Загнанные в Сети

В Издательском доме ВШЭ вышла книга дэны бойд «Всё сложно. Жизнь подростков в социальных сетях». IQ публикует из неё фрагмент, посвящённый травле в интернете и различиям в её восприятии между подростками и взрослыми.

В 17-летней Абигайль (мы встретились с ней в кафе Starbucks в Северной Каролине) меня больше всего поразила рассудительность. Девушка серьёзно занималась плаванием и собиралась продолжить учебу в каком-нибудь престижном колледже — Джорджтаунском или колледже Университета Брауна. Абигайль больше нравился второй, но команда пловцов этого вуза была не столь сильной, как команды менее известных колледжей, активно обхаживавших перспективную спортсменку. Объясняя причины своего решения, она продемонстрировала четкость формулировок и уверенность в себе, типичные для белой девушки, принадлежащей к высшему слою среднего класса и пытающейся произвести впечатление на взрослого. Однако по мере того как наша беседа перешла на более личные темы, в Абигайль начала проявляться неуверенность, особенно когда речь заходила о дружбе и межличностных конфликтах.

Во время нашего с Абигайль разговора в другой части зала Starbucks моя коллега Алиса Марвик брала интервью у её 14-летней сестры. Когда я просмотрела запись, то крайне удивилась тому, насколько разным было поведение сестёр. Казалось, что Эшли, в отличие от Абигайль, не интересует одобрение взрослого. Скрещенные руки, сутулость и нон-конформистская манера выдавали в девушке мятежную душу. Я задалась вопросом: удается ли сестрам ладить?

В какой-то момент я спросила Абигайль о её отношениях с родителями в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией). Отвечая на вопрос, она вдруг упомянула сестру. Абигайль мельком заметила, что мама относится к ней иначе, чем к Эшли. Я попросила собеседницу объяснить, что она имела в виду. У девушки изменилось выражение лица, и она вздохнула, как будто речь шла о давней семейной проблеме. По словам Абигайль, если она сама — любимица семьи, то Эшли не смогла завоевать доверие матери. Почти сразу после этих слов Абигайль быстро и нервно попыталась оправдать свою маму, подчеркнув, что Эшли все время попадает в трудные, неловкие ситуации.

По словам Абигайль, когда Эшли и её друзья учились в четвертом классе, они, используя мессенджер, рассказывали друг другу разные вещи об одной ученице.

«И тогда об этом узнала другая девочка, и это превратилось в травлю. Моя мама посчитала ее неприемлемой и запретила [Эшли] пользоваться мессенджером. Когда сестра подросла, она захотела завести аккаунт в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией), потому что там были все её друзья. Ей разрешили это с условием, что мама тоже заведёт аккаунт, чтобы наблюдать за Эшли».

Абигайль рассказала о том, как Эшли несколько раз попадала в школе в трудное положение и как угрожала выложить в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) деликатную информацию о старшей сестре, чтобы унизить её перед друзьями. Всё это время движения Абигайль выдавали, что моя собеседница испытывает дискомфорт, поэтому я не стала расспрашивать её о подробностях. Позже, когда я уже выключила диктофон и мы ждали окончания интервью Алисы с Эшли, в нашей с Абигайль беседе вновь возникла тема её младшей сестры. Девушка уже успокоилась и теперь пояснила, что воспринимает сестру как зачинщицу ссор. Она не доверяла Эшли, но в то же самое время жалела её. 

По мнению Абигайль, всякий раз, когда Эшли набрасывается на людей, она причиняет им боль. Но сама Эшли не понимает этого. Абигайль попыталась помочь сестре осознать, к чему ведут её установки и поведение, но потерпела неудачу. Поэтому больше она не предпринимала таких попыток. Мать и учителя пытаются ограничить Эшли и наказывают её за проступки. Это расстраивает Эшли, и она замыкается в себе, отказываясь от сотрудничества.

Пока я разговаривала с Абигайль, её младшая сестра рассказала Алисе, что сама она редко сталкивалась с открытой травлей; во многих случаях подлые и жестокие поступки, свидетелем которых девушка была в школе, принимали форму того, что она назвала «скрытой травлей» (имея в виду слухи и сплетни) или «драмой». Среди её одноклассников и вообще в школе то и дело происходили различные инциденты, например, когда мальчишки насмехались над девушками из группы чирлидинга (поддержки спортивных команд) по поводу их диеты. Стандартными темами для сплетен, как представляется, были слухи о возможной беременности, о том, кто и с кем, кто и как вёл себя, будучи в подпитии, и т.п. Эшли описала существующие в школе «компашки», обычные отзывы о том, кто и как одет, динамику хорошего и плохого отношения, а также ситуацию «заклятых друзей» — товарищей и подруг, которые время от времени, столкнувшись с конкуренцией, ревностью или недоверием, превращаются во врагов.

Мы с Алисой просмотрели заметки об интервью с сестрами, и моя коллега пришла к выводу, что Эшли использовала сплетни и агрессию для укрепления собственных социальных привычек, одновременно отвергая идею о том, что она сама хотя бы раз инициировала такого рода конфликт. Увлеченный рассказ Эшли о школьных сплетнях весьма напоминал её любимые телевизионные сериалы, герои которых непременно переживают ту или иную драму; кроме того, девушка явно интересовалась тем, что происходит в жизни других людей. Ей нравилось быть в центре событий. В то же время Эшли сказала Алисе, что её мать и сестра придают слишком большое значение спорам и ссорам, в которые она была вовлечена, а её действия полностью оправданы тем, как с ней обходились другие. Во всех конфликтах, по словам Эшли, проблемы были связаны с другими людьми, а ей оставалось только отвечать на них; девушка не понимала, почему другие люди были расстроены её реакцией.

Опосредованные технологиями

Действия Эшли и различное их восприятие сестрами раскрывают некоторые противоречия, которые лежат в основе поведения подростков и взрослых в условиях конфликтов, а также определяют их восприятие. В описаниях конфликтов часто звучит язык травли и драмы, а их стороны используют самые разные методы. Ни травля, ни драма не имеют точных определений, и опосредованные новыми технологиями подлость и жестокость переплетаются со школьными конфликтами.

В кругах, сходных с теми, в которых вращались Эшли и Абигайль, распространение социальных медиа вызвало огромную озабоченность проблемой «кибертравли». Несмотря на отсутствие достоверных данных, многие родители и журналисты придерживаются мнения, что социальные медиа привели к радикальному усилению травли.

