• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Связь с народом

Как император Павел I «напрямую» общался с подданными всех сословий и лично вершил правосудие

Портрет Павла I, Сальваторе Тончи / Wikimedia Commons

При Екатерине II россияне направляли письма на высочайшее имя почтой или передавали их статс-секретарям императрицы — личные обращения запрещались. Павел I учредил «горячую линию» для связи с подданными: поставил ящик для прошений, которым могли воспользоваться все сословия — от дворян до крепостных, искавших справедливости. Августейшая резолюция часто разочаровывала ходатаев, а порой они несли наказание за свои жалобы. Так или иначе, важна была сама «доступность» монарха, возможность «прямого» диалога с ним для всех граждан. А для государства ящик служил «всевидящим оком», фиксирующим злоупотребления на местах. Как работал ларец правосудия, IQ.HSE разобрался с помощью статьи историка из НИУ ВШЭ Ерофея Морякова.

Прямая линия

Сразу после вступления на престол в ноябре 1796 года Павел I обустроил в Зимнем дворце специальное окно для приёма прошений. А уже в декабре у главных дворцовых ворот появился «непристрастный» ящик, куда стали класть просьбы, жалобы, доносы, а потом — и пасквили на самого императора.

Ключи от комнаты с «единым окном» и от ящика, вмещавшего «глас народа», хранились у монарха, а одно время — у цесаревича Александра Павловича. Раз в несколько дней ящик приносили Павлу I, тот вскрывал его и вынимал корреспонденцию. Просматривал её сам — либо заставлял зачитывать вслух. 

Статс-секретарь Юрий Нелединский-Мелецкий также мог изымать бумаги из ящика. Его канцелярия работала с ними, по меньшей мере, с февраля 1797 года по май 1798 года. Статс-секретарь подготавливал прошения для доклада Павлу I, после чего, если требовалось, отправлял их в Сенат и губернские учреждения, где проводились расследования. Узнать об императорской резолюции по своему делу можно было в канцелярии.

Принципиально важным было то, что Павел I признавал право каждого подданного на обращение к верховной власти. Он ограничил действие указа Екатерины II от 22 августа 1767 года, запрещавшего жалобы крепостных на помещиков. Так что самые бесправные и «безгласные» тоже могли искать справедливости у императора.

Подданные быстро среагировали на нововведение. Даже время установки ящика можно датировать по этому отклику. В Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) есть материалы дела бывшего унтер-офицера гвардии Преображенского полка Агафона Иванова. Выясняется, что после отставки, 12 декабря 1796 года, Агафон пришёл в родную смоленскую деревню и рассказал крепостным об императорском ящике, в который можно «класть всякого звания людям просьбы». Так что первая «ларцовая» корреспонденция появилась уже в начале декабря.

Разумеется, монарху можно было написать и по почте. При Екатерине II это стало частой практикой — особенно с учётом того, что прямые личные обращения к государям были запрещены. Но почтовые коммуникации включали посредников. Письма к императрице проходили через руки почтмейстеров, а затем статс-секретарей, решавших, стоит ли о них докладывать. Часть писем не доходила до адресата. Часть, несомненно, перлюстрировалась.

Павел I «пошёл в народ» — создал ящичную «горячую линию», которая продолжила запрещённую, но не забытую практику личных обращений к правителю. Показателен указ императора, вышедший позже, в мае 1799 года: «Утверждая престол наш на правосудии и милосердии, никогда не затворяли мы слуха и внимания нашего к истинным нуждам и правым жалобам верных наших подданных, напротив, отверзли все пути и способы, чтобы глас слабого, утесненного со всей верностию мог до нас проникнуть и получить в законах и повелениях наших скорую защиту».

С апреля 1797 года ответы монарха на прошения стали печататься в газетах — «Санкт-Петербургских ведомостях» и «Московских ведомостях». Эта обратная связь не просто корректировала общение Павла I с подданными, но и помогала проводить правовое просвещение.

Всевидящее око

Новые каналы коммуникации способствовали большей открытости судопроизводства, подчёркивает Ерофей Моряков. В то же время, они были призваны поддерживать архаичную традицию — «персонального отправления правосудия монархом». Модернизация средств связи способствовала переходу Российской империи к «модерности» в технологическом отношении, но не в институциональном, отмечает исследователь. 

