• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Потерпите,
пока мы думаем

Почему ускорение времени мешает делать науку

«Бедный поэт», Карл Шпицвег. 1839

Время университета и время науки чаще всего воспринимается как беспроблемная и гомогенная среда, в которой разворачивается академическая жизнь. Однако в действительности эти времена бывают качественно разными, они активны и, порой, конструируются исходя из несовместимых целей и задач, навязывают людям ритмы жизни и даже содержание деятельности. Рефлексия времени позволяет разглядеть зачастую игнорируемые феномены университетской и научной жизни. Центр университетских исследований ИГИТИ им. А. В. Полетаева в этом году завершает трехлетний исследовательский проект, посвященный проблеме отношений Университета со временем в исторической перспективе.

Первый год проекта был посвящен изучению механизмов культурного конструирования поколений и возрастной политике в университетской среде в период Российской империи и СССР.

Во второй год в фокусе оказалось управление академической жизнью посредством времени: способы ее интенсификации, мотивы и формы сопротивления этому со стороны преподавателей и студентов, их собственные практики тайм-менеджмента.

Завершающий этап исследования посвящен анализу университетского дискурса, осмыслению темпоральных понятий, метафор и категорий времени в текстах академиков и учащихся.

Внимательное отношение к прошлому подталкивает и к осмыслению временных структур современной Академии. Как Время становится политическим ресурсом, определяющим распределение власти в университете? В какие общекультурные контексты вписывается движение за медленную науку, и как его идеи были восприняты академическим сообществом? Авторы настоящего текста предлагают поразмышлять над этими вопросами, а также — над «Манифестом медленной науки», перевод которого будет приведен ниже.

Время Университета

В 1370 году король Франции Карл V Мудрый издал приказ, в котором требовал, чтобы все колокола Парижа звонили в соответствии с башенными часами королевского дворца. В то время в Париже было множество колоколен, которые своим звоном нормировали день в соответствии с нуждами разных групп населения — монахов, суконщиков, строителей, виноградарей и пр. Иными словами, Париж в XIV веке жил в нескольких темпоральных режимах: разные социальные группы имели свой собственный ритм жизни, а потому в границах одного города время его жителей было рассинхронизировано.

Мудрый Карл, читавший на досуге Аристотеля, решил приручить время: отныне разные временные режимы были подчинены одному главному — королевскому.

Время, таким образом, не просто символ власти (примерно с конца XIV века башенные часы становятся неотъемлемым элементом миниатюр, изображающих правителей в их дворцах), но и мощный инструмент доминирования.

Тот, кто определяет, по какому времени и в каком ритме мы живем, обладает над нами властью. Таким образом, отвечая на вопрос «Университетское время — оно чье?» — мы получим и ответ на вопрос «Кому принадлежит университет?» Три основные группы «жителей» современного университета — студенты, преподаватели и администраторы — видимо, живут в разных временных режимах. Мы хотели бы верить в равнозначность и равноправие этих групп, а значит, независимость, неподчиненность их времен друг другу. Но, конечно, это не так.

Время студентов 

Это самое подчиненное и регулируемое. У нас самих еще живо воспоминание о получении расписания в студенческие годы. «Так, по вторникам пары до шести вечера. На тренировку во вторник ходить не смогу, — вероятно, думали многие. — В субботу пара в 9:00? Видимо, без пятничной тусовки с друзьями». Расписание сегментирует жизнь студентов не только в университете, но и вне его стен. Если студент не хочет провалиться на экзамене, он должен четко подчинить свое свободное время текущим образовательным задачам. Это определяет, например, когда придется зубрить полночи (или всю ночь), а когда можно отоспаться. Такой временной режим можно назвать задаче-ориентированным, и он оставался основным на протяжении большей части истории человечества.

