Как русское население в Прибалтике сохраняет собственную модель семьи

У русских женщин в Эстонии отношения в семье строятся так же, как у их соотечественниц в России. Мигрантов и коренное население балтийской республики разделяют разные модели брака и рождаемости. Они сохраняются в течение многих десятилетий, отметили исследователи НИУ ВШЭ Елена Чурилова и Сергей Захаров в докладе на международной конференции «Демографическое развитие России на мировом фоне: дивергенция или конвергенция?».

Россиянки и у себя на родине, и в Эстонии реже рожают второго и третьего ребенка, чем местные жительницы, показало обследование «Поколение и гендер» (Generation and Gender Survey, GGS ) в отношении женщин 1924-1979 годов рождения. «Сближения поведения русских в Эстонии с коренными жительницами республики не происходит, в том числе, среди мигрантов второго поколения, родившихся в 1960-1970-е годы», – подчеркнули демографы.

Стабильно различается и средний интервал между первым и вторым ребенком, рожденными в одном браке. Для эстонок это три-четыре года. Для русских женщин в РФ и в Эстонии – четыре-пять лет.  

У россиянок институт семьи меняется медленнее. Глобальная тенденция – второй демографический переход, при котором браки все чаще замещаются неофициальными союзами и/или сдвигаются во времени, – в России происходит более плавно, чем в Эстонии. В этой бывшей советской республике деинституционализация брака моментально последовала за крушением СССР. Распространилась западноевропейская модель семьи – более неформальная.   

В результате феномен сожительства развивается у эстонок и россиянок по-разному. И у тех, и у других неофициальных союзов все больше. Однако для эстонок это полноценная замена браку, а для россиянок – лишь «демо-версия», преамбула к регистрации отношений. Эти семейные паттерны передались и второму поколению мигрантов.

Модели брачного поведения россиян в Эстонии остаются устойчивыми по двум причинам. Прежде всего, Россия и Эстония исторически характеризовались «разными типами брачности», подчеркнули демографы. «Для Эстонии был характерен поздний возраст вступления в брак и больший процент безбрачия, – пояснила Елена Чурилова. – Для России, напротив, брачность была ранней и почти всеобщей». Но, наряду с этими социокультурными стереотипами, играла роль и скорость адаптации мигрантов.

Россияне приспосабливались к жизни в Эстонии довольно медленно. Плохое знание эстонского препятствовало образованию и трудоустройству. В итоге русские мигранты (а в 1989 году их доля составила 30% от всего населения Эстонии) вращались в балтийской республике преимущественно в своей среде. И лишь для младших поколений, особенно в смешанных браках, адаптация протекала легче. Посещение школ с эстонским языком, жизнь бок о бок с коренным населением способствовали большей включенности в эстонское общество, подчеркнули исследователи.

В итоге у этих поколений наблюдается конвергенция репродуктивного поведения с поведением коренных эстонцев. Так, русские мигранты рожают детей раньше эстонок, но позже своих соотечественниц в России.

Любопытно, что и в Эстонии сохраняются исторические паттерны рождаемости. Во второй половине ХХ века эстонки приспособились к советской модели ранней рождаемости. Но в постсоветские времена произошел откат к прежним образцам. «Поколения 1970-1979 годов рождения, которые полностью реализовали материнство уже после распада СССР, очень быстро вернулись к исторически наблюдавшейся модели рождаемости, – отметили исследователи. – Это более высокий возраст рождения ребенка и большая вероятность остаться бездетными».

14 декабря, 2017 г.