Сейчас бы мы сказали, что ящик выполнял функцию информационной ленты злоупотреблений. Другой аналог — письма читателей в советские газеты. Среди них встречались и просьбы, и доносы, и откровения. Если говорить о современниках Павла I, то, по мнению многих, ящик был благодеянием — помогал раскрывать преступления и информировал монарха о работе администрации. По сути, он служил дополнительным органом надзора за всем происходящим в империи.

Что до просителей, то им стоило иметь в виду, что искать правду — не значит найти её. За поиски можно и пострадать. Показателен казус августа 1798 года. Из Киевской губернии в Павловск, где была резиденция императора, прибыли шляхтичи Добровольский и Скальский. На заставе караульный записал данные их паспортов и сообщил, что им следует отправиться назад сразу «после положения просьб». Ходатаи терпеливо, до позднего вечера ждали приезда военного губернатора, а ящика для прошений так и не нашли. На следующий день их арестовали.

В просьбе о помиловании Добровольский и Скальский писали: «Разве теперь и в ящик не велено класть просьб, о чём мы неизвестны были, но мы не токмо не положили, но и ящик не сподобились видеть». Так что связь, что называется, была отклонена. Более того, «абоненты» пострадали.

Единственный плюс всей этой истории — возможность определить время, когда короб правосудия «сыграл в ящик». По-видимому, в последний раз его ставили в Павловске в начале августа 1798 года, до прибытия двух шляхтичей. Это средство связи проработало один год и восемь месяцев, подсчитал автор статьи.

В Санкт-Петербург, доброму царю

Историю «прямых линий» связи с монархом можно проследить до Алексея Михайловича Романова. В дореволюционной литературе считалось, что в царствование Тишайшего челобитные на высочайшее имя оставляли в особом ларце или на «челобитном столбе». Так что в Московском государстве XVII века была возможность лично обратиться к правителю — при его многочисленных выходах, около храмов, царских резиденций и пр.

В XVIII веке это «окно» закрылось — вышел ряд указов, которые запрещали российским подданным обращаться к правителю, минуя надлежащие учреждения, а также при личной встрече. В начале царствования, в 1760-х годах, Екатерина II столкнулась с массой челобитчиков. Ужаснулась — и подтвердила запрет на прямую коммуникацию. По инструкции 1763 года, приёмом челобитных на высочайшее имя занимались статс-секретари. Они спрашивали ходатаев о делах, записывали их имена и место жительства.

В екатерининские времена активно развивалась почта. Но предпосылки к этому сложились ранее. В первой трети XVIII века между крупными российскими городами было установлено регулярное почтовое сообщение: казенные и купеческие письма теперь пересылались каждую неделю по «почтовым дням». К середине века из одного уголка империи в другой путешествовали и письма частных лиц. При Екатерине II почтовая сеть связала уездные и губернские города. В 1781 году в империи насчитывалось 73 почтовых отделения, доступных для отправки писем. Через 20 лет, когда заканчивалось правление Павла I, их число возросло до 450.

Чаще всего императору, как и его августейшей матери, писали дворяне и военные, затем купцы, мещане, духовенство. Редко поступали письма от крестьян и ещё реже — от крепостных. Что вполне понятно: крепостные просители, уходившие из вотчины без разрешения помещиков, считались беглыми, поэтому они сторонились любых казенных учреждений, включая почту. 

После почтамта письма доставляли в ту или иную статс-секретарскую канцелярию. Наиболее известна канцелярия Дмитрия Трощинского, куда с начала правления Павла I шла основная масса дел по государственному управлению, а также обращений на имя государя. В 1797 году здесь были обработаны 6049 прошений, отправленных по почте. 2956 из них были решены положительно, на 2840 поступили отказы. Ещё 253 обращения сочли безосновательными и вернули просителям «с наддранием» (отрывался верхний правый край документа). Трощинский докладывал императору о просьбах, полученных по почте, до середины 1798 года. Далее основными докладчиками по «почтовым» прошениям были Нелединский-Мелецкий и другие статс-секретари.

