гражданским обществом, и с точки зрения православной антропологии.

Первый момент – это отношение к волеизъявлению. В гражданском обществе как системе самоорганизации и самоопределения существует сильнейшая мотивация и самостоятельное волеизъявление. Но в церкви есть недоверие к человеческому волеизъявлению. Оно укоренено на системном уровне. Так, например, протоиерей Владислав Свешников, автор книги «Очерки христианской этики», по которой учатся студенты духовных школ, в частности студенты Православного Свято-Тихоновского института; утверждает: «Искаженная грехом воля лучше всего исцеляется через послушание. Послушанием, принятым сердечно, из жизни сознательно искореняется принцип «я хочу» – основной принцип греховного бытия».

Из этого следует, что, если мы маркируем принцип «я хочу» как основной принцип греховного бытия, мы маркируем волеизъявление как нечто недолжное, в лучшем случае как зону риска, нечто, что  должно быть ограничено.

Этот момент очень сильно проявляется в церковной жизни. Когда неофит – а именно неофит чаще всего обладает мотивацией, энергией и желанием вовлечения в социальную активность – приходит в церковную среду, то он сталкивается с индифферентностью или нежеланием благословлять его инициативы.

Вообще инновации, инициатива не всегда приветствуются. Например, когда создавался Православный Свято-Тихоновский университет, это вызвало протест среди преподавателей Московской Духовной академии и среди архиереев. Владыка Арсений, викарий патриарха Алексия, отказывался приходить на праздники этого университета. Образование открытой православной школы вызвало жесточайший протест в церковной среде, и только позиция патриарха Алексия помогла тому, что такая школа появилась, но долго стоял вопрос о ее выживании. Многие филиалы ее закрылись, потому что архиереи на местах не благословляли священников получать там образование.

Этому недоверию к человеческому волеизъявлению содействует заявление официальных спикеров нашей церкви. Известна позиция председателя Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества о. Всеволода Чаплина – в частности, у него есть такое высказывание:

«Человек сам по себе не хороший, к нравственности он не придет, поэтому его нужно принуждать к нравственному поведению» (программа «Последнее слово»: Дети во грехе // Православие и мир. 16.10.2011)

Аскетическая традиция вырабатывалась и в монашеской среде. Человек уходил от социума и был занят анализом своего внутреннего мира, отслеживанием своих помыслов. Но у нас эти парадигмы переносят на социум, они становятся нормой, этикетом. В соответствующих книгах, например, в  «Протоколе» церковной жизни, они прямо прописаны. В церковных учреждениях есть форма подачи прошений: человек должен письменно демонстрировать свое недостоинство – писать в конце «недостойный послушник Вашего Преподобия».

И что получается? Когда в монашестве человек один анализирует себя и видит все больше своих неправд, это одно. Но когда в социуме он использует эти парадигмы как социальные нормы, то он говорит уже не «я виноват», а «мы виноваты». Человек из позиции того, кто обвиняет себя, переходит на позиции обвинителя другого. Эта система формирует определенное сознание.

Особенности церковной психологии: презумпция вины

Не сложно выделить качества, которые вырабатываются в результате презумпции вины, которая существует на уровне внутренней культуры церкви и которая базируется на послушании – другом важнейшем принципе, пришедшем из монашества. Это не просто подчинение, но восприятие духовника как посланного богом человека. Люди такую парадигму усваивают, они принимают духовника как человека, который знает какие-то особые вещи, и его нельзя ослушаться («Категории вины и смирения в системе ценностей церковно-приходской субкультуры»).

Основные моменты депривационной матрицы, связанной с оппрессивными проявлениями церковного этоса