Время преподавателя

В таком же задаче-ориентированном времени живет и преподаватель. Может показаться, что его время более автономно в сравнении со студенческим — лекция не начнется без лектора; консультация будет назначена исходя из ресурса времени у профессора. Но это кажущаяся свобода. В современном университете преподаватели все больше ощущают себя подчиненными расписанию, нуждам образовательного потока. Они почти не могут удержать границу между частным и служебным временем. И все же, при соединении двух временных режимов в одном пространстве, время студентов обычно подчиняется времени преподавателя. Это ни плохо, ни хорошо. Если это подчинение осуществляется по принятым и понятным правилам, оно не содержит насилия: университет предполагает иерархию. Более того, подчиненная конвенциям, эта иерархия создает пространство свободы и для преподавателей, и для студентов, потому что оставляет и фиксирует возможность маневра.

Повседневность преподавателя становится все менее защищенной от вторжений. Большую часть дня он преподает или готовится к лекции. Поэтому собирать материал для нового исследования, отвечать на письма или обновлять сайт подразделения он вынужден чаще всего во «внерабочее» время. Вообще, одной из характерных особенностей задаче-ориентированного временного режима является невозможность четкого разделения «работы» и «жизни». Преподаватель (если он хочет публиковаться в хороших журналах, занимать высокие позиции в студенческих рейтингах) должен жить работой. Наверное, все мы ждем отпуска, чтобы наконец поработать: собрать материал для исследования, написать статью, обновить программу курса.

Время университетского менеджера

Оно принципиально иное. Это уже не «архаичное» задаче-ориентированное время, это бизнес-время. Время администратора — рационализировано, универсализировано, объективировано. Здесь не задачи задают ритм (например, лекции задают один ритм, написание статьи — другой), но часовая размеренность определяет постановку и порядок задач. Такое рационализированное время характерно для любого наемного труда: например, время с 9 до 18 — для работы, остальное — для жизни. Если задач нет, то все равно нужно быть на работе; если задач слишком много — приходится задержаться (в таком случае следует требовать сверхурочные). Конечно, многие неравнодушные коллеги-менеджеры иногда вынуждены подстраиваться под задаче-ориентированное время студентов и преподавателей. Но их время намного ближе к временному режиму бизнес-корпораций.

Как синхронизировать времена?

Во-первых, синхронизации способствует четкое расписание (те самые правила, которые конституируют общее пространство университетской свободы). Поэтому, например, столь важно наличие всей необходимой информации на личных страницах сотрудников.

Во-вторых — вынесение пограничных взаимодействий (на границе разных временных режимов) в «реальное время». Так, появление систем Вышка-bpm, СДОУ, СУРП, или возможность онлайн-заказа справок и других документов в Управлении персонала — это естественный и необходимый элемент жизни большого университета.

В-третьих — приемные (студентов или сотрудников), работающие в режиме «единого окна»: пограничные взаимодействия локализуются, что позволяет не терять время на поиск людей и кабинетов. Все это есть в нашем университете. Однако не все пограничные взаимодействия можно осуществить в режиме «реального времени», в «одном окне» или благодаря знанию расписания (потому что иногда разные расписания оказываются несовместимы). И здесь как раз проявляется политическое, властное подчинение одного временного режима другому.

Если вы придете на Мясницкую с 13:00 до 14:00, то вряд ли сможете подписать какие-то документы; вы вряд ли сможете забрать какие-то документы; вы даже не всегда сможете отдать какие-то документы. А все потому что некоторые отделы в Вышке закрываются на полный час (!) в связи с обеденным или, выражаясь элегантней, — техническим перерывом. И здесь вы понимаете, чье время — главное.

Если вы студент или преподаватель, и пары идут подряд с 9:00 до 16:30, возможно, в этот день у вас не будет шансов пообедать — не каждый успевает посетить столовую в «большой» 20-минутный перерыв.

