Операция «Килкенни»

В XVI–XVII веках британская колонизация Ирландии постепенно привела к упадку гэльского порядка и языка. С 1560-х годов монархия сменила тактику «наставничества» в отношении жителей кельтской «периферии» на жёсткое подавление. На фоне утверждения превосходства англичан гэлы утрачивали земли, права и обычаи. К 1640-м годам гэльский язык на Изумрудном острове мог применяться лишь в быту. Однако полностью «приручить» Ирландию не получилось. О том, как Тюдоры и Стюарты пытались перевоспитать ирландскую элиту и что из этого вышло, IQ.HSE разобрался с помощью исследования историка из НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Феликса Левина.

«Цивилизаторы» и «варвары»

«Ирландцы — грубый народ, живущий <...> как звери, — народ, который ещё не отошёл от примитивных привычек пастушеской жизни». «<...> Этот народ, презирающий земледельческий труд и мало жаждущий богатства городов, а также крайне противный гражданским институтам, ведёт ту же жизнь, что и их отцы в лесу и на открытых пастбищах, не желая отказываться от своих старых привычек и узнать что-нибудь новое».

Так в «Топографии Ирландии» (Topographia Hibernica) охарактеризовал население описываемой им страны Гиральд Камбрийский (около 1146 – около 1223). Этот красноречивый средневековый английский историк создал своеобразную энциклопедию Ирландии — и он же чётко обосновал колонизаторскую политику в отношении Изумрудного острова. В строках Гиральда звучит смесь презрения и сочувствия к «туземцам», которые и живут-то почти у «последнего предела» — Ultima Thule, вечно варятся в своем соку и потому воспроизводят «дикость».

«<...> Все их привычки варварские, — рассуждал историк. — Но привычки формируются при общении; и поскольку эти люди населяют страну, столь далёкую от остального мира и лежащую на самом дальнем краю, формируя, так сказать, другой мир, и, таким образом, исключены из цивилизованных наций, они ничему не учатся и не практикуют ничего, кроме варварства, в котором они рождаются и воспитываются, и это прилипает к ним как вторая натура».

На фоне восприятия гэлов как «варваров» англо-нормандская экспансия на Зелёном острове должна была восприниматься как логичная и «цивилизующая». Ей посвящен другой труд Гиральда Камбрийского — «Завоевание Ирландии».

 

 

Таким образом, колонизаторский подход к ирландцам был легитимирован в Англии ещё в XII–XIII веках. Вполне имперское обоснование английского культурного и политического превосходства над аборигенами ко временам «главных» Тюдоров — Генриха VIII (1491-1547) и его дочери Елизаветы I (1533-1603), а затем и первых Стюартов на английском троне (Якова I, 1566-1625) — насчитывало уже несколько столетий — и не подвергалось сомнению.

Английские плантаторы и «туземцы»

Plantations of Ireland — так называлась английская колонизация Изумрудного острова. Традиция её выковывалась при разных монархах: от Генриха VIII до Карла I. Потом курс на подавление местного населения продолжил вождь английской революции середины XVII века, Оливер Кромвель. В ходе колонизации ирландцев вытесняли с собственных территорий: не допускали к власти, конфисковывали земли и передавали их колонистам — planters.

Сценарии «приручения» местного населения различались по степени жёсткости. Иногда корона заигрывала с ирландской знатью, демонстрировала интерес к местной культуре. Но чаще действовала стратегия подавления. Монархия проводила политику централизации власти — и «интегрировала» кельтскую «периферию» вполне насильственно.

Государство на Британских островах было «лоскутным», многосоставным. Такая композитарная монархия нуждалась в унификации. Управляемые ею части должны были демонстрировать большее сходство. Но с чем? Конечно, с Англией, стоявшей во главе иерархии. Нужно было «имплантировать» английские политические модели и английский язык.

Забегая вперед, заметим, что Ирландия не смирилась с участью «покорённой». В этом году исполнилось сто лет её свободе. «1921 год — год независимости Ирландской республики, — поясняет исследователь. — Она оставалась доминионом во внешнеполитическом смысле, но уже была независима». А в 1949 году добилась полной независимости. Впрочем, Северная Ирландия (Ольстер) по-прежнему в составе Соединённого королевства.

Собирание земель, «воссоединение» языков

C начала завоевания Ирландии Генрихом II Плантагенетом в XII веке Англия не могла полностью подчинить себе Зелёный остров. Он оставался «отдельным» в разных смыслах — от политического до этнокультурного. Официально Ирландия управлялась английской короной из Дублина, но большие территории оставались де-факто неподвластны английским монархам.

