Среди болезней России я не вижу голландской

По просьбе редакции OPEC.ru Илларионов ставит Казахстан в пример России комментирует Валерий Миронов

Валерий Викторович, советник Президента по экономическим вопросам Андрей Илларионов считает, что Россия больна "голландской болезнью", и предлагает рецепт выхода из сложившегося положения. Одна из первых ступеней - это фактически приватизация всей энергетической отрасли, в противном случае нас ждет будущее Венесуэлы. Покупка Газпромом "Сибнефти", покупка "Роснефтью" "Юганскнефтегаза", покупка РАО ЕЭС "Силовых машин" - "Это больше, чем преступление, это ошибка", - сказал он. В чем же ошибка, мобилизационная экономика не для России?

Если говорить о голландской болезни, то процесс укрепления рубля все последние годы проходил на фоне предварительной его резкой девальвации в 1998 г. И поэтому, в отличие от классических случаев голландской болезни, влияние укрепления рубля в 1999-2005гг. на экономику было существенно смягчено и мы имели период импортозамещения, т.е. период, когда наши предприятия в результате резкой глубокой девальвации пользовались, ценовыми преимуществами перед импортом и поэтому не страдали напрямую от голландской болезни в ее классическом понимании. Сейчас фактически достигнут докризисный уровень реального укрепления курса рубля по эффективному курсу по методике Банка России, не достигнут, но будет достигнут в обозримой перспективе по другим международно-признанным методикам, которые мы используем в своих расчетах. Естественно, что по мере достижения этого уровня опасность голландской болезни будет усиливаться, пока же ее не было, это видно хотя бы из того факта, что обрабатывающие отрасли росли быстрее экспортных отраслей все эти последние 6-7 лет. Но в дальнейшем такая опасность может усилиться.. И кроме того, надо учитывать, что обрабатывающий сектор российской экономики изначально, еще с советских времен был слаб, и хотя, как такового, усиления голландской болезни в последние годы не было, но слабость обработки остается, но сводить это к голландской болезни неправильно, иначе при этом происходит смешение понятий. Голландская болезнь это голландская болезнь, а низкая конкурентоспособность обработки – это родовое пятно советской экономики и периода падения инвестиций в 90-х годах прошлого века, а не следствие голландской болезни. Тем более, что долгое время отсутствовала, а может быть и сейчас в ряде секторов отсутствует т.н. кейнсианская предпосылка негативного воздействия «голландской болезни» на структуру экономики – полная загрузка производственных мощностей и полная занятость, что при росте спроса за счет увеличения цен на сырье должно приводить к переливу ресурсов в экспортирующие это сырье сектора.

Рост производства в последние годы происходил на фоне увеличения уровня загрузки мощностей в промышленности лишь до 60% (против 40% в конце 1998 г.) и лишь по новой продукции уровень загрузки уже к концу 2001 г. достиг по промышленности в целом 90%.

Поскольку явных признаков голландской болезни пока не наблюдалось, то и рецептов по выходу из состояния голландской болезни искать не нужно. Но в перспективе и не столь далекой этот вопрос может стать актуальным. Как же бороться с голландской болезнью в будущем? Бороться с ней можно разными путями. Поскольку приток валюты, вызывающий голландскую болезнь, ведет к увеличению налогов и наша практика это ясно показывает, то теоретически государство может делать попытки нивелировать последствия голландской болезни. Проблема состоит в его способности наладить процесс выбора проектов и осуществлять финансирование этих проектов. Возможно, это или нет в российских условиях – покажет ближайшее будущее.

Теперь к вопросу о нефтяном секторе и венесуэльской болезни.

Что касается рецепта, что все надо быстро приватизировать, я бы сказал, что проблема в первую очередь состоит не в нехватке приватизации, а если хотите в нехватке диверсификации. Самые мощные западные компании добывают не только нефть или только газ, они добывают и то, и другое, и еще осуществляют переработку сырой продукции в товары с высокой добавленной стоимостью. Если мы представим, что в перспективе на месте Газпрома образуются три конкурирующие и на внутреннем, и на мировом рынке нефтегазовые компании мирового уровня - диверсифицированные, крупные, то это будет хорошо. При этом, необходимо конечно добиться сильной внутренней конкуренции, т.е. наличия хотя бы нескольких сотен гозодобывающих предприятий плюс свободный доступ к выделенной трубе, которая является естественной монополией. Однако такая компания, например, может включать уже приобретенную Сибнефть плюс одно из крупных добывающих предприятия Газпрома, другая - крупное газодобывающее предприятие плюс что-то из других соразмеримых нефтяных активов, третье – например Роснефть и еще один газодобывающий блок. Образуется три крупнейших нефтегазовых компании с высокой степенью финансовой устойчивости.

