• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Нейронаука знакомится с доктором Фрейдом

Насколько научен психоанализ?

Доктор Уолтер Фримен и доктор Джеймс Уоттс изучают рентгеновский снимок перед психохирургической операцией / Wikimedia Commons

В Издательском доме ВШЭ вышла книга Дмитрия Узланера «Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта». IQ выбрал из неё фрагмент, посвящённый критике теорий Фрейда, зарождению нейропсихоанализа и объективному научному методу излечения психических заболеваний — лоботомии.

Надо сказать, что критики психоанализа постоянно совершают целый ряд действий, которые вряд ли можно считать «честной игрой». Во-первых, они атакуют Фрейда с позиций современной науки, так, как будто бы психоанализ с тех пор не развивался, а большинство психоаналитиков просто как попугаи повторяют догмы столетней давности. Едва ли честно критиковать Фрейда за незнание научных теорий или открытий, которые произошли уже после его смерти. Как справедливо отмечает американский психолог Дрю Уэстон,

отрицать психодинамическое мышление ввиду того, что теория инстинктов Фрейда или же его взгляды на женщин устарели, это всё равно что отрицать современную физику на том основании, что Ньютон не понимал теории относительности.

Во-вторых, попытки обвинить Фрейда в личной или профессиональной нечистоплотности в контексте разговора о научности психоанализа также, мягко говоря, сомнительны. По справедливому замечанию все того же Уэстона, «время философской и ad hominem критики Фрейда прошло», желающие объявить начинание психоанализа мертвым должны сделать это с опорой на должную научную процедуру.

В-третьих, несправедливо нападать на психоанализ на основании поиска в текстах Фрейда очевидно ошибочных положений, которые там, безусловно, есть. Взгляды Фрейда на женщин, на гомосексуализм (входит в организацию лгбт, признанную экстремистской), его недооценка генетических факторов, его эксперименты с кокаином — всё это справедливые основания для критики. Однако одновременно критики почему-то предпочитают не замечать то изменяющее всё обстоятельство, что основополагающие положения психоаналитической теории уже давно нашли свое убедительное подтверждение. Фрейд

развивал несколько фундаментальных положений, которые в свое время вызывали споры и были отличительными признаками психоанализа, но которые с тех пор прошли испытание временем; многие из имплицитных и эксплицитных допущений, лежащих в основании той школы, которую Фрейд инициировал, сегодня покоятся на гораздо более надежном эмпирическом основании, чем это было повсеместно принято считать ранее. Пожалуй, это лучшее, на что может рассчитывать мыслитель, принадлежащий к быстро развивающейся дисциплине, подобной нашей [имеется в виду психология. — Д.У.], через 60 лет после своей смерти.

Дрю Уэстон суммировал научное наследие Фрейда по итогам XX века в своей статье 1998 года «Научное наследие Зигмунда Фрейда. По направлению к психологической науке, учитывающей психодинамическое измерение». Он выделил пять основополагающих теоретических положений, на которых покоится психоанализ и которые «все в своё время были в высшей степени спорными с точки зрения психологической науки и ассоциировались исключительно с психоанализом».

Во-первых, и это наиболее важно, значимая часть ментальной жизни — включая мысли, чувства и мотивы — является бессознательной, что значит следующее: люди могут демонстрировать поведение или же развивать симптомы, которые являются необъяснимыми для них самих. Во-вторых, ментальные процессы, включая процессы аффективные и мотивационные, могут функционировать параллельно, так что по поводу одного и того же человека или же одной и той же ситуации люди могут иметь конфликтующие чувства, тянущие их в разные стороны и нередко приводящие к компромиссным решениям. В-третьих, стабильные паттерны личности начинают складываться в детстве, детский опыт играет важную роль в развитии личности, особенно в определении того, как люди позднее будут выстраивать социальное взаимодействие. В-четвёртых, ментальные представления себя, других и отношений направляют отношения с другими и влияют на то, как эти последние приводят к развитию психологических симптомов. Наконец, развитие личности подразумевает не только обучение регулированию сексуальных и агрессивных чувств, но также еще и движение от незрелого, социально зависимого состояния — к состоянию зрелости и взаимной зависимости [interdependent] [по отношению к социальному окружению].

Каждое из этих положений получило в последние несколько десятилетий многочисленные экспериментальные подтверждения — в своей работе Уэстон подробно разбирает их одно за другим.