В свете получивших широкую известность — но зачастую описывавшихся довольно приблизительно — случаев самоубийств подростков, вызванных жестокостью сверстников, борьба с травлей превратилась в США в навязчивую идею.

Одним из самых известных примеров травли, которая привела к самоубийству подростка, является история 15-летней Фиби Принс из Массачусетса, предположительно покончившей с собой из-за издевательств одноклассников. В ходе расследования местные прокуроры выдвинули обвинения в различных правонарушениях (включая сексуальную связь с несовершеннолетним) в отношении шести подростков.

По всей стране принимаются законы против травли; на 2012 год они были введены в действие в 48 штатах, а также в общенациональном масштабе. Многие из этих законодательных актов содержат положения, касающиеся взаимодействий в интернете.

Очень часто паника приводит к тому, что всем становится не до тонкостей. В выпусках новостей, например, не объясняется, почему подростки вроде Абигайль и Эшли говорят на разных языках, описывая межличностные конфликты, или почему такое распространение получила динамика, о которой они рассказывали. Журналисты с готовностью цитируют данные, позволяющие предположить, что травле подвергаются большинство молодых людей, оставляя в стороне методологические или аналитические соображения о том, что понимается под издевательствами. Очень немногие задаются вопросом о том, как более широкие культурные практики и установки влияют на формирование логики подростков. Тому, кто хотел бы понять, что стоит на кону, и предложить стратегии вмешательства, нужно распутать узел, образованный названными выше факторами.

Определение травли в цифровую эпоху

Учёные изучают различные аспекты подлости и жестокости в действиях молодежи на протяжении последних сорока лет, но так и не пришли к единому определению травли, или буллинга (bullying). Хотя исследователи продолжают дискутировать о дефиниции травли и о методах борьбы с нею, чаще всего используется определение, предложенное шведским психологом Даном Ольвеусом.

В 1970-х годах, пытаясь провести различие между травлей и другими формами молодежной агрессии, Ольвеус сузил это понятие до трёх составляющих, которые, по мнению учёного, играют центральную роль: агрессивное поведение, систематическая повторяемость и дисбаланс власти или силы. Таким образом, юношеская агрессия может считаться травлей тогда, когда в рассматриваемой ситуации присутствуют все три компонента. Те, кто согласен с определением Ольвеуса, рассматривают травлю как действия некоего индивида, обладающего специфической социальной властью или физической силой и систематически проявляющего в отношении другой личности повторяющуюся психологическую, физическую или социальную агрессию. Это соответствует стереотипному случаю травли, когда старший ребенок систематически физически мучит маленького или популярный подросток систематически распространяет грязные слухи о своем сверстнике-изгое.

Согласиться с определением Ольвеуса означает признать, что отдельные оскорбления или единичные драки не являются травлей. Соответственно под это определение не подпадают и повторяющиеся акты реляционной агрессии (например, когда реакцией на недавнюю драку двух бывших лучших друзей становится распространение ими слухов друг о друге). Нельзя сказать, что эти практики безвредны — конечно, они причиняют немало боли пострадавшей стороне. Однако в определении Ольвеуса центральное место занимают систематическая повторяемость и различие во власти или силе. Таким образом, рассматриваемые нами случаи являются вредоносными актами подростковой агрессии, но не травлей.

Общественность не обязана применять научные определения травли. Взрослые чаще используют это понятие как многозначное. Во время проведения полевого исследования я встречала родителей, воспринимавших каждую шутку над своими детьми как травлю, даже если те относились к подтруниванию со стороны сверстника абсолютно спокойно. С другой стороны, новостные СМИ нередко описывают серьезные уголовные преступления в отношении подростков как «травлю», вместо того чтобы использовать такие термины, как «преследование», «домогательство» или «насилие». Как это ни парадоксально, подростки чаще используют понятие «травли» в том смысле, в каком его описывал Ольвеус, в то время как новостные СМИ и взрослые применяют его гораздо более свободно.

15-летняя канадская девушка Аманда Тодд покончила жизнь самоубийством, разместив перед этим на YouTube видеозапись с рассказом о ситуации, в которой оказалась. Это событие получило широкое освещение в СМИ, объявивших его причиной травлю. Последняя действительно сыграла свою роль в истории Тодд, но на видеозаписи, которую разместила девушка, она рассказывала о непрерывном преследовании, сексуальных домогательствах и шантаже со стороны незнакомца, сопровождавшихся публичным осуждением, оскорблениями и физическими издевательствами. 

Прежде чем Аманда оказалась в социальной изоляции и стала испытывать аномию (чувство потери ориентации в жизни), она, по её описанию, пыталась избавиться от боли через нанесение вреда самой себе и смену школ. Отчасти то, что описывала Тодд, подпадает под определение травли (особенно это касается её контактов с одноклассниками). Однако характеризовать ситуацию девушки как травлю значит отмахнуться от того, что основной причиной испытываемой ею боли были настойчивые преступные домогательства. Когда к травле относят и насмешки, и наводящие ужас акты агрессии, у общественности возникают проблемы с глубоким пониманием значения любого отдельного заявления о травле.

Сетевые технологии ещё более затрудняют понимание случаев травли. Некоторые убеждены, что кибертравля (cyber bullying) — это абсолютно новый феномен. По мнению других, технологии просто предлагают новую площадку для травли (как это было в прошлом, например, с телефоном). Во многих случаях вопрос связан с разногласиями относительно понимания роли социальных медиа в повышении степени видимости травли. Не вызывает сомнений, что сетевые технологии способны увеличить размеры потенциальной аудитории свидетелей, но это не означает, что принципиально изменяется и характер травли или её воздействие на тех, кого она затрагивает.

Долговечность и хорошая видимость травли в сетевых пабликах добавляют новое измерение к тому, как она производится и понимается. Жестокие взаимодействия между подростками оставляют следы, позволяющие другим понять происходящее. В тех случаях, когда эти результаты позволяют другим усилить нападки, более высокая степень видимости способна значительно усилить эмоциональное давление травли. Отсюда у людей возникают предположения, что технологии изначально делают травлю более болезненной и опасной, даже если, по мнению подростков, школьная травля вызывает у них более сильный стресс. 