Мы вовсе не хотим сказать, что перерыв на обед — непозволительная роскошь. Конечно нет! Время на обед почти в прямом смысле свято. И подсовывать обедающему человеку документы на подпись — бестактность. Тем не менее, время преподавателя или студента (у которых иногда просто нет другого момента, чтобы разобраться с бумагами) не менее ценно, чем время администратора. В конечном счете мы всегда можем узаконить общую «сиесту», чтобы, скажем, с 13 до 14 часов могли спокойно пообедать и студенты, и преподаватели, и административные сотрудники. Такие перерывы существуют во многих университетах мира.

Речь идет не просто о копировании чужого опыта, а об открывающихся возможностях. Вместо того чтобы скомканно «закрывать» со студентами заинтересовавшую на семинаре тему, их можно пригласить продолжить разговор за столом (пусть и не круглым, но уже общим, не противопоставленным студенческим партам). Иногда сложные управленческие вопросы, на обсуждение которых в почте тратится уйма времени, успешно решаются сейчас же в непринужденном разговоре за ланчем. Или, например, в очереди в кассу можно заговорить с коллегой с другого факультета (разговор, на который редко находится время, если нет специального интереса) и неожиданно найти тему для совместного междисциплинарного проекта. Наконец, за обедом можно просто поинтересоваться о последних событиях в жизни единомышленников, ведь и маленькие разговоры формируют корпоративную идентичность, укрепляют чувство солидарности.

Университет как пространство структурно незавершенной практики мышления не заканчивается в замкнутом пространстве аудитории, он может и должен продолжаться в просторе свободного университетского времени. В этом смысле общий обеденный перерыв — не просто время на еду…

Именно при Карле V Мудром, приручившем время Парижа, королевская кухня обзавелась арсеналом серебряных вилок: их могло хватить почти на весь королевский двор.

Время на мышление

Очевидное следствие разговора о политике времени в университете — размышление о необходимости остановок, выпадения из режима перманентного «образовательного/научного производства». Это касается не только Вышки, но современной Академии в принципе. Так, развивая эту тему, берлинские коллеги обратились ко всем ученым мира с манифестом медленной науки. Ниже приводим его перевод.

МАНИФЕСТ МЕДЛЕННОЙ НАУКИ

Мы ученые. Мы не постим в блоги. Мы не твитим. Нам нужно время.

Не поймите нас неправильно: мы действительно говорим «да» ускоренной науке начала XXI века. Мы говорим «да» постоянному потоку публикаций в рецензируемых журналах и его последствиям. Мы говорим «да» научным блогам, неизбежности медиа и пиара. Мы говорим «да» возрастающей специализации и диверсификации во всех дисциплинах. Мы также говорим «да» исследованиям, которые способствуют охране здоровья и будущему процветанию. Все мы тоже в этой игре.

Тем не менее мы утверждаем, что это еще не все. Науке нужно время, чтобы думать. Науке нужно время, чтобы читать, и время, чтобы терпеть неудачи. Наука не всегда знает, что из этого может получиться прямо сейчас. Наука развивается неравномерно, резкими и непредсказуемыми скачками. Однако вместе с тем наука движется в очень медленном темпе, который должен быть возможен и которому необходимо воздать должное.

Медленная наука была единственно мыслимой наукой на протяжении столетий. Сегодня мы утверждаем, что она заслуживает возрождения и нуждается в защите. Общество должно дать ученым время, которое им нужно, но, что более важно, ученые должны свободно распоряжаться нужным им временем.

Нам действительно нужно время, чтобы думать. Нам действительно нужно время, чтобы усваивать информацию. Нам действительно нужно время, чтобы недопонимать друг друга, особенно когда мы содействуем восстановлению потерянного диалога между гуманитарными и естественными науками. Мы не можем постоянно объяснять вам, чем занимается наша наука. Какую выгоду она принесет. Просто потому, что мы еще этого не знаем. Науке нужно время.

— Потерпите, пока мы думаем.

