Развалины разногласий

30 лет назад части Советской Армии покинули территорию Монгольской Народной Республики. Однако руины советского наследия в стране остаются — в виде заброшенных военных городков и мемориалов. Само присутствие СССР в Монголии осмысляется двояко: либо как «навязанное», либо как нужное для становления суверенитета страны. Какие смыслы сегодня придаются советским памятникам в Монголии, IQ.HSE рассказал историк, доктор политических наук Алексей Михалев.

Исследование выполнено за счёт гранта Российского научного фонда № 22-28-01087

Память советских гарнизонов

В 1992 году завершился исход советских войск из МНР. Тогда закончилось почти 70-летнее присутствие СССР в стране. Однако память о нём — пусть отчасти и обветшавшая, но наполненная множеством разных чувств — сохраняется. Ещё стоят военные городки-призраки, а на мемориальных постаментах высится старая советская военная техника. Бывший боевой состав 39-й армии СССР, дислоцированной в Монголии, пишет воспоминания о службе, размещает фотографии в соцсетях и снимает любительские фильмы. Уход из страны для них был травмой. Но травматичные воспоминания стали и основой их солидарности.

История 39-й армии — крайне насыщенная, всю не перескажешь. В составе Забайкальского фронта её формирования участвовали в Советско-японской войне в августе-сентябре 1945 года. В последующие десятилетия части 39-й армии также присутствовала в Монголии. Одной из причин тому было советско-китайское противостояние 1960-1980-х годов.

В 1966 году был заключен советско-монгольский «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи». С 1967 года в МНР располагались части и штаб 39-й армии Забайкальского военного округа (ЗабВО). Армейская группировка включала пять сухопутных, две танковые и две авиационные дивизии.

Самые крупные гарнизоны 39-й армии были в населенных пунктах Чойр, Ундэр-хан, Баганур, Чойбалсан, Эрдэнэт, Мандал-Гоби, Булган, Маньт, Сайншанд и Обот-Хурал, рассказывает доктор политических наук, директор Центра изучения политических трансформаций Бурятского государственного университета им. Д. Банзарова, ассоциированный научный сотрудник Социологического Института РАН – филиала ФНИСЦ РАН Алексей Михалев. «Всё имущество этих гарнизонов — от гауптвахт до овощехранилищ, от казарм до кафе — составляло разветвленную инфраструктуру советских военных поселений, построенных едва ли не по последнему слову советской военной науки», — добавляет он.

Генерал армии Станислав Постников, с 1984 года командовавший войсками ЗабВО, передал свои первые впечатления о советских военных городках в Монголии так: «Светлые современные казармы, клубы, Дома офицеров в каждом гарнизоне, свои школы и детские сады, развёрнутые медико-санитарные батальоны, имеющие свои детские отделения и отделения для рожениц». Офицеры с семьями жили в удобных современных квартирах. Даже войска, стоявшие «в Польше, ГДР, Чехословакии, Венгрии, не были так обустроены, как в Монголии», утверждал Постников. Что, конечно, дорого обходилось государству.

С конца 1980-х советские войска начали выводить из МНР. После окончательной переброски в 1992 году 39-я армия была расформирована. «Что же оставили в Монголии? — вспоминали потом военные. — Жить в шикарных домах 101-й серии было некому. Ни людей, ни денег для поддержания жилых городков в рабочем состоянии у монголов нет. Среди монгольских и российских предпринимателей нашлись покупатели на некоторые военные городки в столице Улан-Баторе и гарнизоне Маньт. Всё остальное было передано монгольской стороне безвозмездно».

Некоторые гарнизонные руины ещё стоят. Воздвигнутые в Монголии советские памятники, символизирующие нерушимость азиатского рубежа социалистического лагеря, тоже частично сохранились. Какие-то из них даже подновили и добавили слова благодарности советским воинам-интернационалистам. На то были свои особые причины.

Травма интернационализма

В Монголии коммеморируются победа в боях на Халхин-Голе в 1939 году и разгром Японии в 1945 году. Ключевую роль в тех событиях сыграла всё та же Советская Армия. Так что советское присутствие в стране отчасти рассматривается в контексте становления независимости Монголии. (Однако существует и альтернативный дискурс, в котором советское военное присутствие и помощь рассматриваются как навязанные).