Психоанализ ассоциируется в первую очередь с концепцией «бессознательного». Долгие годы,

вплоть до середины 1980-х психодинамически ориентированные психологи были единственными среди своих коллег, кто подчеркивал важность бессознательных мыслей, чувств и мотивов.

И вот в последней четверти XX века появляется целая масса исследований, после которых отрицать бессознательное уже невозможно. Тезис о том, что «большинство ментальных процессов бессознательны», становится общепризнанным. Далее начинаются споры о том, как именно следует концептуализировать это бессознательное, — например, в когнитивных науках речь идет исключительно о когнитивном бессознательном. Как указывает Марк Солмз,

в современной когнитивной науке бессознательное представляет собой хранилище автоматических и автоматизированных способностей к обработке информации и поведению [automatic and automatized information-processing and behavioural capacities].

То есть для когнитивной науки не существует того, что Фрейд называл «Оно», или Id. Однако параллельно c когнитивной наукой развивается ещё и аффективная нейронаука (например, Яак Панксепп (Jaak Panksepp)), представители которой в отличие от когнитивистов делают упор на аффективные процессы. Марк Солмз, систематизируя набор имеющихся у нас знаний о работе человеческого сознания, делает вывод: динамическое бессознательное Фрейда — это вполне современная научная концепция, основанная на многочисленных экспериментальных исследованиях.

Казалось бы, триумф Фрейда. Но нет! Критики Фрейда — что вновь заставляет усомниться в соблюдении ими принципов «честной игры» — начинают предпринимать колоссальные ревизионистские усилия, лишь бы доказать: бессознательное придумал вовсе не Фрейд, и вообще бессознательное — это нечто совершенно очевидное, о чем все всегда знали и с существованием чего никто никогда особенно не спорил. Или, например, говорят о «новом бессознательном» в противовес бессознательному «старому», ассоциирующемуся с фрейдизмом. Едва ли это справедливый подход. С тем же успехом можно утверждать, что Чарльз Дарвин не предложил ничего нового, — ведь многие люди и до Дарвина выдвигали идеи об эволюции (тот же Альфред Рассел Уоллас (Alfred Russel Wallace) сформулировал теорию эволюции раньше Дарвина).

Из этого повествования вовсе не следует вывод, что у психоанализа все прекрасно в плане научности. Даже самые симпатизирующие психоанализу ученые вынуждены признать: в силу своей истории психоанализ по причинам, которые будут отчасти затронуты в следующем разделе, оказался отрезан от экспериментальной науки. Понять осторожное к нему отношение со стороны множества ученых вполне возможно. Тут трудно спорить с нобелевским лауреатом по физиологии и медицине 2000 года Эриком Канделом, который, с одной стороны, считает психоанализ «наиболее когерентным и интеллектуально насыщенным взглядом на ум [ mind ]», а с другой — настаивает на том, что его успешное развитие в XXI веке должно быть обязательно сопряжено со сближением с экспериментальными науками.

На арене — нейропсихоанализ

Хорошо, статья Вестона вышла в 1998 году Но, может быть, с тех пор произошло что-то невероятное, что должно заставить нас раз и навсегда покончить с Фрейдом? Давайте попробуем разобраться.

С начала XXI века прямо на наших глазах происходит сближение психоанализа с нейронаукой. Символом этого сближения стало появление нового направления — нейропсихоанализа. Нейропсихоанализ обязан своим возникновением известному своими исследованиями сна ученому Марку Солмзу, профессору Университета Кейптауна, который сумел совместить в себе две идентичности — идентичность психоаналитика и идентичность нейропсихолога. В 2000 году Солмз вместe с рядом коллег основывает Международное нейропсихоаналитическое общество. В это же время начинает издаваться журнал «Нейропсихоанализ», в редакционную коллегию которого на сегодняшний день входит множество как ведущих нейроученых, так и ведущих психоаналитиков. Интересующимся этим направлением на стыке нейронауки и психоанализа можно порекомендовать научно-популярную книгу «На пашнях ума: исследуя новую науку нейропсихоанализа» (2015), написанную Кейси Шварц в предельно доступной для широкой публики форме. Более академическое рассмотрение нейропсихоанализа можно найти в монографии Георга Нортхофа «Нейропсихоанализ на практике. Мозг, Я и объекты» (2011).