Slow science academy, Berlin, Germany

Для получения дополнительной информации или для выдвижения кандидатуры в Академию, пожалуйста, пишите на этот адрес: academy@slow-science.org

КОММЕНТАРИЙ АВТОРОВ МАНИФЕСТА

Исходя из соображений, изложенных в манифесте, мы считаем, что время для размышлений, ведения диалога и споров лицом к лицу должно быть доступно нынешнему поколению ведущих и активных ученых. Мы утверждаем, что наука, так же как и финансирующее нашу науку общество в целом, получат большую выгоду в (весьма) долгосрочной перспективе, если комплексная и устойчивая культура мышления не-в-режиме-реального-времени/офлайн будет поощряться и поддерживаться.

Академии были домом науки в течение очень долгого времени, задолго до появления научных журналов, изменяющих теперь правила игры. В настоящее время академии наук едва ли играют какую-то значимую роль. Там, где они все еще существуют, членство в них является просто карьерной целью и наградой для прославленных пожилых ученых и других почтенных лиц, но не пространством уединения, сопутствующим научной карьере.

«Академия медленной науки», основанная в Германии в 2010 году, — это башня из слоновой кости, часто вызывающая недоверие, но все же необходимая. Она должна объединить группы исследователей, занимающихся фундаментальной наукой, вместе с некоторыми представителями из смежных с наукой областей и предоставить им пространство, время и — в перспективе — ресурсы для выполнения их основной работы: обсуждать, удивляться, думать.

Время науки

Манифест «Медленной науки», опубликованный группой немецких ученых в 2010 году, стал событием в международной академической среде. При этом призывы, изложенные в этом коротком тексте, оказались вписаны сразу в несколько пересекающихся контекстов.

Во-первых, речь идет о «Медленном движении», зародившемся еще в 1980-е годы. Его сторонники протестуют против губительного ускорения современного общества. Помимо наиболее известных групп «медленной еды» и «медленного города», это движение включает, например, «медленную моду», и «медленную медицину». Идеям, связанным с этим движением, посвящено огромное количество публицистических книг. Хотя его сторонники активно обсуждают возможности реализации своих программ, к примеру, в сфере экономики (движение «медленные деньги»), как правило, их аргументация лежит в области популярной психологии, в рамках которой они противопоставляют культ скорости личному счастью, что отражено во множестве книг и статей. На русский язык переведена наиболее известная из них — бестселлер «Без суеты: Как перестать спешить и начать жить» (что интересно, в оригинале — «Цена медлительности: как всемирное движение бросает вызов культу скорости») канадского журналиста Карла Оноре. В сфере интернет-медиа наиболее популярны во многом пародийный проект Slow Down Now Кристофера Ричардсона, а также Мировой институт медлительности, основанный Гиром Бертелсоном как аналитический центр в 1999 году.

Во-вторых, в академической сфере манифесту «медленной науки» также предшествовал ряд резонансных публикаций, обращавших внимание на то, что ускорение академической жизни приводит преподавателей и исследователей к бесконечным стрессам. Так, летом 2007 года канадский философ Брайан Треанор опубликовал эссе «Медленный университет: манифест», где призывал коллег-ученых последовать его примеру и выделить в личном расписании несколько «медленных часов», когда можно отложить срочные дела — ответы на письма, встречи со студентами, администраторами и коллегами. Впоследствии в целом ряде публикаций подчеркивалось, что рост формальных требований к отчетам результативности и публикационной активности (выраженные в лозунге publish or perish — «публикуйся или умри») неизбежно ведет к росту стресса и депрессии, тем самым снижая и качество работы преподавателя и исследователя.