Субкультурные черты «депривационной парадигмы»	Характерность проявления характеристик у священников и мирян крупных городов (было опрошено 1000 человек)
1.   Презумпция вины как личная внутренняя установка (позиция априорной некритической уступки к требованиям свыше). Установка отрицать личный вклад в дела доброделания. Сознание собственной слабости, виктимность.		12 %
2.   Стилистическое выражение самопринижения. Принципиальное значение декларативных форм принижения, в частности, декларативного смирения		37 %
3.   Трансформация установки на презумпцию вины к недоверию к инициативам окружающих. Склонность священнослужителей к стратегически важным для жизни рекомендациям в отношении духовных чад, сковывание их позиции "Pro Choise" в пользу позиции "Pro Life", в зависимости от условий субординации. Склонность к организационному подчинению, злоупотреблению доверием духовных чад[1].		45 %
4.   Заниженная самооценка. Устранение от ответственных решений, заданий, участия в конкурсах из-за боязни несостоятельности в глазах окружающих. Нежелание попадать в фокус внимания коллектива.		5 % (для клириков данная черта почти не характерна из-за самого положения священника как пастыря, а также вследствие высо-кой внутрикорпо-ративной оценки)
5.   a) Недоверие к себе (способностям, волеизъявлению, самоопределению)                            b) Абсолютизация внешнего авторитета и переложение личной ответственности на него, минимизация собственного мнения, выбора, свободы решений.		10 %
6.   Склонность искать «готовое решение» (выбор места служения, решения материальных, профессиональных проблем, иногда, семейных). Поиск «духовника», который даст готовый ответ, укажет конкретную программу действий.		25 % Эта черта гораздо в большей степ. характерна для мирян священства
7.   Желание, чтобы собственный выбор был подкреплен авторитетом (духовника или лица, наделенного священным саном)[2], Послушание как способ повышения самооценки уже выбранной деятельности, решений и проч.		40 %
8.   Трансляция пассивной позиции в отношении к обстоятельствам. Пассивная реакция на возникающие проблемы, в том числе и на проблемы у ближнего[3]. Позиция, формирующая совет для духовных чад: не нужно ориентироваться на возможное решение проблем, их нужно просто терпеть.		43 %
9.   Редукция критического восприятия информации со стороны священника, ведущая к пассивному отношению к ней[4].		32 %
10. Эстетизация страдания. Восприятие страдания как самостоятельной духовной ценности[5]. Склонность воспринимать нестроения, болезни как норму жизни. Настрой на паллиатив преобладает над настроем на реабилитацию.		15 %
11. Апелляция к факторам внешнего воздействия (в частности, к категории "искушения") в ущерб персональной ответственности.[6]		60 %
12. Коммуникативные ограничения. По типу контингента (минимизация коммуникации со «светским миром»)[7]		22 %
13. Раздражительность (или внутренняя агрессия) по отношению к окружающим в случае их поведенческого или стилистического отличия от традиционных церковных норм[8].		22 %
14. Неприятие «светского». Недоверие к формам мирской деятельности[9].		28 %
15. Антисемитизм		10 %
16. Иждивенческое отношение к светскому миру, как к априорному донору или должнику, который должен субсидировать церковь (позиция: мир виноват перед Церковью, в особенности в России, но не только). На основе этой позиции распространены попытки получить государственную поддержку или какие-либо преференции.		40 %
17. Повышенное чувство неуверенности в завтрашнем дне, отказ от долгосрочных вложений[10].		12 %
18. Нивелирование ценностей здоровья, жизненного благополучия, необходимости досуга, удовлетворения культурных и творческих интересов как не принципиальных для жизни человека[11].		25 %
19. Неприятие инноваций, процессов модернизации, алгоритмизации управления[12].		22 %
20.  Дистанцирование и ограничительная позиция по отношению к мирянам. Внимательное наблюдение за соблюдением дистанции между клириками и мирянами		38 %
21.  Отрицание целесообразности преобразований или изменения церковных традиций, или допустимости их пересмотра. Позиция: аскетическая традиция имеет ответ на все вопросы, нужно просто уметь воспользоваться этим опытом. Ничего дополнительного не нужно.		64 %

Церковь и общество

Отсутствие дискуссионных площадок и атмосферы диалога в приходах привело к тому, что Церковь к нынешнему времени не научилась разговаривать с обществом. И что произошло весной? Когда Церковь увидела для себя угрозу – на фоне политических событий оппозиция стала требовать от нее поддержать выступление против нечестных выборов, Патриарх отказался.

Оппозиция стала вскрывать язвы церкви, и что сделал Патриарх? Святейший заявил во время апрельского молитвенного стояния (несколько десятков тысяч людей было собрано вокруг Храма Христа Спасителя) что «среди нас есть предатели в рясах». И это поставило тех священников, которые не пришли на это стояние, которые не согласны с тем, что идет атака на церковь, – в положение «неблагонадежных».

Тут можно процитировать священника Георгия Крылова, который говорит, что церковь на самом деле подразделена на несколько субкорпораций, которые друг другу не доверяют. По его словам, характерным является такой признак, характеризующий отношение священника к епископу, как дрожащие колени священника, лицемерно подобострастное выражение лица, не эпизодически, а как настрой всей жизни.

Это все приводит к подавлению возможности налаживания диалога, консолидации, встреч, в том числе межконфессиональных, между, допустим, протестантами и православными. В свое время из-за этого были фактически погашены огни инициативы по введению программ реабилитации наркоманов. Программа 12-ти шагов была расценена негативно из-за использования в её методиках недогматических молитв, и многие приходы в итоге отказались от ее использования. У протестантов реабилитация наркоманов оказывается по количественным показателям куда более серьезной, чем у православной церкви.

Комплекс самоутверждения

Военный термин «предательство» становится неотъемлемым элементом языка церкви. В частности, популярной оказалась присказка отца Дмитрия Смирнова: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с болотной силой темною, с бесовскою ордой». В своих выступлениях о. Дмитрий Смирнов стал пропагандировать идею о том, что общество, основанное на конфликте интересов – греховное. Это говорил и о. Всеволод Чаплин, но о. Дмитрий Смирнов по-другому стал это озвучивать: индивидуализированная воля – противоречие замыслу Творца, индивидуализированное общество в современном либеральном смысле прямо было названо бесовским.