Когда события выходят на уровень домогательств, как в случае с Амандой Тодд, очевидно, что технологии способствуют длительному участию людей в причинении боли. Однако большинство пострадавших от травли никогда не сталкивались с продолжительным и непрерывным жестоким обращением, которому подверглась девушка. Обобщение случаев, подобных издевательствам над Амандой, искажает картины травли.

Кроме того, видимость и длительность существования сетевых пабликов создают условия для того, чтобы свидетелями травли становилось всё больше людей. Но благодаря тем же самым их свойствам возникают новые возможности для вмешательства людей. Если ребёнок возвращается домой с синяком под глазом, его родители понимают, что он подрался. Если же ребёнок приходит домой расстроенным, объяснений его настроению может быть бесчисленное множество. Родители плохо разбираются в школьных событиях до тех пор, пока ребёнок или учитель не объяснят им суть происходящего. Подростки редко рассказывают родителям или учителям о межличностных реакциях, независимо от того, испытывают ли они в результате воодушевление или обиду. Но в социальных средствах коммуникации, в отличие от школы, всегда остаются следы повседневных взаимодействий.

В службе микроблогов Tumblr можно найти огромное количество анимированных изображений (гифок), отражающих интересы и вкусы подростков. В Instagram (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) юноши и девушки делятся фотографиями буквально всего — от блюд, которые будут через несколько минут съедены, до дружеских встреч. Изобилует иллюстрациями межличностных отношений — от повседневных до сенсационных — и Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией). Все эти данные открывают родителям и заинтересованным зрителям новые возможности начинать разговоры с подростками о событиях, происходящих в их жизни. Важно, чтобы заинтересованные люди со стороны не принимали за чистую монету всё, что они видят в социальных медиа. Прежде чем давать свои оценки чему-то, они должны попытаться понять контекст.

Если родители убеждены, что обеспечить безопасность детей можно только путём пристального надзора за их действиями, они часто идут по следам своих отпрысков в интернете или просто заглядывают им через плечо, пытаясь понять, что те выносят на всеобщее обозрение. В ответ на родительский присмотр подростки часто пытаются шифровать своей контент, напуская туман. В процессе надзора родители нередко становятся свидетелями различных форм подлости и жестокости, но они далеко не всегда способны провести различие между размещенным в интернете ехидным комментарием и намеренно жестоким ударом. 

Многие взрослые используют четкие и долго сохраняющиеся следы своих детей в интернете не для того, чтобы лучше понять их, а для поспешных заключений. Когда родители становятся свидетелями жестокостей в киберпространстве, они чаще всего приходят к выводу, что над их детьми кто-то измывается, не желая признавать, что сами их чада ввязываются в это или причиняют боль другим людям. Во многих случаях хорошая видимость как одно из основных свойств сетевых пабликов не столько служит полезным инструментом установления диалога между детьми и родителями, сколько ещё более осложняет понимание травли для взрослых.

Чья вина?

Едва переступив порог своей новой школы в Бостоне, 14-летняя Тейлор уже почувствовала себя лишней. Её прическа и одежда были нормальны для школы, в которой она училась раньше, когда жила на Западном побережье, а нынешние одноклассники восприняли стиль Тейлор как вычурный, а её саму — как белую девушку-«эмо». При таком отношении Тейлор, и без того неловкой и застенчивой, было трудно завести новых друзей. Исключением стал Крис, с которым девушка быстро подружилась. Сверстники воспринимали его как творческого одиночку. Благодаря Крису Тейлор познакомилась с его соседом и давним другом Кори. Подростки часто встречались и вскоре стали неразлучными друзьями. Прошло три года, и дружба Тейлор и Кори переросла в нечто большее. Молодые люди стали ходить на свидания. Но Крис начал вести себя так, будто он ревнует. Кори предположил, что это чувство вызвали его свидания с Тейлор, однако девушка знала кое-что, о чём Кори не имел представления: Крис был геем (входит в организацию лгбт, признанной экстремистской), и его интересовала не столько Тейлор, сколько сам Кори. Для Криса наступили действительно трудные времена.

Сначала отношения молодых людей были просто неловкими, а потом у Криса начались конфликты с родителями. Досталось от него и Кори с Тейлор. Крис начал распространять слухи о Тейлор в школе и в интернете, советуя другим не разговаривать с девушкой. Тейлор было больно, но она никак не отвечала на происки и просто держалась на расстоянии. Разозленный её молчанием Крис выместил гнев на школьном шкафчике девушки. Юноша вскрыл шкафчик, разорвал учебники и, используя баллончик с краской, написал на дверце «шлюшка».

Как и во многих других учебных заведениях, в школе, где училась Тейлор, была принята политика нетерпимости в отношении травли. Порча школьного имущества означала, что Крис сразу же оказался в незавидном положении. В соответствии с протоколами о нетерпимости учащийся должен был понести наказание. С точки зрения школы Крис начал травлю Тейлор, даже если девушка воспринимала его действия иначе. Она понимала, что трудная ситуация Криса объясняется его сексуальной ориентацией; молодой человек был зол на Тейлор, так как считал, что она отняла у него Кори. Девушка знала, что Крис боялся сказать своим религиозным родителям о том, что он гей (входит в организацию лгбт, признанной экстремистской), следствием этого и стало его саморазрушительное агрессивное поведение. 

Хотя жестокость молодого человека делала Тейлор несчастной, девушка переживала за Криса. Она хотела помочь юноше, но так, чтобы сохранить конфиденциальность. Нужно было, чтобы он остановился, но родители Криса или школа не должны были его наказывать: Тейлор была уверена, что это не поможет выйти из трудной ситуации. Больше всего девушка боялась, что, если все отвернутся от Криса, он может совершить какой-нибудь опрометчивый поступок, который причинит боль ему самому. Тейлор решила, что будет держаться подальше от Криса. Школа наказала юношу и настаивала на вмешательстве родителей. Крис продолжал свои нападки. Чем больше делала школа, тем более накалялась ситуация. Тейлор почувствовала облегчение только после окончания учебного года.