Доходили ли письма? Конечно, не всегда. Так, в РГАДА есть казус с титулярным советником Иваном Замотиным. Летом 1797 года он отправил в канцелярию Павла I три письма, но так и не получил ответа. В четвёртом послании императору Замотин восклицал: «Немалая печаль и уныние в людях появляется чрез обращение более 2000 просьб <...>, в том числе по докладу господина Трощинского. На кого надежду возлагать, как на Бога и царя. От кого испросить милосердия? — от них же». 

Отказы монарха, несомненно, разочаровывали, посредничество статс-секретаря раздражало. Спасением должен был стать императорский ящик для сбора ходатайств.

В пасти льва

Возможно, в своём «ящичном» начинании император ориентировался на впечатлившие его итальянские каменные пасти львов (bocche di leone), установленные для прошений на фасадах учреждений в Венеции, Флоренции, Болонье и Сиене. Ещё в 1781‒1782 годах Павел Петрович, тогда наследник престола, в ходе гранд-тура вместе с супругой детально изучал государственное управление в европейских странах. «Граф и графиня Северные» могли обратить внимание на венецианские пасти львов. Об этой практике мог рассказать и Фёдор Головкин, который два месяца прожил в Венеции, а с воцарением Павла I был назначен церемониймейстером при дворе.

В мемуарах Головкин писал, что создание императором маленького окошка для прошений — «мысль очень благодатная, но чересчур напоминающая пресловутые львиные пасти Венеции».

Впрочем, не столь важен «генезис» ящика. Куда важнее отправляемое с его помощью правосудие, в том числе «мобильное» (если император ездил по стране, ящик путешествовал вместе с ним). И тут были случаи «ящичных ловушек», когда «непристрастный ящик» становился капканом.

Согласно материалам РГАДА, 27 января 1797 года владимирский крепостной Василий Гашин, взяв с собой прошение, «плакатный пашпорт» и «мирской приговор» (с его помощью крестьянская община подтверждала коллективный характер жалобы), отправился в столицу. Он хотел пожаловаться на приказчика, засекшего до смерти четырёх человек. 18 февраля Гашин положил в ящик просьбу, написанную от имени «всех 1000 душ» вотчины помещика Гончарова.

О судьбе петиции ходатай спрашивал в канцелярии Юрия Нелединского-Мелецкого ежедневно. В письмах односельчанам Василий сообщал, что жалоба «в доклад ещё не вошла», поскольку в ящике уже скопилось 1205 просьб. Но тут Павел I уехал в Москву на коронацию, и рассмотрение петиций было отложено.

Императорский двор некоторое время мигрировал по резиденциям и наконец 1 июня 1797 года переехал в Павловск. Василий Гашин стал узнавать о просьбе, поданной ещё в феврале. Однако отыскать её не смогли.

Крестьяне из вотчины Гончарова передали ему новую жалобу на управляющего. 19 июня 1797 года Василий положил её в ящик в Павловске, а сам отправился в Московско-Ямскую слободу Петербурга, где обычно укрывались «подозрительные люди». Дальше события развивались совсем драматически. По личному приказу императора Гашин был задержан квартальным надзирателем. Затем ходатая отправили к владимирскому губернатору для «суждения по законам».

Впрочем, некоторым просителям повезло больше. Например, владимирскому крепостному Семёну по прозвищу «Чуваш». «В марте 1797 года Семён подавал просьбу от имени крепостных владимирской вотчины помещика Михаила Лялина, — рассказывает Ерофей Моряков со ссылкой на материалы РГАДА. — Крестьяне деревни Ключи жаловались, что Лялин вымогал с них деньги в ходе рекрутского набора 1796 года, даже несмотря на то, что Павел Петрович отменил начатую Екатериной II “мобилизацию”. Вместе с тем, из-за тяжёлой господской барщины у крепостных не оставалось времени для обработки собственных пахотных наделов».

Семён «Чуваш» оставил свою бумагу в ящике в Петровском путевом дворце. Там в марте 1797 года, до торжественного въезда в Москву и коронации, остановился Павел I. Ходатай узнал, что за резолюцией нужно явиться через неделю. Но, когда он пришёл в канцелярию Нелединского-Мелецкого, его отправили к генерал-прокурору, а после — в Тайную экспедицию Сената.