Память о Халхин-Голе и победе над Японией «стали частью государственной политики в области прошлого», говорит Алексей Михалев. Именно поэтому в стране избирательно реконструируются советские памятники, проводится акция «Бессмертный полк» (празднование Дня Победы, 9 мая, в современной Монголии было инициировано русской общиной). 

Российские специалисты, работавшие в Монголии в эпоху существования СССР, вспоминают те времена с ностальгией. Мощная стройка «степного социализма» и травма после её краха в начале 1990-х стали основой солидарности десятков тысяч советских граждан, трудившихся или служивших в Монголии в 1960–1980-х годах.

Главным тезисом этого пролетарского интернационализма было утверждение «нерушимой братской дружбы советского и монгольского народов». Правда, она предполагала иерархию. Был «старший брат» — советский народ и «младший брат» — монгольский народ, поясняет исследователь. Основой этой градации считалось различие в уровне производительных сил. МНР оказывалась колоссальная идеологическая, техническая и финансовая помощь. 

Востоковед Сергей Панарин вспоминает, что масштабы присутствия советских людей в Улан-Баторе поражали. «Когда я в первый раз шёл по его главной улице Энх тайвны гудамж (Проспект Мира), мне порой казалось, что соотечественников на ней больше, чем монголов, — пишет исследователь. — <...> А ведь помимо Улан-Батора, концентрировавшего основную массу иностранцев, были ещё и военные городки <...>; и были ещё два города на севере страны, построенных при активном участии стран СЭВ: Дархан и Эрдэнэт. В особенности во втором в изобилии мелькали европейские лица, в массе своей опять-таки русские».

«Советская политическая теория создала для этого кочевого скотоводческого региона уникальную модель перехода к социализму минуя капитализм», — подчёркивает Алексей Михалев. Исключительность практики социалистического развития Монголии сформировала особый исторический опыт как для коренного населения, так и для многих людей, приезжавших работать в этой стране.

«Мы делали так, чтобы в Монголии было светлое будущее», — таков лейтмотив интервью, которые исследователь проводил с инженерами, строителями, геологами, врачами и другими специалистами из бывших союзных республик, работавших в МНР. Размах советского проекта в Монголии был буквально от земли до неба: от освоения местной целины до покорения космоса. Создание «степного социализма» началось с энтузиазма, продолжилось желанием заработать, а кончилось деконструкцией проекта.

Российские военные эксперты высказываются о передислокации войск из МНР довольно однозначно: «В те годы Монголия была единственной страной, которая выступала против вывода <...> российских войск со своей территории; Улан-Батор слишком боялся своего набирающего мощь соседа [КНР]».

В 1990-е между Россией и Монголией был период охлаждения. Монголия находилась в состоянии национализирующегося государства, в ней преобладал этнонационалистический нарратив. Однако двусторонние отношения, безусловно, сохранялись. В 1993 году был подписан российско-монгольский Договор о дружественных отношениях и сотрудничестве. Двусторонние отношения также опирались на Улан-Баторскую (2000) и Московскую (2006) декларации, и на Декларацию о развитии стратегического партнерства между Российской Федерацией и Монголией от 25 августа 2009 года.

С началом XXI века оборонные ведомства двух стран актуализировали прежнюю формулировку о боевом содружестве. По мнению военных, это содружество было полноценно восстановлено лишь в 2008 году (после восемнадцатилетнего перерыва), что ознаменовалось серией совместных учений «Дархан». В 2011 году они получили название «Селенга».

Военное сотрудничество двух стран продолжается и на уровне политики памяти — в том числе, восстановлением ряда советских мест воинской славы. В то же время, в бывших местах дислокации советских войск остается масса руин, память о которых если не причиняет фантомные боли, то вытесняется. И почти забытым остаётся смысл демилитаризации экс-военных ландшафтов. Мало кто помнит о том, что некоторые руины — мемориал нормализации отношений СССР и КНР.

Руины обороны

В 1960-1980-х годах между Советским Союзом и Китаем существовала напряженность, кульминацией которой стал советско-китайский конфликт на острове Даманском в марте 1969 года — провокация КНР. Советско-монгольский оборонительный рубеж на границе с Китаем — мощный укреплённый район с развитой инфраструктурой — был недвусмысленным напоминанием об этом. «Демилитаризация монгольского участка советской оборонительной линии 19601980-х годов — актуальное прошлое на территории всего пространства Внутренней Азии», — подчёркивает Алексей Михалев.