Если говорит о диверсификации собственности, то это вторая сторона проблемы. Мы видим, что западные крупные нефтегазовые компании, как правило, частные, причем, их акции распылены среди широких масс населения, что защищает их от вовлечения в порочный круг постоянного передела прав собственности – приватизация- национализация и т.д. Конечно, здесь возникает проблема скупки акций у широких масс населения новыми олигархами, но очевидно, что могут быть предложены защитные механизмы.

А насчет того, что нас поразит венесуэльская болезнь, то, если использовать медицинскую терминологию, то действительно первичная лихорадка после пересадки Юганскнефтегаза в Роснефть продолжается. При этом она охватила весь сектор - добыча в оставшихся предприятиях ЮКОСа упала на 20%, что дает примерно не более 1,2-2% п.п. общего снижения темпов роста нефтедобычи в этом году- с 9-10% роста в прошлом до 2-3% - если учесть, что Юганскгнефтегаз обеспечивал около 60% общей добычи ЮКОСа. Кроме того, практически не растет добыча в Роснефти с учетом поглощенного Юганскнефтегаза, в ЛУКойле темп добычи снизился и т.д.

Но в чем же ошибка государства при покупке Газпромом Сибнефти, Роснефтью – Юганскнефтегаза и так далее?

Я бы не говорил сразу об ошибке, ведь государственная собственность на национальные нефтяные активы не является редкостью в современном мире, вопрос в последствиях огосударствления в каждом конкретном случае. Ситуация может развиваться либо по – венесуэльски, где нефтяная промышленность была национализирована в 1975-1976 гг. и с тех пор управлялась Petroleos de Venecuela (PdVSA) - компанией со 100%-ым государственным капиталом, либо по – норвежски, где государство, изначально играя ведущую роль в государственной компании Statoil и в полугосударственной Norsk Hydro, в конце 90-х годов начало частичную приватизацию. При этом, после того как в конце 90-х годов президент Венесуэлы Уго Чавес отменил автономию PdVSA, компанию лихорадит, а издержки имеют тенденцию к росту.

Для снижения рисков развития ситуации по венесуэльскому образцу, на мой взгляд, необходимо оптимизировать процесс разрешения приватизационных споров, в том числе с учетом норм международного аудита процессов приватизации, что, кстати, предлагалось и в докладе Счетной палаты об итогах приватизации.

Кроме того, сам процесс реструктуризации структуры собственности в нефтяной отрасли может быть использован для усиления рыночных стимулов в российском ТЭКе в целом. Раздел ЮКОСа можно в коечном счете использовать в целях ускорения реструктуризации Газпрома по либеральном образцу. Вот уже несколько лет предложения о разделении газовой компании на добывающие предприятия и транспортировку – для усиления конкуренции в добыче и повышении транспарентности, – наталкиваются, в частности, на вполне здравые возражении (идущие и от иностранных инвесторов), связанные с относительно высоким уровнем внешней задолженности Газпрома, и на опасения возникновения требований досрочного ее погашения в случае раздела компании.

В то же время, идущее на глазах превращение Газпрома из чисто газовой в диверсифицированную нефтегазовую может снять эти возражения, поскольку такая трансформация значительно повышает ее финансовую устойчивость с точки зрения западных кредиторов и открывает прямой путь к ее будущей эффективной реструктуризации -по аналогии с планом реструктуризации РАО ЕЭС России, а также с устройством зарубежных газовых рынков.

Конечно, при коренной реструктуризации нашего газового рынка надо учесть не только положительный опыт Канады и США, но и довольно негативный в Аргентине. Следует иметь в виду, что число независимых производителей газа составляет в США и Канаде от одной до восьми тысяч. Следовательно, над созданием условий для конкуренции на газовом рынке надо думать в первую очередь. При этом, начать скорее всего придется не с разделения добывающих подразделений Газпрома, а с увеличения числа сторонних сторонних производителей газа.

Придется учитывать и социальные последствия реформирования, в частности, перед ликвидацией перекрестного субсидирования необходима разработка системы компенсаций для малообеспеченных слоев населения.

Важен и вопрос о последствиях доступа новых российских производителей газа на внешний рынок (а это, прежде всего, Германия, и еще несколько европейских стран). С одной стороны, либерализация рынка усилит стимулы к снижению цен на газ внутри страны, а с другой стороны, возможно, снизит цены и на европейском рынке, а вместе с ними и налоги, поступающие в бюджет. Последствия должны быть заранее просчитаны. Возможным полем для компромисса с нашими мытарями, видимо, может стать образование российского газового экспортного союза.

27 октября 2005

27 октября, 2005 г.