Базовая установка нейропсихоанализа заключается в том, что как нейронаука, так и психоанализ изучают одно и то же — человеческий ум. Но изучают его с двух разных сторон: нейронаука — извне как физический объект (мозг); психоанализ — изнутри как мир человеческой субъективности. По мнению представителей нейропсихоанализа,

мы должны извлечь всю возможную пользу из того обстоятельства, что наш психический аппарат может восприниматься с двух разных сторон. Если мы будем смотреть на него своими собственными глазами (т.е. через направленную вовне перцептивную поверхность), то мы увидим мозг: влажный, желеобразный, дольковатый, вросший в прочие ткани тела. Однако же если мы будем наблюдать за ним через нашу внутренне направленную перцептивную поверхность, то мы столкнемся с ментальными состояниями, такими как желание или удовольствие. Если мы примем подобный философский подход, то из него естественным образом вытекает желание использовать оба возможных взгляда на наш объект исследования, т.е. и взгляд извне, и взгляд изнутри.

Такая философская позиция обозначается как «двух аспектный монизм» (dual-aspect monism). В качестве предшественника своего подхода сторонники нейропсихоанализа часто указывают советского нейропсихолога Александра Робертовича Лурию, который в своих работах «Потерянный и возвращенный мир», а также «Маленькая книжка о большой памяти» как раз и дает пример продуктивного совмещения внутренней и внешней перспективы (в ранние годы, когда это еще не было запрещено, Лурия сам принадлежал к психоаналитической школе).

Согласно Марку Солмзу, нейропсихоанализ воспроизводит логику самого Фрейда, только на качественно новом витке развития науки. Сам Фрейд начинал именно как представитель экспериментальной науки, однако исследования мозга его времени не позволяли совершить переход к изучению человеческого ума во всей его полноте. В итоге Фрейду пришлось оставить экспериментальную науку и пуститься в рискованное плавание по волнам человеческой субъективности, изучаемой отныне исключительно психологическими средствами. Однако он не оставлял надежды однажды поставить свой подход на твердые экспериментальные рельсы — для этого надо было лишь дождаться того момента, когда исследования мозга разовьются настолько, чтобы иметь возможность полноценной работы с человеческой субъективностью.

Нейропсихоаналитики любят приводить следующие две цитаты из самого Фрейда для подтверждения своей позиции:

необходимо помнить, что все временно нами допущенные психологические положения придется когда-нибудь перенести на почву их органической основы… Мы считаемся с такой возможностью, подставляя вместо особых химических веществ соответствующие особые психические силы.

Недостатки нашего описания, вероятно, исчезли бы, если бы психологические термины мы могли заменять физиологическими или химическими терминами.

С точки зрения сторонников нейропсихоанализа, этот момент в развитии экспериментальной науки настал — стремительные прорывы в области нейронаук последних лет позволяют, наконец, начать экспериментальные исследования тех областей, которыми до этого занимались лишь психоаналитики.

Действительно, внимательное наблюдение за работой человеческого сознания не могло не натолкнуть нейроучёных на те же самые феномены, которые уже давным-давно были описаны Фрейдом. Например, один из, наверное, самых известных нейроучёных мира Вилейанур Рамачандран (Vilayanur S. Ramachandran), которого трудно заподозрить в симпатиях к психоанализу, в своей книге «Фантомы мозга» вынужден, помимо многочисленной критики, в том числе и признать заслуги Фрейда, в частности открытие им «защитных механизмов». 

Рамачандран описывает любопытный феномен, с которым он столкнулся в процессе своей практики: человек с парализованной конечностью яростно отрицает факт своего недуга. Пожилая дама с парализованной рукой никак не хочет признавать эту новую реальность и продолжает вести себя так, как будто бы с ее руками все в порядке. Эти наблюдения подтолкнули его к размышлениям:

Наблюдать за такими пациентами — это как наблюдать за природой человека через увеличительное стекло; мне тут же на ум приходят все грани человеческой глупости, я начинаю думать о том, насколько сильно мы все склонны к самообману. Здесь в теле пожилой женщины, сидящей на кресле-каталке, мы видим комически преувеличенную версию всех тех психологических защитных механизмов, о которых Зигмунд и Анна Фрейд писали еще в начале XX века. Этими защитными механизмами пользуемся мы все — я, вы и все остальные в тот момент, когда сталкиваемся с беспокоящими нас фактами о самих себе.

