Человек экономический

Долгое время ученые считали, что Homo œconomicus («человек экономический») принимает решения, исходя только из своей выгоды. Сегодня его поведение описывают по-разному, но «ядро» традиционной модели остается. О причинах живучести старого персонажа и появившихся новых в авторской колонке рассказывает заместитель директора Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ Ростислав Капелюшников.

Ростислав Капелюшников,
член-корреспондент РАН,
доктор экономических наук,
заместитель директора Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ

Экономика — единственная социальная дисциплина, в которой у главного действующего лица есть имя собственное — Homo œconomicus. Словосочетание появилось в конце XIX века в Великобритании. Исходно — как издевательская кличка с тем, чтобы на терминологическом уровне зафиксировать карикатурность человека, каким его представляет экономическая наука — одномерным, движимым лишь тягой к богатству.

Однако экономисты на появление прозвища отреагировали парадоксально: достаточно быстро заимствовали, сделав его оценочно нейтральным и начав использовать в аналитических целях. Анализировалось поведение людей, связанное с принятием решений, а модель Homo œconomicus получила академическое название «модель рационального выбора».

Человек разумен, всегда стремится к максимальной выгоде и действует в своих интересах — через такой посыл в хаосе индивидуальных решений искали общие закономерности. При этом модель рационального выбора понималась как абстрактная аналитическая схема. Ее за это критиковали и искали альтернативу, но безрезультатно: никакой иной работающей модели создать не удалось, Homo œconomicus выжил и оставался точкой отсчета.

Ситуация начала меняться в 1980–1990-е годы. На современном этапе наука настолько разветвилась, что сейчас в ней, как в Греции, «есть все».

На поведение человека теперь смотрят по-разному. Традиционный Homo œconomicus (представим его на греческий манер Аполлоном Бельведерским) с неподвижной головой, всегда обращенной в сторону корыстных материальных интересов, перестал быть одиночкой.

На страницах научных журналов обнаруживается Супер-Аполлон, чья голова беспрепятственно поворачивается во все стороны. Он преследует как материальные, так и нематериальные цели, бывает не только эгоистом, но и альтруистом.

Параллельно экспериментальная экономика приступила к анализу условий, при которых недостаточно рациональные и недоинформированные индивиды (скажем, подростки) могут тем не менее вести себя так, как если бы они были полностью рациональны и обладали совершенной информацией. Речь о действии таких факторов как накопление опыта, усиление мощности стимулов, особенности институциональной среды.

Поведенческая экономика уже в промышленных масштабах стала поставлять Homo œconomicus’ов со всевозможными встроенными дефектами — отклонениями от идеала совершенной рациональности. Это, если воспользоваться выражением из лесковского рассказа «Левша», Абалоны Полведерские — горбатые, косые, одноногие, однорукие, беззубые, неспособные делать выбор в собственных интересах. С целью исправлять их «природные» изъяны, то есть воздействовать на поведение и стимулировать к лучшему (для них же!) выбору, была предложена политика наджа (англ. nudge — подталкивать локтем).

Но и это не все. Представим, что от удара кувалдой скульптура Аполлона разлетелась на куски, после чего самостоятельной жизнью зажили большой палец ее левой руки, правый глаз, левая ноздря, кусок затылка… В их изучение сегодня погружена нейроэкономика, где базовой единицей анализа оказываются не индивиды, а составляющие их нервной системы.

Еще одна фигура может появиться, если в качестве особого раздела экономического анализа окончательно оформится геноэкономика — предметом интереса ученых в таком случае станут не люди, а их геномы.

Очевидно, что от старого доброго Homo œconomicus’а все эти персонажи далеки. Однако стандартная модель не канула в Лету. Дело в том, что она деконструируется не извне, а изнутри: силами самих экономистов в союзе с психологами.

Основной посыл сводится к тому, что в реальности наше поведение менее рационально, чем был готов допускать традиционный экономический анализ. Человек далеко не всегда принимает наилучшие для себя решения: он недальновиден, невнимателен, подвержен эмоциям, страдает от недостатка самоконтроля.

В тандеме с психологами экономисты активно включились в исследование индивидуального поведения, переориентировавшись с описания поведения усредненного рыночного. По поводу такой переориентации, символом которой можно считать рождение поведенческой экономики, американский экономист, лауреат Нобелевской премии Вернон Смит заметил: «Это не экономика, это — психология». Но кто сказал, что междисциплинарные границы высечены на камне?

Из-за перехода на проблемы индивидуального поведения от некоторых прежних элементов Homo œconomicus пришлось отказаться и ввести новые. Однако распространенное мнение, что поведенческие экономисты «похоронили» модель рационального выбора, ошибочно. Вместо того чтобы перестать ею пользоваться, они принялись ее модифицировать. Никакой целостной альтернативы предложено не было. Homo œconomicus сохраняет свое значение и остается точкой отсчета даже для новейших исследований, где он подвергается деконструкции.

IQ

Автор текста: Капелюшников Ростислав Исаакович, 23 октября, 2019 г.