Травля имеет серьезные последствия и для жертвы, и для преследователя. Начинают травлю вовсе не злодеи, мучающие людей забавы ради; этим занимаются социопаты. Агрессивная реакция большинства преследователей объясняется тем, что они и сами находятся в трудном положении, столкнувшись с серьёзными проблемами. Подобно Крису, многие подростки набрасываются на жертв, когда пытаются справиться с серьезными проблемами с идентичностью или психическим здоровьем. Другие реагируют подобным образом на проблемы в семье, на домашнее насилие. Сопереживать тем, кто страдает от подлости и жестокости, легко. Гораздо труднее — и, возможно, более важно — проявить эмпатию в отношении тех, кто нападает.

У жертв травли могут возникать самые разные эмоциональные и социальные проблемы, а также сложности с учебой, включая плохую успеваемость, прогулы, социальные фобии, снижение самооценки, суицидальные мысли или поведение, проблемы с психическим здоровьем, враждебность и склонность к правонарушениям. Инициаторов травли также могут ожидать серьезные последствия, такие как проблемы в романтических отношениях, суицидальные мысли, проблемы с психическим здоровьем, наркотическая и алкогольная зависимость. Многие инициаторы травли часто сами становятся её жертвами в других контекстах.

В большинстве случаев принятый во многих школах (и во все большей степени закрепляемый в законодательстве) подход к травле, предусматривающий обязательное наказание, терпит провал. Зачастую, как в случае с Тейлор, вмешательство школы и родителей ухудшает ситуацию, ведь взрослые не знают всех подробностей. Если молодые люди убеждены, что реакция взрослых окажется чрезмерной или что те не поймут всех сложностей межличностной динамики, зачем им рассказывать о возникших проблемах? В рассматриваемой нами ситуации Тейлор обратилась к своей матери и подробно объяснила ей сложившееся положение; поддержка, полученная дома, позволила ей в какой-то степени компенсировать неэффективные решения школы. Многие подростки лишены такой возможности.

Во многих случаях, применяя понятие травли, предполагают наличие её инициатора и жертвы. Обвиняя во всем преследователя и защищая жертву, взрослые, руководствующиеся самыми благими намерениями, не способны постичь всю сложность большинства конфликтов. Когда внимание сосредоточено на наказании, почти исчезают стимулы для того, чтобы попытаться понять, почему карательные меры создают условия для продолжения цикла насилия. Зачастую подходы, основанные на нетерпимости, не только несправедливы и неэффективны — они приносят дополнительный вред, усиливающий нездоровые межличностные взаимоотношения. Другими словами, эта политика не способствует уменьшению количества случаев травли в будущем, но помогает создавать новых преследователей.

Предположим, взрослые рассматривают каждый межличностный конфликт как случай травли или сосредоточивают усилия на установлении виновника и его наказании. Тем самым они лишаются полезной возможности оказать подросткам помощь в том, чтобы правильно понять сложную межличностную динамику и социальные вызовы, с которыми те сталкиваются. Травля — это важная проблема, которую необходимо обязательно решить. Чтобы сгладить подлость и жестокость, которую взрослые называют травлей, нужно правильно понимать язык подростков и их культурные нормы.

Драма в подростковом возрасте

В то время как многие взрослые понимают под травлей любые формы юношеской подлости и жестокости, подростки используют это понятие более консервативно. Многие из них сразу же отвечают, что в их группе сверстников травля не является серьезной проблемой. Если их просят привести конкретные примеры травли, подростки описывают случаи, когда некто систематически подвергался преследованиям из-за того, что был не похож на других. Это не означает, что подростки не замечают других форм подлости и жестокости; просто они говорят об этих проблемах, используя иной язык. 

В Атланте мне довелось взять интервью у 15-летних белых девушек Хлои и Викки; вопросы касались того, что они наблюдают во взаимоотношениях сверстников. Когда я поинтересовалась, как обстоят дела с травлей в школе, Хлоя ответила, что для неё это второстепенная проблема, так как она учится в христианской школе. Тогда я задала вопрос о слухах, о которых упоминали девушки, и Хлоя и Викки начали обсуждать разные типы сплетен, распространявшихся в интернете и в школе. По их мнению, слухи и сплетни разительно отличались от травли, отчасти потому, что те, кто оказывался их первоначальной целью, немедленно отвечали собственными нападками. Другими словами, поскольку с точки зрения Хлои и Викки стороны межличностного конфликта были равны по силам, о травле не могло быть и речи.

В интервью с подростками моя коллега Алиса и я неоднократно слышали, что травля и близко не имеет для них того значения, которое придают ей взрослые. Молодые люди уверенно заявляли, что травля — это проблема «промежуточной школы» (в которой учатся дети 10–14 лет), а подростки уже «переросли» её. По мнению наших собеседников, травля — свидетельство «незрелости», и, как сказал Алисе чернокожий 17-летний Калеб из Северной Каролины, «когда вы переходите в старшие классы, травля и в самом деле прекращается». После того как подростки сообщали нам, что в их школе травле нет места, они описывали нам множество различных практик (которые взрослые, разговаривающие на другом языке, незамедлительно отнесли бы к травле) — слухи и сплетни, розыгрыши и насмешки, а также, главным образом, драмы.

Пытаясь понять точку зрения подростков на конфликт, Алиса и я проявляли всё больший интерес к постоянно появлявшемуся в речи наших собеседников понятию драма. Подростки регулярно использовали это слово для описания разных форм межличностного конфликта, в диапазоне от не бог весть какой шутки до серьёзной реляционной агрессии, вызванной ревностью. Если взрослые относят значительную часть подобных действий к травле, то подростки рассматривают их как драмы.

Опираясь на то, что мы узнали из интервью, Алиса и я определили драму как «перформативный (когда речевые акты равны действию) межличностный конфликт, происходящий на глазах активной, вовлеченной аудитории и часто разворачивающийся в социальных медиа».

Драма — это не просто заменитель травли. В отличие от последней, предполагающей жертву и виновника, определение конфликта как драмы позволяет подросткам дистанцироваться от любых эмоциональных издержек, связанных с происходящими событиями. Драма не предполагает автоматического определения позиции юноши или девушки как жертвы травли или её инициатора. Участники драмы рассматривают себя не как агрессивную или слабую сторону, а просто как часть более широкого, зачастую нормативного социального процесса.