Но на этом церковная среда не остановилась: появился тренд, который заключается в том, что основной наш враг – это Америка и Запад. В своих проповедях 30-40% священнослужителей часто упоминают Запад в качестве основного врага. Например, игумен Сергий (Рыбко)  прямо высказался: оппозиционеров, поскольку они, согласно определенным представлениям, связаны с Западом, он назвал «врагами народа».

Учитывая наше прошлое, это словосочетание воспроизводит совершенно конкретные коннотации. И что мы видим?

Были слова Патриарха о том, что священники не должны эпатировать публику, но не было с  его стороны обличения православного сталинизма, не было слов, которые пресекали бы агрессию. Теперь в парадигме атаки на церковь любая критика  воспринимается как атака.

В заключение можно привести слова из дневников протоиерея Александра Шмемана, который говорит, что глобальное системное упущение в церковной истории – это отсутствие традиции самокритики, что церковь не имеет традиции, которая позволяла бы ей ставить свои внутренние дисфункции под сомнение. «Православие пронизано комплексом самоутверждения, гипертрофии, какого-то внутреннего триумфализма. Признать ошибки – это значит разрушать основы истинной веры. Трагизм православной истории видят всегда в торжестве внешнего зла, преследовании, турецкого ига, измены интеллигенции, большевизма, но никогда внутри».

Если есть недоверие внутри Церкви, то еще большее недоверие есть по отношению к светскому обществу. Отсюда – информационная закрытость.

См. также:

База данных по социальному служению РПЦ
НГ-религии, статья «Церковь открестилась от модернизации»

[1] Данная черта может проявляться достаточно широко, например, как мотивация для очень жесткого подчинения духовно-опекаемых или подчиненных в корпоративных интересах, вовлеченных в служебные отношения, требование от них «послушания», «терпения», а возможно, и жертвы (вне зависимости от ситуации, а в силу определенной матрицы). Заметим, что данные черты могут получать выражение и в концепциях, идеологемах, претендующих на официальную позицию. Например, в документе «Пять постулатов православной цивилизации» прот. Всеволод Чаплин проговаривает право пожертвовать не только своей, но и чужой жизнью, и не только в условиях защиты Отечества, но и веры (Пять постулатов православной цивилизации – http://pravaya.ru/side/584/11462).

[2] Лицо, живущее «по послушанию», в отдельных случаях может быть весьма инициативным, предприимчивым, принимать самостоятельные решения, но стараться подкрепить эти решения благословением духовника, как дополнительным подтверждением значимости собственного выбора… В другом варианте здесь может проявляться и комплекс «маленького человека», в желании просто повысить значимость личной ситуации путем получения санкции авторитетного духовника. Исповедник просто может осознавать свое послушание как «великую миссию», причастность к носителю божественного откровения, гордиться тем, что послушается у «известного старца», всеми уважаемого духовника

[3] Здесь возможно и наличие «смирения», осознаваемого в контексте реактивной позиции, иногда комплекса «беспомощности» «возможность изменения ситуации от меня почти зависит». Если у ближнего проблемы, то не стоит особенно спешить ему помогать, так как все равно по существу ему должен помочь Господь, если на то будет его воля…  А если нет, то значит есть причины, по которым Господь «испытывает». 

[4] В том числе и к самопроизволу со стороны руководства (епархиального управления)

[5] Позиция: страдание более оправдано, чем благополучие, оно – «норма жизни», необходимая для освобождения от «соблазнов мира», отрешенности  от «мира земного» в пользу «небесного».

[6] Списание проблем на воздействие со стороны «потустороннего мира», «искушения бесами», «дьяволом» может вести к снижению личной ответственности, так как снижается осознание естественной причинно-следственной связи событий.

[7] Условие выбора места работы – коммуникация с православными акторами, соответственно выбор места работы с ориентацией на православный контингент.

[8] Внутренняя агрессия может быть обратной стороной презумпции виновности, недоверия самому себе и депривации собственных чувств.

[9] Обида на «светский мир»  (светский мир как «внешний враг», виновный в бедах, выпадающих на долю православных верующих).

[10] Концентрация внимания на чувстве неуверенности в завтрашнем дне.  Отказ делать долгосрочные вложения в образование, науку, карьеру, ту или иную организацию жизни.

[11] Имеется в виду не только негативное отношение к таким вещам, как танцы, спорт, зрелищные представления (театр), артистизм и проч., но и желание люстрировать светскую культуру в целом на предмет релевантности  церковным нормам. Имею в виду попытки люстрации классики, например, поэзии Пушкина М.М. Дунаевым, издавшим многотомник как руководство по «церковному литературоведению» в духовных школах.

[12] В том числе, технической, в особенности, против электронных средств учета, алгоритмического подхода к управлению массовыми потоками.

 

7 декабря, 2012 г.