Русская революция как неизбежность

Русская революция в школьной европейской истории представлена достаточно сжато – будто власть перешла сразу от императора к большевикам. Но самое главное – отсутствует осмысление значения этого события в глобальных масштабах. Такой вывод делает научный сотрудник Лаборатории сравнительных исследований массового сознания ВШЭ Маргарита Фабрикант.

Причины в отсталости и некомпетентности

В ходе исследования автор проанализировала 101 учебник 22 европейских государств, включая все славянские страны. Книги были опубликованы с 2000 по 2015 год и предназначены для учеников средней и старшей школы. Объем глав, посвященных русской революции, варьируется от двух страниц (для некоторых западноевропейских стран) до 10-15, если речь идет о государствах, бывших когда-то частью Российской империи.

В большинстве анализируемых текстов тема захвата власти большевиками представлена сразу после описания событий Первой мировой войны. Автор отмечает, что в то время как в отечественных учебниках мировая война на фоне Октября отходит на второй план, с европейской перспективы – русская революция, наоборот, выступает как менее значимая часть истории мировой войны.

В большинстве стран, как показывают результаты исследования, события 1917 года анализируются без соотнесения с национальным или глобальным мировым контекстом. Но есть некоторые различия. В части учебников, преимущественно польских и немецких, революции в собственных странах представлены сразу после параграфов, посвященных России. В шведских школьных текстах история русских событий охватывает временной диапазон вплоть до конца 1930-х и отсылает к общей дискуссии о диктатурах как последствиях войны. В некоторых испанских и итальянских учебниках Октябрьский переворот занимает отдельное место за пределами глав о мировой войне, хотя и сразу после них.

Один из выводов, который следует из анализа, – события 1917 года рассматриваются как историческая неизбежность. Российская империя к началу XX века, по мнению европейских авторов, являла собой отсталое государство, как минимум на фоне Западной Европы. А власть была не способна справиться со стоящими перед ней вызовами. Все это вылилось в переворот и смену политического строя.

Еще одна причина революции, которая представлена чаще в учебниках стран, входивших некогда в состав Российской империи (например, Польши и Украины), − империализм. Быстрый рост территорий, как отмечается в таких текстах, был неудачной попыткой увести общественное внимание от внутренних проблем. Но они в свою очередь привели к тому, что государство и общество оказались неспособными разобраться с потребностями новых земель. В целом главный акцент в европейских учебниках относительно русской революции сделан не на том, что произошло, а почему, отмечает автор.

Значение под вопросом

Революция в России однозначно трактуется как негативный момент в истории, приведший к жертвам и страданиям множества людей. Но при этом события представлены сухим социологическим языком. Речь идет о том, сколько людей погибло, какие разрушения и т.п. – цифры и факты в первую очередь. В то время как в описаниях Первой мировой войны есть живая картина человеческих страданий – фронтовые открытки и письма, эмоционально насыщенные рассказы о жизни солдат в окопах, изображения жертв газовых атак и т.п.

В европейских учебниках «русская революция» − наиболее распространенный термин для обозначения событий 1917 года в России. Но некоторые немецкие школьные историки используют слово «переворот» (Umsturz) или захват власти (Machteroberung). В некоторых испанских текстах звучит словосочетание советская, а не русская революция (la revolucion Sovietica). Во многих случаях названия параграфов обозначаются как «русские революции», и февральским сюжетам придается такое же значение, как октябрьским.

Еще одна особенность, которая обнаружилась в ходе исследования, − русская революция мало персонифицирована в европейских учебниках. В большинстве из них есть фотографии императора Николая II и семьи, затем Владимира Ленина, Льва Троцкого и Иосифа Сталина. Но, например, отсутствуют портреты Александра Керенского или других деятелей, имеющих отношение к Февральской революции или Временному правительству. Также в рассказах о Гражданской войне нет, например, упоминаний о генералах Белой Армии. То есть события визуализированы так, как будто переход власти произошел сразу – от Романовых к большевикам.

Один из главных выводов, сделанных по результатам анализа, − отсутствие в европейской школьной программе темы значения русской революции, авторы от нее уходят. В числе причин, возможно, то, что большинство учебников были написаны уже после коллапса СССР. Соответственно, историки рассматривают это событие как законченный, закрытый эпизод прошлого, поскольку коммунистический эксперимент продемонстрировал явный провал.

Однако на более глубоком уровне причина, по мнению автора, может лежать в непоследовательности подходов к империализму. С одной стороны, ему приписывается главная роль в том, что называется «суицид Европы» (именно так в большинстве европейских учебников оцениваются последствия Первой мировой войны). С другой, европейские авторы не рассматривают русскую революцию в концептуальных рамках империализма. То есть не задается вопрос, почему слабая Российская империя умудрилась выжить в войне, восстановить себя в пределах почти тех же границ с новым политическим устройством.

«Хотя имперский экспансионизм фигурирует в большинстве учебников как одна из основных причин Первой мировой войны и краха «старой Европы», эта причинность не используется для объяснения революции в России. Вместо этого речь идет о резком обострении универсальных социальных проблем – экономической отсталости, социального неравенства, низкого качества государственного управления – в одной отдельно взятой стране безотносительно ее имперского прошлого. Имперский экспансионизм предстает в учебниках главным образом как чисто западное явление, и обвинения в его адрес на Россию не распространяются», − говорит Маргарита Фабрикант.

В целом русская революция трактуется и не как полностью специфическая история для одной отдельно взятой страны, и не как событие, имевшее универсальное значение. Автор отмечает, что в мире, где растет неопределенность и набирают обороты экстремальные движения, исторический опыт прошлых поколений должен быть осознан более глубоко и подробно. «Прежде всего, необходим новый европейский нарратив о русской революции, который, как и для событий Первой мировой войны, будет предлагать не отстраненное безликое описание предположительно неизбежного, а как повествование о многообразии действующих лиц, их мотивов и позиций, различных возможностей выбора и его последствий», − считает исследователь.
IQ

Автор исследования:

Маргарита Фабрикант, научный сотрудник Лаборатории сравнительных исследований массового сознания НИУ ВШЭ

 

Автор текста: Селина Марина Владимировна, 27 ноября, 2017 г.