Главные участники драмы имеют возможность ответить на нападки, что позволяет им ощутить чувство власти, даже если они являются страдающей стороной. Как сказала нам Кармен, 17-летняя латиноамериканка из Бостона: «Драма — это больше, чем обмен двух сторон ударами. Важна возможность сопротивления. Вы не можете назвать это травлей, потому что защищаете себя, я так думаю». Эти слова соответствуют представлению Ольвеуса, который считает, что фундаментальное значение в травле имеет разница во власти или силе её участников. В случае же драмы мы можем говорить о конфликте, в котором власть или сила находятся на втором плане. Это также объясняет, почему Эшли рассматривает конфликт, в центре которого она оказалась, скорее как драму, а не травлю.

Большинство подростков, с которыми мы встречались, без малейших затруднений приводили примеры драм, в которых они участвовали или которые наблюдали со стороны. В качестве фактора обострения драмы многие из них называли социальные средства коммуникации. Для некоторых юношей и девушек провоцирование драм было источником развлечения и способом развеять скуку. 

Например, я спросила белую 18-летнюю Саманту из Сиэтла о её отношении к слухам. Девушка ответила, что, когда становится скучно, она может «начать драму» в интернете; по её словам, реакция пользователей на сплетни отвлекает от занудных домашних заданий. Другие подростки воспринимают драмы как способ проверки дружеских отношений. К тому же они позволяют лучше понять динамику популярности и статуса. Драма может использоваться как способ привлечения внимания, проявления сексуальных интересов и перенаправления злости или фрустрации. Хотя мы слышали о драме и от юношей, и от девушек, как правило, они используют это понятие по-разному; по рассказам подростков, провоцирование драм — преимущественно девичий способ действий. Белый 18-летний юноша Вольф из Айовы рассказал мне такую историю:

Если моя сестра и её подруги чего-нибудь не поделили и между ними пробежала черная кошка, то девчонки размещают в интернете самые злобные изображения, какие только могут найти. Им надо взбесить друг друга. «Плюхи» прилетают то туда, то сюда, и когда становится совсем плохо, они начинают отпускать личные комментарии. <...> К вечеру девочки готовы разорвать друг друга на части.

По мнению Вольфа, если для обострения конфликта используются социальные медиа, то это девичья работа. Юноши, у которых мы брали интервью, довольно редко описывали собственные практики на языке драмы; они называли аналогичные действия розыгрышами или хохмами.

Война пранков

В Северной Каролине Алиса и я встретили двух друзей — Тревора и Мэтью (17 лет, белые). Молодым людям нравились розыгрыши, направленные на то, чтобы смутить объект подшучивания; они относились к таким случаям как к источнику развлечений, даже если шуточки задевали за живое. По возможности они предпочитали розыгрыши в интернете, чтобы свидетелями стало как можно больше сверстников. Однажды Мэтью вошел в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) со своего компьютера и ненадолго отлучился. Тревор мгновенно воспользовался подвернувшейся возможностью и обновил статус приятеля без его ведома. Он хотел, чтобы знакомые Мэтью посмеялись, а сам он понял, что не стоит хлопать ушами, когда у тебя такие друзья.

Весь день Мэтью было не до компьютера, и он и не подозревал о проделке друга до тех пор, пока вечером не пошёл на работу (парковщик на автостоянке). Там его коллега поинтересовался: как обстоят дела с временным отстранением от занятий в школе? Сначала Мэтью ничего не понял, но потом догадался, что его коллега, вероятно, прочитал что-то в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией). Зайдя в соцсеть, юноша обнаружил, что, согласно обновленному статусу, он временно отстранен от школьных занятий. Причина — падение книг со стола одноклассницы, вызванное эрекцией Мэтью. Кроме того, пост включал жалобу, якобы написанную Мэтью, в которой говорилось, что он не виноват в случившемся — не смог себя контролировать, и учителя должны были бы посочувствовать ему, а не наказывать.

Одноклассники активно комментировали это обновление; некоторые восприняли пост буквально, другие догадались, что это была шутка. Розыгрыш смутил Мэтью, но он решил никому этого не показывать, несмотря на шпильки одноклассников. Молодой человек решил постараться отплатить Тревору той же монетой.

Возможно, драма, развернувшаяся вокруг шуточек Тревора и Мэтью, доставила им удовольствие, но далеко не все инициаторы розыгрышей руководствуются благими намерениями. Ана-Гарсия из Лос-Анджелеса (15 лет, родители родом из Гватемалы и Пакистана) рассказала нам о своем брате. Тот взял привычку выдавать себя за сестру в различных социальных сетях. По словам брата, ему было смешно, что Ана-Гарсия воспринимает его действия слишком серьезно. Девочка, напротив, думала, что все это делается со зла (брату не давало покоя, что родители относятся к сестре лучше, чем к нему). Её расстраивало, что зачастую друзья не догадываются о происках брата, о том, что он выдает себя за сестру. Эти посты не раз становились причиной разного рода недоразумений и недопонимания с друзьями. Ана-Гарсия была рассержена на мальчика, но не воспринимала его действия слишком серьёзно. В ответ на наш вопрос она просто пожала плечами и сказала, что брат еще слишком мал.

Жестокость действия определяется не актом самим по себе, но тем, с какими намерениями он был совершен, как воспринимается и как переживается. В сообществах, где ценится толстокожесть, некоторые подростки осознают, что необходимо принимать как должное жестокие действия друзей, даже если их поступки вызывают боль.

Подростки могут не признавать наличие травли, потому что не желают, чтобы их воспринимали в качестве жертв. При этом они понимают, что подвергаются нападкам. На людях они улыбаются и смеются над болью — ведь члены сообщества не ожидают от них ничего другого. Ставшие объектами нападок пытаются игнорировать любые негативные отклики на драму, потому что не желают быть заподозренными в слабости.

Цифровое самовредительство 

Наряду с участием в межличностных конфликтах подросткам приходится бороться за «правильное» их восприятие другими людьми. Технологии не только могут усилить уже существующие драмы — они создают новые механизмы проявления подлости и жестокости. 

В 2010 году пользователям интернета стала доступна служба вопросов и ответов Formspring. Она была разработана для профессионалов, но неожиданно приобрела широкую популярность у американских старшеклассников. Довольно быстро репутация этого сайта испортилась, так как его начали использовать в качестве орудия для травли в форме вопросов и ответов. Дело в том, что пользователи Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) могли создать свою страницу на Formspring, с которой каждый желающий мог задать им любые вопросы. При этом она была автоматически связана с социальной сетью; следовательно, вопросы и ответы тут же появлялись в профиле пользователя Facebook (экстремистская организация). Некоторые из них были безобидными («Какой цвет вам нравится больше всего?»), другие — предельно злыми («Почему ты ведёшь себя как конченая шлюха?»). Родители, педагоги и журналисты вознегодовали. Многие настаивали на запрете Formspring, так как сайт превратился в источник анонимной жестокости.