Далее Рамачандран с опорой на Фрейда подробно описывает каждое из тех ухищрений, которые используются пациентом, лишь бы не признавать катастрофическую для себя истину. Хотя он и не согласен с теми объяснениями, которые использовал Фрейд, он не может не признать:

Критика Фрейда — это популярное интеллектуальное занятие наших дней (хотя у него по-прежнему сохраняются фанаты в Нью-Йорке и Лондоне). Однако, как было показано в этой главе, у него были некоторые ценные прозрения, касающиеся человеческого состояния; он был прав, когда говорил о психологических защитных механизмах, пусть у него и не было ни малейшего представления о том, почему они развиваются и при посредстве каких нейронных механизмов.

Нет ничего удивительного в том, что сегодня Рамачандран входит в редакционную коллегию журнала «Нейропсихоанализ».

Начинание нейропсихоанализа не бесспорно — у него есть критики как со стороны психоанализа, так и со стороны тех, кто психоанализ не приемлет категорически. Однако прошедшие 20 лет доказали — перед нами серьезное начинание, которое едва ли можно с легкостью списывать со счетов.

Если подводить какой-то предварительный итог этому обзору, то пока так и не удалось обнаружить тех оснований, по которым психоанализ должен быть списан с корабля современности.

Но тут возникает следующий аспект: может быть, психоанализ и не так уж и неверен как исследовательское направление, но одновременно это конкретный метод лечения, который на сегодняшний день сильно уступает гораздо более простым, эффективным и клинически доказанным способам психологической помощи.

Поговорим о ножах для колки льда

Это несколько субъективный момент, но лично для меня доверие к овеянным авторитетом науки «эффективным» средствам воздействия на человеческую личность кончилось после ознакомления с классической работой Дональда Хебба «Организация поведения: нейропсихологическая теория» (1949). В этой книге, как говорят, до сих пор используемой как учебник, американский ученый помимо всего прочего уделяет целую главу проблемам эмоциональных расстройств, где поднимает вопрос об эффективности психотерапии вообще и психоанализа в частности. 

С его точки зрения, эффективность психотерапии никак научно не доказана — как бы психоанализ ни старался доказать свою эффективность в исцелении душевных расстройств, нет никаких научных данных в его пользу. А в пользу чего есть триумфальные научные данные? Что же такое должно, как считает Хебб, прийти на смену психоанализу? Тут Хебб торжественно ссылается на доктора Уолтера Фримена (1895–1972) и внедренную им технологию лоботомии. Этому революционному способу борьбы с депрессией — наряду с шоковой терапией — посвящен заключительный раздел. Лоботомия преподносится как пример триумфа научности над всякими ретроградными методами.

Книга не зря вышла в 1949 году — именно в этом году Нобелевскую премию по физиологии и медицине получил Антониу Эгаш Мониш — португальский нейрохирург, который и придумал сверлить людям мозг в надежде исцелить их от душевных расстройств. Уолтер Фримен, своеобразный Генри Форд от лоботомии, в 40-х годах XX века революционизировал процедуру — отныне для ее проведения не требовались никакие особые медицинские процедуры, достаточно было ножа для колки льда и простого молотка. Нож вбивался человеку в мозг молотком через глазницу, далее несколько ловких движений кистью руки — и пациент «здоров».

Это невероятно, но данный способ считался передовым, научно обоснованным способом лечения психических расстройств на протяжении многих лет. У этого супернаучного способа воздействия был один маленький недостаток — после него человек превращался в «овощ». Симптомы заболеваний у него действительно исчезали, но был ли это еще человек или же нечто, что когда-то этим человеком было, сказать трудно…

Сам Фримен колесил по США на своем фургончике, предлагая каждому, кто испытывает психические расстройства, испытать — всего за несколько десятков долларов — чудодейственный способ лечения. Делал он свои операции в том числе и несовершеннолетним детям. История одного из них была изложена в автобиографической книге. После того как, наконец, спустя много лет (!!!!) были выявлены побочные эффекты лоботомии, от ее повсеместного использования отказались, а сам Фримен до конца своих дней ездил по Америке в поисках бывших пациентов: он очень хотел доказать (себе?), что его лечение действительно помогало. Циники скажут, что запрет лоботомии был связан вовсе не со вновь выявленными побочными эффектами, а с появлением гораздо более эффективных способов воздействия, уже не требовавших физического воздействия на мозг, — речь идет о «химической лоботомии» с помощью таблеток.