Концепт «Внутренняя Азия», введённый в XIX веке немецким географом Александром фон Гумбольдтом, поначалу мыслился как кочевой фронтир двух империй: России и Цин. В ХХ веке, уже после падения империй и возникновения ряда национальных государств, англо-американский востоковед Оуэн Латтимор скорректировал содержание термина. Он утверждал, что ядром «Внутренней Азии» является советско-китайско-монгольская граница. Этот фронтир разделял две противоборствующие политические системы: советскую и маоистскую.

«30 лет назад этот фронтир был вполне сопоставим со знаменитой линией Мажино — системой французских укреплений на границе с Германией, — рассуждает Михалев. — Сегодня демилитаризация этого рубежа расценивается двояко: звучит критика советского прошлого, но одновременно актуализируется травма распада СССР. Изучение этой противоречивой памяти о “степном социализме” дополняет объяснительные модели, основанные на материалах Восточной Европы, неевропейским опытом постсоциалистических модификаций политики памяти». 

Под политикой памяти, вслед за политологом Ольгой Малиновой, понимается деятельность государства и других акторов, направленная на утверждение тех или иных представлений о коллективном прошлом. Руины — тоже часть памяти. С одной стороны, они предполагают «утрату того, что когда-то казалось неотъемлемой частью настоящего». С другой стороны, руина несет двойную смысловую нагрузку. Как отмечает автор исследования феномена руин, швейцарский культуролог Андреас Шёнле, если развалины уцелели, это значит, что некий фрагмент прошлого «остался в современности, пусть и в состоянии определенного упадка, то есть в измененном, не подлинном виде».

Руина, по Шёнле, «означает современность несовременного», актуализацию прошлого.

Алексей Михалев поясняет, что в случае с советским наследием в Монголии «мы сталкиваемся с пониманием руин в традиции немецкого философа культуры Вальтера Беньямина, а именно — как результата катастрофы и регресса». Это разорванные коммуникации, оставленные аэродромы, казармы и радиолокационные центры. Однако не стоит понимать эти свидетельства запустения однозначно. Эти руины «слишком неоднородны и сложны», они требуют внимательного изучения, считает исследователь.

«Музей» исхода

Исследование политики памяти по отношению к демилитаризации советско-монгольского оборонительного рубежа, проведенное Михалевым, охватывает 1990-2021 годы. В 2021 году, в частности, состоялось масштабное празднование столетия установления российско-монгольских дипломатических отношений.

Эмпирической основой исследования стали четыре блока материалов:

 нормативные документы, регулирующие политику памяти (мемориальные законы, политические решения в исторической сфере);

 политические тексты, посвященные сносу / сохранению советских памятников в Монголии, здесь же — экспедиционные материалы автора исследования;

 музейные репрезентации и коммеморативные практики, а также «города-призраки», заброшенные военные объекты;

 тексты монгольских политиков, интерпретирующие прошлое.

Канва ключевых событий такова: 4 февраля 1989 года было подписано советско-китайское соглашение о сокращении численности войск на границе, и уже 15 мая того же года советское руководство заявило о частичном, а затем о полном выводе 39-й армии Забайкальского военного округа из Монголии.

В первой половине 1990-х годов советские военные городки были отключены от инфраструктуры, обеспечивающей жизнедеятельность. «Места памяти также были уничтожены, за исключением нескольких, имеющих особое политическое значение, — рассказывает наш собеседник. — Это мемориал советскому солдату в Чойре, памятник советско-монгольской дружбе на горе Зайсан, мемориальный комплекс Георгию Жукову в Улан-Баторе и многочисленные памятники победы на Халхин-Голе в аймаке Дорнод [восток Монголии]». 

Фигура маршала Жукова здесь далеко не случайна. С июня 1939 года он был командиром 57-го особого армейского корпуса РККА на территории МНР. Именно он сыграл решающую роль в разгроме Японии на Халхин-Голе. Как подчеркивает военный историк Алексей Исаев, Жукову удалось вывести советские войска в Монголии из кризиса, накопить силы и разгромить японцев в решающем сражении. За эту операцию комкор (командир корпуса) Жуков был удостоен звания Героя Советского Союза.