В то время как в СМИ, специализирующихся на распространении новостей, обсуждались отрицательные стороны анонимности, меня заинтересовал вопрос об интерпретации происходящего на Formspring. Те, кто не пользовался этим сайтом, не знали, что вопросы становились видны всем только после того, как адресат решал ответить на них. Я никак не могла понять, почему подростки отвечали на жестокие вопросы (а значит, публиковали их)? Поэтому я связалась с компанией, попросив её сотрудников помочь мне понять происходящее.

После изучения некоторых из самых труднообъяснимых случаев представители Formspring «вычислили» матрицу. Многие из анонимных вопросов были написаны пользователями, находившимися по тому же IP-адресу, что и аккаунт, с которого на них отвечали. Кроме того, ответы поступали сразу же после того, как были заданы вопросы. Конечно, существовала небольшая вероятность, что авторами обидных сообщений были родные братья или сестры, живущие в том же самом доме. Однако, скорее всего, некоторые подростки анонимно задавали жестокие вопросы сами себе, а потом отвечали на них. Другими словами, они совершали акты самовредительства, чтобы привлечь внимание, заручиться поддержкой или получить одобрение.

К моему удивлению, цифровое самовредительство значительно более распространено, чем мне представлялось. По данным опроса, проведённого психологом Элизабет Энгландер, 9% участвовавших в нём девушек и юношей использовали интернет для травли самих себя. Около трети из них считали, что достигли желаемого, и в результате чувствовали себя лучше. Несомненно, эти практики, не универсальные и даже не принятые большинством, усложняют задачу проведения границ между стремлением привлечь к себе внимание и участием в травле.

Подлые и жестокие акты, розыгрыши и хохмы, сплетни и травля, а также цифровое самовредительство глубоко погружены в другие процессы личностного, межличностного и социального развития. Подростки стремятся понять самих себя, свои отношения с другими и возможности соответствия более широкому миру. Сталкиваясь с требованиями о подчинении, молодые люди узнают, что является приемлемым и нормативным, одновременно внимая поступающим извне сообщениям. Плохо ли, хорошо ли, но бо́льшая часть усилий подростков направлена на то, чтобы выяснить, какое положение они занимают.

В поисках социального статуса

Социолог Мюррей Милнер-младший, автор книги «Фрики, гики и крутые парни», анализирует в ней системы социального статуса американских подростков и описывает различные практики, варьирующиеся от образования группировок до демонстративного потребления (практика приобретения одежды и других материальных благ с целью произвести впечатление на окружающих). Милнер задается вопросом «Почему они так себя ведут?», а затем объясняет, что подростки пользуются большей самостоятельностью, чем дети, но во многих аспектах жизни им недостает свободы действий. В нашей культуре последовательно проводятся различия между взрослыми и детьми, включая возрастные ограничения на целый ряд практик (употребление алкоголя, посещение кинотеатров и клубов, вождение автомобиля, голосование и даже возможность встретиться со сверстниками вечером или ночью). Подросткам постоянно напоминают об ограниченности их экономической и политической власти.

Милнер объясняет: «В то же время в одной из областей они обладают высшей властью: они контролируют оценки друг друга. Имеется в виду, что власть, которой они наделены, является статусной властью — властью создавать собственные статусные системы, основанные на собственных критериях».

То, как американское общество выстраивает и ограничивает подростковый период, определяет усвоение молодежью социальной информации в рамках процесса осознания социальных отношений. Предподростковые и подростковые годы проходят под влиянием социальных драм, разворачивающихся по мере того, как подрастающее поколение начинает разносить сплетни и маркировать социальный статус. В школе сплетни и слухи используются как своего рода социальная валюта, позволяющая развивать и поддерживать социальные категории и узкие группировки. Подростки используют сплетни, чтобы отделить себя от других; при этом во многих случаях оскорбления кого-либо становятся инструментом приобретения популярности.

В Мичигане я встретилась с Саммер, тихой 15-летней белой девушкой, рассказавшей мне историю о том, как её лучшая подруга превратилась в злейшего врага. Кэти и Саммер подружились ещё в начальных классах, но ко времени перехода в среднюю школу в отношениях девочек возникла трещина. Кэти начала пересказывать другим глубоко личные истории, которые узнавала от Саммер, и сеять слухи, преображавшиеся до неузнаваемости по мере их распространения. Саммер была потрясена таким поведением подруги и не знала, что делать. Она пыталась не обращать внимания на слухи, основывавшиеся на правдивых, но глубоко личных историях, однако не смогла справиться с собой. 

Ситуация лишь обострилась, когда в школе начали распространяться новые слухи. Саммер не знала точно, кто их распространяет, но подозревала, что используются все доступные её сверстникам каналы коммуникации, включая дурную молву, телефон и сервисы обмена сообщениями. Она пыталась сдерживаться, но всё становилось только хуже. Саммер оказалась в полном одиночестве. В конечном итоге боль и обида стали невыносимыми, и девушка, при поддержке родителей, решила перейти в другую школу. Это был правильный шаг, потому что в новой школе Саммер сразу почувствовала себя более счастливой.

Сначала Саммер и Кэти были близкими подругами. У них не было секретов друг от друга. По словам Саммер, она полностью доверяла Кэти. Однако со временем Кэти начала дружить с детьми, пользовавшимися уважением среди сверстников. Теперь 15-летняя Саммер уверена в том, что четыре года назад она была отвергнута Кэти из-за недостаточной популярности в школе. Как это ни грустно, но Саммер убеждена, что нападки действительно прибавили Кэти популярности.

К сожалению, нападки бывших друзей друг на друга в погоне за популярностью и статусом, не говоря уже о ревности, или в ответ на поступки, воспринимаемые как ошибки, — довольно распространенное явление. Некоторые подростки начинают психологическую войну, мучая тех, кого совсем недавно обожали. Другие просто окружают себя стеной молчания, отказываясь общаться с бывшими друзьями в надежде, что те смогут отказаться от тех или иных аспектов своей личности, которые, как убеждены инициаторы отчуждения, более не приносят им никакой пользы. В некоторых случаях подростки расходятся тихо и мирно, но гораздо чаще разрыв отношений происходит у всех на виду и подпитывается слухами и драмой.