Надо ли говорить, что мистер Фриман — сюрприз! сюрприз! — презирал психоаналитиков и психоаналитический подход. Ведь его подход был настоящей наукой, настоящим прогрессом человеческого знания! Психоаналитики же были в числе тех немногих, кто возвышал голос против этого эффективного, эмпирически обоснованного способа «излечения» душевных расстройств.

Как пишет Дженнел Джонсон в книге «Американская лоботомия: риторическая история», Фриман «оставил множество уничижительных замечаний по поводу психоанализа как в своих личных записях, так и в переписке».

В 1941 году на заседании Американской медицинской ассоциации сэр Рой Р. Гринкер, психоаналитик, проходивший лечение у самого Фрейда, возвысил голос против лоботомии. Он считал, что редуцирование психических расстройств исключительно к органической основе опирается на недоказанную гипотезу, а устранение таких симптомов, как тревога (anxiety), путем уничтожения мозговой ткани едва ли может считаться правильным. Гринкер намекал на то, что психологические проблемы могут быть связаны не только с органикой, что они могут иметь другие причины, как то полагали сторонники психоаналитической терапии. В целом он ставил под вопрос этичность лоботомии как метода лечения — особенно применительно к детям. В ответ Фриман презрительно заметил, что его оппонент апеллирует к эмоциям, а эмоциям нет места в настоящей науке. Лоботомист считал, что сопротивление его прогрессивному методу идет от религиозного мракобесия и нежелания расставаться с иллюзиями под натиском научного прогресса. В частности, он сказал:

Все еще сохраняется тенденция рассматривать мозг как «храм ума», «трон души» и «великий дар Божий», при этом изгоняется любая мысль о том, что в эту священную структуру можно вторгаться. Как же трудно избавиться от кандалов средневекового мышления.

Гринкер отреагировал на выпады Фримана достаточно эмоционально:

Д-р Фриман упоминает то обстоятельство, что моя позиция определяется эмоциями. Мол, я не говорю «знаю» или «уверен», но лишь «чувствую», так как я на самом деле не знаю; вероятно, кто-то из вас, возможно, даже сам д-р Фриман, полагает, будто бы префронтальная лоботомия может избавить меня от моей тревоги, но я действительно встревожен, я чрезвычайно встревожен по этому поводу, я чувствую тревогу, обращенную в будущее, тревогу, касающуюся будущей заботы о… большой группе людей, блуждающей по этой стране с психозами и психоневрозами, которые, если не соблюдать предельную осторожность, могут оказаться покалеченными этой операцией.

Как видно по этой цитате, дискуссия о лоботомии выводит нас за рамки конкретного эпизода из истории медицины. Мы сталкиваемся с куда более серьезным вопросом — вопросом, касающимся тревоги за собственно человеческое измерение в человеке. Человеческая субъективность, человеческая душа — это не просто производная от органического базиса, которой можно произвольно манипулировать с помощью, например, ножа для колки льда, это особая вселенная, особый мир, требующий деликатности, уважения к собственной сложности. Именно эту вселенную отстаивал психоанализ в лице Гринкера в своем этическом, эмоциональном неприятии лоботомии.

Лоботомия — это лишь крайний пример гиперэффективных (а, по сути, псевдоэффективных) и невероятно научных способов воздействия на человека, игнорирующих или открыто презирающих — подобно доктору Фриману — собственно человеческое измерение человека. Это поиск каких-то волшебных кнопочек в голове, нажав на которые можно избавиться от страданий, выключить неприятные симптомы, мешающие человеку стать «нормальным». В этом смысле устраняющие душевные расстройства некогда модные компьютерные алгоритмы психотерапевтической помощи, вульгарно понятая когнитивно-бихевиоральная терапия (формула которой — «русская собака Павлова + американский компьютер = человек») или же специальные лечебные наркотики, быстро поднимающие настроение, ничем не лучше лоботомии — это все то же отрицание человечности, человеческой субъективности.
IQ

21 декабря, 2020 г.