Процесс подчинения острова обычно ассоциируется с двумя действиями ирландского парламента. Первое — признание Акта о супрематии (Act of Supremacy) в 1536 году, согласно которому Генрих VIII стал главой Ирландской церкви. Второе — присвоение английскому монарху титула короля Ирландии в 1541 году.

В тюдоро-стюартовскую эпоху на Британских островах шло активное государственное строительство, и корона всерьёз озаботилась распространением своей власти в регионах, находившихся под контролем гэльской знати. В композитарной монархии (в англоязычной литературе также встречается термин English Multiple Monarchy), как и в других подобных (Священной Римской империи, Речи Посполитой), простраивалась иерархия частей. На Британских островах («Поли-Альбионе» — Poly-Olbion, как назвал своё стихотворное топографическое описание Британии поэт елизаветинской эпохи Майкл Дрэйтон), несущей конструкцией были английские ценности. Историко-культурное значение остальных этносов признавалось, но их идентичности были на втором плане.

«Риторика британского государственного строительства рассматривала преодоление этнокультурных различий, — отмечает Феликс Левин. — По крайней мере, проект устройства Великой Британии в том виде, в каком он обсуждался при Якове I Стюарте, предполагал наряду с сохранением политической автономии трёх её основных композитов (Англии, Шотландии и Ирландии), их постепенное культурное объединение». И, соответственно, лингвистический плюрализм был очень относительным.

Подобное отношение к языковому многообразию и осознание этнокультурного неравенства основывались на средневековой этнографии, для которой было характерно двойственное восприятие инаковости. С одной стороны, акцентировалось сходство разных этносов. «Если средневековые и ранненововременные энциклопедисты не отрицали различия по языку, обычаям, законам, образу жизни, одежде, физическому облику, то, по крайней мере, стремились найти некие объединяющие народы константы», — пишет исследователь.

Речь идёт о представлении по поводу единства происхождения человеческого рода от Ноя (несмотря на то, что европейским и неевропейским народам приписывались различные генеалогии от Яфета, Хама и Сима). По мнению некоторых учёных, подобное представление о единстве подавляло развитие националистических дискурсов в домодерную эпоху.

Различие народов объяснялось различием языков, которое, в свою очередь, трактовалось с отсылкой к мифу о Вавилонской башне и воспринималось как наказание за грехи. Одновременно существовала и надежда на возвращение утраченного единства. Предполагалось, что общение на одном языке обеспечивает «более добрые» взаимоотношения.

В то же время, в «лоскутных» монархиях могли акцентироваться и различия составлявших их этносов. При таком подходе было особенно очевидно идущее с античных времён противопоставление политических и неполитических народов. Первые представляли «цивилизацию», вторые — «варварство». Проводилась чёткая связь между политическим устройством и культурным развитием. Дихотомическое деление должно было оправдывать господство завоевателей над завоеванными.

Язык как инструмент политики

Тесная связь языка и имперского владычества была реактуализирована в конце XV века. В раннее Новое время язык стал выступать не только как инструмент интеграции, но и как инструмент социального разграничения и субординации. Судя по всему, даже существовали представления о функциях различных языков.

Как показывают практики XVI–XVII веков, одни языки считались пригодными для политического управления и законодательства, а другие вытеснялись в сферу частной жизни и быта. Тем самым, этнокультурные различия конституировались в рамках властных отношений.

Одной из стратегий преодоления «варварства» было образование. В XVI веке стало особенно очевидно, что формирование человеческой личности — управляемый процесс, обучение и воспитание могут существенно изменить человека. Помимо этого, все популярнее оказывалась античная идея цикличности развития народов, подъём от «невежества» к расцвету. Подчеркивая неравномерность развития народов, интеллектуалы всё же выражали надежду, что менее развитые этносы пройдут позднее тем же путем, что и великие народы. Центральная власть при этом брала на себя роль благодетеля — цивилизатора «варваров».

В то же время, «варварство» могло интерпретироваться как «природная» черта подчиняемых народов. Тогда «перевоспитание» выглядело невозможным и заменялось подавлением.

Подчёркивая политическую неразвитость кельтской периферии, английские интеллектуалы раннего Нового времени артикулировали «необходимость цивилизаторской политики для полной инкорпорации туземных элит в состав Британской монархии», подчеркивает Феликс Левин.