Что касается брошенных в военных городках мемориалов, то многие из них сохранились потому, что были выполнены из высококачественных материалов. Например, гранитный уличный стенд в бывшем гарнизоне Чойра с надписью: «Не померкнет в сердцах подвиг солдата-победителя». Другой пример — мемориал МиГ-21, стоящий на постаменте в бывшем городке советских авиаторов в Налайхе (пригород Улан-Батора). В другом таком же городке Багахангай на фоне разрушенных зданий сохранилась гранитная стела с обращением к авиаторам: «Дело чести авиаторов Вооруженных Сил — организовать всестороннюю борьбу <...> за безаварийную летную работу».

«Эти руины вненациональны, они региональны, так как являлись когда-то частью масштабного оборонительного рубежа, — говорит Алексей Михалев. — Именно поэтому их заброшенность вне сферы внимания как властей Монголии, так и России».

«Внезапный» уход

Вывод советских войск из Монголии по сей день вызывает споры. Один из главных вопросов: кто был его инициатором? Одна точка зрения состоит в том, что удаление советских военных формирований было идеей монгольского руководства, другая — в том, что СССР вывел войска, не считаясь с интересами МНР. При этом прозападные историки связывают инициативу по свертыванию советского присутствия с «крахом коммунизма» в Восточной Европе и с поражением СССР в Холодной войне. В этой системе координат гражданский этнонационализм в Монголии рассматривается как инструмент антиколониальной борьбы с советским наследием.

Однако подобный подход англо-американских монголоведов, писавших о советском «колониализме» в Монголии, не сообразуется с реальностью. «Советские политические риторики имели антиколониальную направленность, — отмечает Алексей Михалев. — <...> Декларируемое большевиками „право наций на самоопределение“ подчеркивало особую роль института национального государства, что также вступало в противоречие с практикой колониализма».

Официальная монгольская версия причин вывода советских войск изложена в воспоминаниях экс-министра иностранных дел МНР Цэрэнпилийна Гомбосурэна. Он писал: «Хотя частичный вывод советских войск начался с 1987 года, <...> вопрос об окончательном выводе <...> не был поднят ни нами, ни Советами. Тогда нормализация отношений с Китайской Народной Республикой и для нас, и для Советского Союза стала императивом времени, и с этой точки зрения вопрос о полном выводе советских войск по существу не должен был вызвать каких-либо сомнений <...>». 

Гомбосурэн, по его собственным словам, «предложил полностью вывести советские войска из Монголии, причем завершить эту работу в 1991 году». Предполагалось «встретить 70-летие Народной революции без иностранных войск в стране».

Однако, как ни странно, большинство современных монгольских экспертов возлагают ответственность за решение о выводе войск на советское руководство. Само решение интерпретируется как неожиданное, не согласованное с монголами. Так, монгольский публицист Цэнддоо утверждает: «Решение советского руководства вывести свои войска из Монголии руководство МНР узнало только тогда, когда в 1989 году во Владивостоке об этом заявил Михаил Горбачев». Другой автор, Буян-Эрдэнэ Монхцэцэг, пишет, что именно из-за «внезапности» решения о выводе войск остались без охраны сооружения советской военной инфраструктуры, а также немало оружия и техники.

Монхцэцэг уверяет, что до недавнего времени многие монголы не знали истинной причины переброски советских войск. «Считалось, что тогдашнее руководство Монголии выгнало граждан дружественной страны», — пишет он. А поскольку решение о выводе советских военных «было внезапным», стороны не договорились о судьбе брошенного имущества. Бесхозными зданиями воспользовались рядовые жители и криминальные элементы. 

Любопытно, что в подобных рассуждениях фактически игнорируется специфика отношений между СССР и КНР в начале 1980-х годов. «Из исторического нарратива полностью исключены попытки нормализации советско-китайских отношений в 1979 году, — говорит Алексей Михалев. — В центре внимания осталась лишь якобы „неожиданная“ для монголов речь Михаила Горбачева 29 июля 1986 года [в ходе поездки на Дальний Восток] о необходимости отвода советских войск от границ с КНР и неприменении первыми атомного оружия».

Сами же участники интернет-сообществ, объединяющих бывших военнослужащих 39-й армии, вспоминают вывод войск так: «Мы свою войну не проиграли. Всё, что было построено и сделано, бросили по приказу Горбачева и ушли. Пусть эти разрушенные здания напоминают о цене, которую приходится платить за политическую близорукость».

Подобные интерпретации прошлого построены на принципах постбиполярного миропонимания, в основе которого тезис американского политолога Збигнева Бжезинского о поражении СССР в Холодной войне. В этой системе координат заброшенные советские руины — свидетельства проигрыша. Однако существует и другое отношение к «братским» памятникам, связанное с благодарностью.