Отношения напоказ

Роль сервисов социальных медиа в борьбе подростков за популярность и статус определяется тем, что интернет-инструменты способны легко и быстро распространять информацию. Тем самым подростки получают возможность идти в ногу с непрерывно изменяющимися школьными ситуациями. Кроме того, эти технологии позволяют людям поддерживать более тесные социальные связи,  поскольку предоставляют инфраструктуру для передачи социальной информации. Такие инструменты, как Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией), позволяют подросткам всегда быть в курсе дней рождений одноклассников, их разрывов и примирений, а также приключений, что позволяет соответствовать социальным протоколам, вовлекать друг друга в разговоры и оказывать поддержку. Однако то, чем можно поделиться и сделать легко доступным, не всегда полезно. Так как социальные медиа облегчают предоставление доступа к информации, у людей, которые пытаются утвердиться в своем социальном статусе, привлечь внимание или развеять скуку, появляется возможность с легкостью распространять обидные для других сплетни. Во многих случаях их авторы преследуют сразу несколько целей.

Живущая в Айове Кэчи, 18-летняя пуэрториканка, рассказала мне, что считает информационный поток в новостной ленте в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) очень полезным, поскольку он позволяет девушке «быть в курсе того, кто с кем разговаривает». Благодаря ленте моя собеседница наблюдает за приливами и отливами в дружеских и романтических взаимоотношениях. Кэчи убеждена в важности информации о межличностных отношениях, так как хорошая осведомленность позволяет ей избегать неудобных ситуаций.

Девушка нуждается в сведениях о статусе отношений её знакомых с другими важными для неё людьми, чтобы правильно задавать вопросы, не совершая оплошностей. По словам Кэчи, если ты не в теме, то рискуешь оказаться в неловком положении. Девушке нравится способ, каким Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) позволяет ей оставаться в курсе происходящего у сверстников. Она дорожит сплетнями, так как получает возможность вмешаться в нужное время и действовать, чтобы укрепить своё социальное положение или способствовать популярности других. Кэчи прекрасно осознает, что социальные средства коммуникации облегчают раскрутку мелких проблем в крупные конфликты, но она всё ещё настроена на участие в драмах. Инструменты, используемые для расширения конфликта, позволяют Кэчи следить за его развитием.

Воздействие сплетен может быть глубоко проблематичным, и многие осуждают тех, кто их распространяет. Но не все сплетни наносят вред. Антрополог Робин Данбар показал, что слухи играют главную роль в создании связей между людьми. Как и в случае с Кэчи, многие люди участвуют в распространении сплетен, чтобы занять желаемое положение в социальной группе и укрепить социальные связи. В ритуале сближающего общения люди раскрывают перед другими различные аспекты собственной личности, выстраивая взаимно доверительные отношения. Они критически разбирают свои жизни и жизни других людей, а также развивают связи друг с другом, поддерживая взаимную осведомленность об актуальных социальных событиях и отношениях.

Возможность использования сплетен в благих целях не отменяет того факта, что бо́льшую часть неточных или заведомо ложных сведений, которыми обмениваются подростки, нельзя назвать ни безобидными, ни безвредными. Информация, которая становится всеобщим достоянием, может быть неверной, приватной или распространяемой со злыми намерениями — например, чтобы навредить сопернику, построить дружеские отношения с одним человеком за счёт другого или разрушить чью-либо репутацию. Механизмы, связывающие людей друг с другом, могут создавать и линии социальных разломов.

В различных социальных ситуациях обладание доступом к сведениям о том или ином человеке и возможность использовать их в качестве оружия являются одной из форм власти. И плохие, и хорошие сплетни помогают людям давать свои оценки социальному статусу. Чем более высоким статусом обладает индивид, тем более ценными становятся глубоко личные сведения о его частной жизни. А когда сплетни используются для упрочения структур власти, зачастую это может принимать форму травли. В наиболее выигрышном положении находятся те, у кого есть и конфиденциальная информация о том или ином человеке, и возможность «придержать» имеющиеся сведения. У этих людей появляется стимул к поиску информации о других и обмену сведениями, которыми они уже обладают. В этом и состоит практика сплетен в наиболее широко используемом и наименее положительном смысле слова.

Машины сплетен

В социальных медиа сплетни начинают жить собственной жизнью. Когда люди решают поделиться сведениями о других, они могут использовать социальные средства коммуникации, чтобы быстрее и проще передать сообщение обширной, связанной посредством интернета аудитории. Потенциально слухи, которые становятся общим достоянием в Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией), распространяются быстрее, становятся известными большему числу людей и сохраняются дольше, чем любые школьные слухи в прошлом. Это не значит, что Facebook (экстремистская организация) создаёт сплетни. Скорее, любой, кто пытается распространить свое сообщение, может легко и просто использовать для достижения цели преимущества сетевых пабликов.

Те, кто распространяет интересный контент, привлекают к нему внимание других. Они могут делиться чем-то полезным или развлекательным и часто действительно публикуют именно такие материалы. Однако во многих случаях широко расходится всё самое постыдное и унизительное, гротескное или сексуальное, злонамеренное либо шокирующее. Поскольку распространяемый контент представляет собой форму валюты, а совместное потребление какого-либо культурного артефакта дает возможность установления связей, подростки стремятся найти такие материалы, которые будут интересны окружающим. К сожалению, некоторые из видеозаписей, получивших самую широкую известность в интернете — так называемые вирусные ролики, — были размещены подростками, которые решили поделиться материалами, позорящими их сверстников.

Видеозапись «Дитя “Звездных войн”» — типичный пример часто просматриваемой записи, которая была размещена в интернете с целью поставить подростка в неловкое положение. В 2002 году 14-летний довольно полный для своих лет юноша снял на видеокамеру, как он размахивает ретривером мячей для гольфа, словно это световой меч из «Звездных войн». 