Дегаэлизация колонистов

Верховенство английского языка в Ирландии к началу XVI века проявлялось ещё мало. Он использовался как язык документов в зонах английского влияния, но в качестве разговорного оставался языком меньшинства. Основным английский был лишь в Дублине и на юго-востоке Ирландии. Кроме того, в начале XVI века существовали две билингвальные зоны — с ирландским и английским одновременно — на северо-востоке Ирландии (от Пэйла до Антрима) и в южной части — от Лейнстера до Мунстера.

При этом, скорее всего, преобладал ирландский, поэтому периодически принимались меры по борьбе с ним. Они практиковались ещё при Плантагенетах и в тот период должны были остановить гаэлизацию быстро ассимилировавшихся колонистов — англо-нормандских родов, разграничить переселенцев и местное население.

Подобное разграничение зафиксировано в статутах Килкенни 1366 года, принятых под руководством принца Лайонела Антверпа, сына короля Эдуарда III (принц был наместником короля в Ирландии). Статуты были направлены на укрепление власти над Ирландией и запрещали англичанам использовать ирландский язык под угрозой отчуждения земли. Предполагалось сократить контакты между колонистами и «туземцами». Англичанам нельзя было соблюдать гэльские обычаи и дружить с ирландцами.

Статуты выявили беспокойство Англии по поводу проживавшей в Ирландии английской аристократии: как бы та не стала окончательно ирландской. Общение и межнациональные браки было сложно игнорировать.

Поскольку периодически статуты Килкенни воспроизводились, можно предположить, что подобные меры имели декларативный характер, считает Феликс Левин. С образованием королевства Ирландия (оно существовало с 1541 по 1800 год и занимало весь Изумрудный остров) такое разграничение, так же, как и языковое положение, уже не могли быть актуальными. «До этого колонисты и местное население обладали разным статусом, — поясняет Феликс Левин. — Только с 1541 года местное население оказалось подданными английского короля. Теперь английской монархии необходимо было иметь дело с гэльским населением на постоянной основе».

В соответствии с Актом короны (Crown of Ireland Act) Ирландия становилась королевством, а английский монарх Генрих VIII (до этого имевший титул сюзерена Ирландии), как уже говорилось выше, провозглашался и её королем. Сюзеренитет над Ирландией, отсчитывавший начало в 1171 году после завоевания Генрихом II, прекращал существование.

Так или иначе, одновременно формировалась и иерархия английского и ирландского языков, которая, как отмечают исследователи, отразилась ещё в «Акте об английском порядке, обычае и языке» 1537 года, то есть даже до образования королевства Ирландия. Однако на протяжении 1530–1640-х годов (иными словами, даже при Карле I Стюарте) «положение ирландского языка в строящемся королевстве Ирландия, как и степень толерантности к нему, зависели от реакции туземных элит на экспансию центральной власти», утверждает Левин.

Любопытно, что, по иронии судьбы, в ХХ веке одним из реформаторов английского языка и нарратива станет ирландец Джеймс Джойс, автор «Дублинцев», «Улисса» и «Поминок по Финнегану». «Я усыпил язык. Я дошеё до пределов английского», — признавался он. Правда, также обещал «отдать назад» английский: «<...>Я не собираюсь его навсегда разрушать».

Реформация по-ирландски

Первоочередным средством достижения единообразия в композитарной монархии стало распространение протестантизма, начавшееся в Ирландии с 1536 года. Но здесь у Изумрудного острова была своя специфика.

Обычно реформация проводилась на вернакулярных — местных — языках. Однако поскольку ирландский язык ассоциировался с «варварством», в ходе реформации использовался английский. Так, в «Акте об английском порядке» говорилось, что проповедники должны быть английского происхождения и вести службу на английском.

Однако «англиканизация» (она же англизация) оказалась недостаточно успешной — католицизм сохранял позиции, и корона вынужденно обратилась к использованию ирландского языка.

Так, в 1564 году барон Дэлвин Кристофер Нагент подарил Елизавете I ирландский букварь. В 1571 году Джон Кирни (Seaán Ó’Cearnaigh, или John Kearney) перевёл и напечатал первую книгу на ирландском языке, «Алфавит ирландского языка и катехизис» (Aibidil Gaoidheilge agus Caiticiosma). В 1602 году был завершён перевод на ирландский Нового завета, над которым, помимо Кирни, трудились епископы Николас Уолш, Ферганим О'Доннеллан и Уильям Дэниэл. Последний в 1608 году опубликовал ещё и перевод «Книги Общих молитв» (Leabhar na hUrnaí Coitinne).