Дань уважения боевому содружеству

Новая схема памяти основана на идее национальных интересов Монголии. В этом дискурсе советская военная помощь первой половины ХХ века занимает одно из ключевых мест: она позволила отстоять суверенитет страны. Не случайно в Монголии сохраняется культ того же Георгия Жукова. Но в целом советские мемориалы, востребованные новым режимом памяти, переосмысливаются в соответствии с современными политическими запросами.

Яркий пример переработки прошлого связан с памятником советскому солдату в Чойре, где размещалась 41-я Особая мотострелковая дивизия 39-й армии. Монумент, установленный в 1975 году, был «самым восточным Алёшей» (памятником солдату-освободителю) в советской мемориальной культуре. В 2019 году после реконструкции он получил название «Слава русскому солдату».

Изначально памятник представлял собой 13-метрового воина со щитом, одетого в форму времен Великой Отечественной войны. На щите была надпись на русском языке: «Всё, что создано народом, должно быть надёжно защищено».

После реконструкции на памятную доску мемориала была добавлена надпись на монгольском о том, что комплекс основан в честь мотострелковой дивизии ВС СССР, которая, «выполняя свой интернациональный долг», защищала «независимость и безопасность МНР в 1969-1989-х годах». Подчёркивается, что памятник создан «с уважением и дружбой к личному составу дивизии». Дальше следует прямой призыв: «Не забудем заслуги воинов-побратимов, защитивших наше священное государство», — и поставлена дата: 7 ноября 2019 года. Памятник является единственным восстановленным мемориалом, посвящённым советскому военному присутствию в МНР во второй половине ХХ века. 

Впрочем, в ландшафте монгольской столицы до сих пор сохранились названия, напоминающие о 39-й армии: Офицерийн гудамж (Офицерская улица), микрорайон Гордоок (военный городок) и другие.

Важное место в символическом пространстве Улан-Батора занимает мемориальный комплекс — дом-музей и памятник — маршалу Жукову. Хотя он создан по инициативе Монголии, для бывших советских военных он ассоциируется с памятью о 39-й армии, поскольку был местом отправления воинских ритуалов.

Мемориал обновлялся дважды: в 1979 году, к 40-летию победы на Халхин-Голе, когда дом получил статус музея, а также в 2007-2008-м годах, когда его фасад был украшен фронтальным портретом маршала и иконой Георгия Победоносца. В 2019 году, к 80-летию боев на Халхин-Голе, при участии правительства Иркутской области и президента Монголии был установлен новый 8-метровый памятник Георгию Жукову. 

Это место памяти наиболее активно включается в официальные практики коммеморации той победы 1939 года. «Воинские ритуалы возле памятника проводятся совместно российскими и монгольскими властями во время визитов президента России», — говорит Алексей Михалев.

Ураган прогресса

Руины мощного укрепленного пограничья представляют собой колоссальный памятник демилитаризации рубежей советско-китайского противостояния. Однако сообщества офицеров, служивших в частях ЗабВО в Монголии, формируют собственный мемориальный нарратив о выводе войск. «Их попытки истолкования масштабных разрушений поддерживавшегося ими мира полностью подчинены логике мифа о демодернизации монгольского общества после ухода из страны Советской армии и гражданских специалистов», — пишет Алексей Михалев.

Травма демодернизации, воплощенная в руинах «городов-призраков», является обратной стороной понимания событий 1989-1992-го годов как социального прогресса. Заброшенные типовые советские дома контрастируют с современными небоскребами Улан-Батора. «Это напрямую отсылает нас к метафоре Вальтера Беньямина о ветре прогресса, который оставляет после себя груду руин», — говорит наш собеседник. Развалины советского оборонительного района во Внутренней Азии, по сути, стали «памятником конца эпохи советской гегемонии в этой части света», заключает Алексей Михалев.
IQ

 

Литература по теме:

Михалев А.В. Монголия как национализирующееся государство: опыт постсоветских трансформаций

Михалев А.В. Русский квартал Улан-Батора: коллективная память и классификационные практики

Михалев А.В. Символы советского присутствия в постсоциалистической Монголии

Панарин С.А. Курица не птица? Воспоминания о социалистической Монголии

Автор текста: Соболевская Ольга Вадимовна, 28 июля, 2022 г.