В настоящее время «медленная наука» и «медленный университет» все больше обсуждаются за пределами академической среды. Однако стоит обратить внимание, что именно на такого рода аргументацию склонны обращать внимание противники «медленной науки» — как правило, сторонники неолиберальных менеджериальных схем. Однако едва ли борьба за «медленный университет» и «медленную науку» — лишь алармизм академических групп, не сумевших адаптироваться к ритму меняющегося университета и готовых ради этого выписать индульгенцию профессиональной стагнации и негибкости. Как представляется, для обсуждения «медленной науки» нужно учесть еще несколько важных аспектов, соотнося идеи манифеста «медленной науки» не только с деятельностью активистов и публицистов, но и с современными исследовательскими концепциями ускоряющегося времени (в том числе и университетского), предложенными исследователями образования.

Прежде всего стоит упомянуть вопрос о том, насколько полезным для задач академии является навязывание соревновательной, «гладиаторской» культуры — по выражению участников семинаров исследователей высшего образования, проходивших в Даремском университете (Англия) в 2013 и 2014 годах, где обсуждалась концепция «медленного университета». Эта культура, вступив в симбиоз с тем, что британский социолог Барбара Адам назвала «фетишизмом скорости» приводит к глубинным изменениям самой структуры современного знания.

Так, новозеландский исследователь Майкл Питерс прослеживает влияние изменившихся современных социальных и экономических отношений на новые требования к высшему образованию: в условиях «быстрого капитализма» от него ожидается «быстрое знание», подчиненное общим принципам «математизации, формализации и эстетизации». И то, насколько это изменит различные области наук, мы пока едва ли понимаем. Сам Питерс считает, что это приведет к «разграблению <…> и оккупации национальных систем создания научного знания и инноваций».

Кроме того, стоит отметить попытки осмысления принципиальных отличий понимания времени в академической деятельности и, например, в менеджменте (в производительной и потребительской культурах). На это обращает внимание британский исследователь Пол Гиббс. Важно указание на различие языка в этих двух сферах, жертвой которого оказывается академия. Американский исследователь Шива Вайдхинатан описывает вторжение языка современных медиа, приводящее к губительной «гуглизации университета».

Высказываются предположения и о способах преодоления этого разрыва (это как раз редко становится предметом внимания сторонников «медленной науки»). Британский исследователь Рональд Барнетт, например, сформулировал принципы так называемого «экологического университета», который, заботясь не только о сохранении, но и об улучшении всех социальных и культурных сред (ecologies), с которыми он связан, должен стать для них «пространством разума». А для этого ему как раз и нужна продуманная темпоральная политика, направленная на особое «эпистемическое время» (понятие, восходящее к французскому философу Гастону Башляру). Но, пожалуй, преодоление этого разрыва (конечно, после его осмысления всеми сторонами) более вероятно не в рамках общей теории, а в диалоге с учетом условий конкретных сред: страны, города, университета, подразделения.

Речь идет не просто о «бюджете времени», а об изменении самой сути академических занятий. Не стоит забывать, что время — это важнейший инструмент, которым располагает ученый и который требует индивидуальной настройки, более тонкой, чем во многих иных сферах деятельности. Не случайно лозунгом многих исследователей, несогласных со сложившейся ситуацией, становится утверждение о том, что в таких условиях просто «нет времени на то, чтобы думать».

С одной стороны, даже самые «эффективные» временные режимы могут «обживаться». Ученые, преподаватели (и, конечно, студенты) прокладывают в них личные траектории, словно фланеры в далеко не всегда дружелюбном для них городе, построенном совсем не для прогулок. С другой стороны, даже «дружелюбные» к академикам временные режимы, установленные в результате удачной управленческой политики или внутриакадемической борьбы, не способны учесть все тонкости «индивидуальных» настроек времени-инструмента. Но как раз замедление способно дать возможность «обживания» любого порядка и расписания (в отличие от ускорения и намеренной неустойчивости «правил игры»). Ведь именно «неупорядоченное время» (в терминологии французского исследователя Мишеля де Серто), противоположное любому расписанию — способно стать истоком для чего-то нового и уникального.
IQ

Авторы текста: Плешков Алексей Александрович, Русанов Александр Витальевич, 22 августа, 2019 г.