«При этом ирландский язык для реформации Ирландии привлекался английской короной самым осторожным образом, — уточняет Феликс Левин. — Недоверие к туземным носителям ирландского языка проявлялось в том, что даже когда в 1570-х годах стало понятно, что протестантизм в Ирландии продвигается крайне медленно, Дублинская администрация оказывала предпочтение <...> проповедникам из Шотландии, владевшим ирландским языком». Кстати, недоверие к местному языку наблюдалось и при реформации в Корнуолле: корнский язык так и не был использован для перевода религиозных текстов.

Школа подчинения

В ходе «диалога» центра и региональной знати формировался особый язык управления, коим в ирландском случае считался английский. Тем не менее, стратегии установления подчинения различались. В 1530–1550-е применялись более мирные сценарии — в форме индивидуальных соглашений короны и отдельных представителей знатных родов по схеме «surrender and regrant» (лояльность в обмен на пожалования), предложенной лордом-наместником Энтони Сент-Леджером. Но с 1560-х возобладали уже другие сценарии, с явной дискриминацией гэлов.

Сначала о первом периоде. Одним из условий натурализации гэльских элит стал отказ от традиционных титулов в пользу английских. Было и обещание «придерживаться английских обычаев и манер, пользоваться английским языком <...>, воспитывать своих детей по-английски и учить их английском языку». Эта формула воплощалась в соглашениях короны с Брайаном МакГиллапатриком, Манусом О’Донеллом, Конном О’Нилом, Турло О’Тулом и другими главами кланов.

Достаточного количества кадров для контроля за исполнением этих обещаний у английской монархии не было. Поэтому, с учётом нестабильности на Изумрудном острове в XVI веке (мятежи против английской власти происходили весь век), отношение к инаковости было прагматичное, отмечает Левин: «Демонстративной лояльности, неучастия в мятежах порою было вполне достаточно, и в рамках подвластных регионов [местной элите] дозволялась определённая доля самостоятельности».

Характерен случай МакГиллапатриков, лояльных короне и получивших право казнить мятежников на подконтрольной им территории. При этом вплоть до 1603 года представители этого клана не особенно англизировались и продолжали использовать ирландский язык. Однако после подавления мятежа Хью О’Нила (главы сопротивления во время Девятилетней войны 1593–1603 годов, ставшей очень серьёзной угрозой английскому правительству в Ирландии) и Хью О’Донелла в 1603 году, а также формирования самовоспроизводящегося английского административного ресурса, потребность в услугах МакГиллапатриков отпала. При Якове I их владения были подвергнуты более жёсткой англизации. Там было окончательно внедрено общее право и прекращены поборы, которые взимали с подвластного населения МакГиллапатрики.

Таким образом, сначала Тюдоры хотели сформировать новую, надстроенную над локальной, «британскую» идентичность, которая содействовала бы продвижению английской власти в регионы. Эта идентичность должна была проявляться во взаимодействии с Дублинской администрацией и английской монархией как свидетельство подчинения.

Речь шла о воспитании «истинных подданных», и тут корона готова была ещё идти на уступки. Выстраиваемую идентичность можно назвать консентуальной, поскольку она допускала межкультурное переключение у разделявших её народов. Отчасти признавался билингвальный характер королевства — при лорде-наместнике в Дублине даже состоял переводчик.

В целом эта политика дала определенный результат: многие гэльские аристократы отправляли детей учиться в Англию и служить при дворе. Но эта англизация была всё же недостаточной. Беспокойная «периферия» не смирялась. В результате схема «surrender and regrant» постепенно начала сворачиваться — в связи с относительной неудачей реформации, слабым желанием гэльских династий присоединять свои земли к владениям английской короны и военным противодействием со стороны ирландской знати. А начиная с 1560-х проблему инаковости стали решать, опираясь на идею «цивилизаторской» миссии англичан.

Елизаветинский и яковитский прессинг

В царствование Доброй королевы Бесс формировался дискурс «повторного завоевания Ирландии», и английская монархия выбрала более жесткий курс — с использованием военного и юридического насилия и социальной сегрегации. На Изумрудном острове складывалась новая аристократия — уже из переселенцев. Католической ирландской знати постепенно закрыли доступ к властным структурам. Должности лорда-наместника в Ирландии, лорда-казначея и судей королевства получали либо люди, приехавшие с «большой земли» (из Англии), либо дети колонистов, «новых англичан».

Из-за недоверия к местной элите английская корона начала выстраивать самовоспроизводящийся протестантский политический класс. На него предполагалось опираться в Ирландии. Власть над Зелёным островом, по сути, оказалась в руках колониального меньшинства.