Через год кассету с записью нашёл его одноклассник, преобразовал запись в цифровую форму и разместил в интернете. Через две недели она появилась вновь, уже с музыкой, графикой и другими специальными эффектами. Получившаяся в результате видеозапись под названием «Дитя “Звездных войн”» приобрела широкую популярность и обратила на себя внимание СМИ. Она стала источников новых мемов и язвительных видеопародий. Не остались в стороне даже такие популярные комики, как Странный Эл Янкович и Стивен Кольбер, выпустившие собственные пародии на видеоролик. Несмотря на то что видеозапись привлекла внимание людей, принявших участие в её распространении или создании собственных вариантов, для её героя-подростка цена массового внимания оказалась слишком высокой. Его родители подали в суд на одноклассников, заявив, что их сын стал объектом унижений и насмешек, создававших эмоциональное давление.

Пример видеозаписи «Дитя “Звездных войн”» показывает, как широкое распространение контента в сети и внимание к нему пользователей интернета приводят к массовой публичной критике и насмешкам. В реальной жизни в большинстве случаев подростки сталкиваются с ослабленным вариантом такой кампании публичного осуждения — это может случиться, если они неожиданно и сами того не желая привлекут к себе внимание, или относительно них начнут расходиться неблагоприятные слухи, или кто-то широко распространит те или иные касающиеся их материалы, предназначенные для узкой аудитории. 

Социальные медиа делают динамику обмена социальной информацией более сложной, поскольку предоставляют платформу для распространения контента везде и всюду. К тому же во многих случаях у людей имеется стимул к распространению материалов, вызывающих досаду и смущение, так как другие находят это интересным. «Растекающиеся» (spreadable) медиа позволяют быстро и легко распространять контент. Они могут использоваться и для привлечения внимания к чему-то полезному, и для проведения кампаний критики и осуждения.

Люди сами выбирают, чем именно они хотели бы поделиться в интернете. Однако используемые ими при этом технологии изначально создаются для улучшения видимости материалов, способных привлечь наибольшее внимание. Многие инструменты социальных средств коммуникации специально разрабатывались для того, чтобы поощрять людей к потреблению потоков или лент обновлений. Экраны компьютеров и мобильных телефонов подростков буквально заливает непрерывный поток фотографий, обновлений и комментариев друзей на сайтах Twitter, Instagram (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией), Tumblr и в других сервисах. 

Задача оставаться в курсе всего может оказаться крайне сложной, практически невыполнимой. Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) пытается решить эту проблему, ограничивая информацию для пользователей, просматривающих свою ленту, когда им предлагается только самый интересный контент: бо́льшая часть того, что постят люди, фильтруется в соответствии со специальным алгоритмом, так что зрители видят лишь часть обновлений от тех, на кого они подписаны. Наверху неизбежно оказываются только те материалы, которые пользуются огромным вниманием (определяется это посредством подсчета просмотров, комментариев и лайков). В целях максимизации внимания в Facebook (экстремистская организация) разрабатываются алгоритмы, благодаря которым совершенствуется машина сплетен.

Социальные медиа функционируют в так называемой экономике внимания, когда для привлечения и поддержания интереса пользователей создаются специальные технологии. Многие корпоративные планы по монетизации основываются на рекламе, успех которой измеряется посредством подсчета количества просмотров страниц и других форм участия, таких как контент, генерируемый пользователями. Технические особенности, позволяющие показывать «чаще всего просматриваемые» или «популярные» материалы, усиливают видимость того, что уже пользуется вниманием. 

Специалисты по маркетингу ищут новые способы манипулирования техникой для «захвата» внимания других, но они не одиноки в этом. С ними соперничают подростки, которые пытаются использовать ту же самую технику для привлечения внимания сверстников и делятся с ними интересными вещами независимо от того, является ли контент познавательным или оскорбительным. В этой экосистеме «захват» внимания имеет очень важное значение с точки зрения получения финансовых и личных выгод.

Разыгрывание драм и борьба за привлечение внимания происходят отнюдь не из-за социальных средств коммуникации, даже если подростки используют новые технологии в этих целях. Ни то ни другое не относится и к числу врождённых свойств юношей и девушек. Подростки учатся исполнению ролей в драмах точно так же, как овладевают различными способами привлечения чужого внимания.

Как реагировать на проявления подлости и жестокости

Участие в сетевых пабликах означает, что подростки обитают в социальной экосистеме, которая является местом не только тусовок, но и соперничества за социальный статус. В этих условиях неизбежно возникают межличностные конфликты, а также схватки за репутацию, статус и популярность. Внимание становится товаром, и время от времени подростки участвуют в драмах или розыгрышах, способных намеренно или случайно обидеть других людей. Не все драмы или сплетни носят сомнительный характер, но некоторые из них переживаются подростками очень болезненно.

Мы не можем защитить молодежь от всех подлых или жестоких действий или оградить их от боли, которую нередко приносят социальные взаимодействия. Но почему бы тогда не сосредоточить усилия на том, чтобы предоставить подросткам дополнительные возможности, укрепить их сопротивляемость внешним воздействиям, а также помочь научиться признавать боль, которую им приходится испытывать? Если у молодых людей будет достаточно сил, чтобы справиться со стрессом, они едва ли попытаются обострить ситуацию или испытают эмоциональный шок от первого отрицательного опыта. Когда подростки понимают, как их поступки воздействуют на других, включая тех, кто выглядит неуязвимым, они более внимательно относятся к последствиям своих слов и действий. Известно множество программ, помогающих молодежи развивать устойчивость к внешним воздействиям и эмпатию, однако в разгар конфликта о них обычно забывают.

Лучшие программы социально-эмоционального обучения (social emotional learning, SEL) призваны помочь людям в овладении навыками, необходимыми для того, чтобы справляться с насилием, травлей и другими формами конфликта. Программы такого рода способствуют развитию эмпатии и устойчивости к внешним воздействиям, необходимых для поддержания здоровых взаимоотношений.

Благодаря социальным средствам коммуникации в дома американцев приходят новые формы драм, но это не слишком повлияло на поведение подростков. Почти не изменились и формы травли, однако о таких случаях становится известно большему количеству людей. Мы должны использовать эту лучшую видимость не только для ужесточения наказаний, но и для помощи молодёжи, которая на самом деле испытывает настоятельную потребность в нашем внимании. Было бы наивно ограничиться обвинениями в адрес технологий или предположить, что минимизация их использования приведёт к исчезновению конфликтов. С точки зрения результативности вмешательства в конфликты важно признавать, что подростки совершили подлые и жестокие действия, и отыскивать их причины.
IQ

9 ноября, 2020 г.