После Елизаветы, в раннестюартовский период (1600–1610 годы), английская власть окончательно внедрилась в одноязычные гэльские районы. В каждом графстве, независимо от его этнокультурного состава, теперь были шериф и протестантский епископ английского происхождения.

Ещё одно решение касалось собственности. Земля конфисковывалась у мятежников и передавалась новым колонистам. Как отмечает исследователь, «плантации намечали контуры принудительной ассимиляции», поскольку представители гэльского джентри оказывались арендаторами у полностью англоговорящих землевладельцев. На последних работало и гэльское крестьянство. Всё это привело к изменению этнолингвистического ландшафта Изумрудного острова, особенно заметному при Якове I. Преемник Елизаветы I унаследовал от неё проблемы государственного строительства и напряженные отношения с «мятежными» ирландцами.

Суд Якова

После того как в сентябре 1607 года произошло «бегство графов» — 99 ирландских аристократов, потомков ирландских королей и вождей кланов, сбежали с семьями на кораблях, были приняты французским королём, а затем нашли убежище в Риме благодаря Папе, — началось самое активное продвижение судов общего права. Эти суды воспринимались как главное условие «цивилизованного» Зелёного острова. Одновременно подавлялось брегонское (древнеирландское) право — социальная база ирландского языка.

Впрочем, даже ещё до «бегства графов», в 1605 году, был издан указ, согласно которому все жители Ирландии объявлялись подданными английского короля и обязывались подавать свои прошения в ассизный суд (суд присяжных) или лорду-наместнику. Так что документооборот шёл на английском. А с распространением судов общего права английский язык полностью закреплял свою роль как язык управления, администрирования и суда.

При этом ирландский язык лишался юридического статуса — и постепенно утрачивал социальный престиж. Интегрироваться в Британскую монархию без использования английского стало невозможно. «Создавались дискриминационные условия, ибо без знания английского языка нельзя было вступать в поземельные отношения, получать доступ к праву или к должностным позициям», — подчёркивает Феликс Левин.

В двух шагах от разрушения идентичности

Таким образом, тюдоро-стюартовский проект по отношению к гэльскому и гаэлизированному населению эволюционировал от прагматичного заигрывания до принудительных форм контроля. Целью политики было установление «разумного» социального порядка, предполагавшего выстраивание надстроечной «британской» идентичности.

Такая идентичность допускала сосуществование языков, но в рамках конкретной функциональной иерархии. В публичной сфере господствовал английский. Ирландский скромно «ютился» в быту. Одним из знаков послушания со стороны ирландской знати было использование «правильного» — то есть английского — языка.

Процессы, происходившие в Ирландии в XVI–XVII веках, можно назвать «дискурсивной аккультурацией», считает автор исследования. Она «не затрагивает глубинных идентитарных процессов, но устанавливает языковую иерархию, которая, в свою очередь, может повлиять на переосмысление идентичностей местного населения», поясняет Левин.

В итоге к концу XVII века английский язык проник в зоны, где его раньше не было, — в Ольстер и Коннахт. На юге и юго-западе Ирландии встречались зоны с доминированием английского, особенно в Лимерике, Корке, Килкенни, Уотерфорде. На севере Ирландии не было полностью англоговорящих зон, зато, помимо английского, присутствовали лалланс (шотландский) и шотландский гэльский. Добавим, что вокруг названных ареалов на юго-западе и юге и на северо-западе существовали билингвальные зоны. В то же самое время на востоке острова по-прежнему преобладал ирландский.

Кстати, репрессивную политику в отношении местного населения продолжило и революционное правительство в Англии в середине XVII века. Очередное завоевание Ирландии в конце 1640-х – начале 1650-х стало крайне жестоким. Оливера Кромвеля до сих пор ненавидят в Ирландии за те кровавые методы, которые он применял в Дроэде и других городах при подавлении восстаний.

К этому стоит добавить, что в 1652 году парламент утвердил конфискацию ирландских земель, и львиной доли своих угодий лишились даже те местные жители, которые не выступали против английского парламента. Ирландские землевладельцы подлежали депортации в область Коннахт (запад Изумрудного острова). Тысячи жителей были депортированы в английские колонии и оказались в рабстве.

В результате колонизаторской политики ареал доминирования ирландского резко сократился. Хотя единообразия языка и религии всё же не было, существовала «субординация» языков. Показательно, что её «не смог преодолеть даже ирландский национализм Нового времени, бывший преимущественно англоязычным», заключает исследователь.
IQ

Автор текста: Соболевская Ольга Вадимовна, 14 октября, 2021 г.