Дело закончилось не так уж плохо. Ближе к середине апреля крестьянину выдали паспорт. Это позволяло ему вернуться домой на законных основаниях. В документе Семёна «Чуваша» говорилось, что император прощает его за «утруждение просьбою» и просит помещика не взыскивать с крепостного за отлучку.

Гнев «утруждённого» императора

Когда начиная с весны 1797 года ответы императора на прошения стали публиковаться в газетах, то пресса, по сути, стала использоваться как одно из средств управления государством. «Ведомости» передавали информацию, которую канцелярия императора считала нужным донести до подданных. Подписчики газет узнавали о происходящем и тем самым включались в имперские практики. Вместе с тем, посвящая читателей газет во «внутреннюю кухню» принятия решений, Павел I, а затем и Александр I транслировали образ правления, основанного на законе.

При этом прошения часто получали отказ — с разъяснениями, например, не соблюден порядок обращения, пропущен срок апелляции, исполнение просьбы было бы «противно государственным узаконениям», прошение пустое и пр. Ходатаям могли рекомендовать подавать иски там, «где по законам следует», ожидать решения по делу и пр.

Публикация монарших резолюций в «Ведомостях» могла иметь и дидактические цели. С их помощью сообщалось, какие дела неподсудны монарху и/или не имеют оснований. Вероятно, после прочтения этих вердиктов многие читатели задумывались о том, стоит ли вообще ходатайствовать.

Газеты информировали и о санкциях за пустые и назойливые обращения. Так, вышло повеление Павла I сажать просителей в тюрьму на месяц после троекратного «утруждения» монарха. Регулярно публиковался и список адресантов, чьи просьбы возвращались «с наддранием». За обратную пересылку таких писем с просителей брали деньги. И «наддрание», и почтовый сбор свидетельствовали об императорском гневе.

По-видимому, публикуя тысячи отказов, «верховная власть пыталась ограничить нескончаемый поток прошений на высочайшее имя», считает Ерофей Моряков. В то же время, газетные объявления транслировали идею обоснованности решений российских судов и монарха.

Болевой шок

Как уже было отмечено выше, в итоге Павел I отказался от приёма прошений через ящик. Хотя его «око» действительно фиксировало многие несправедливости. Здесь возможны три объяснения. Во-первых, как полагали мемуарист Александр Тургенев и ряд историков, императора разозлили найденные в ящике сатиры и пасквили на него самого. Согласно Тургеневу, короб убрали после того, как капитан Преображенского полка Хитрово в начале 1798 года опустил в него записку с критикой вахтпарадов (церемоний развода караулов), а в последующие две недели в ящик опускали сатирические замечания о монархе.

Впрочем, «пасквильное» объяснение ликвидации короба малоубедительно, коль скоро мы знаем казус Добровольского и Скальского. Ящик использовался Павлом I вплоть до августа 1798 года, а следовательно, записка Хитрово не имела решающего значения.

Во-вторых, возможно, императору надоела монотонная работа с тысячами обращений, вынести вердикт по которым могли и без него. Вероятно, как раз поэтому монарх делегировал право вынимать бумаги из ящика цесаревичу и статс-секретарю.

В-третьих, не исключено, что исчезновение короба в августе 1798 года связано с отставкой в том же месяце Нелединского-Мелецкого. Принято считать, что друг детства Павла I был удалён из-за придворных интриг. Может быть, Юрия Александровича оказалось некем заменить?

Второе объяснение звучит более убедительно, но, возможно, на решение императора повлияли сразу несколько соображений. Как бы то ни было, «прямой» канал связи с правителем был весьма популярным. Вместо отправки писем жители российских губерний затрачивали недели и месяцы на дорогу к «непристрастному» ящику.

Ясно, что новые средства коммуникации правителя и народа могли давать сбой или не действовать вовсе. Но сам их посыл был многообещающим. Он свидетельствовал о неравнодушии императора к нуждам подданных и возможности справедливости. Хотя эта возможность, увы, зачастую так и не реализовывалась.
IQ
 

Автор исследования:
Ерофей Моряков, стажёр-исследователь Центра истории России Нового времени факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ
Автор текста: Соболевская Ольга Вадимовна, 24 октября, 2022 г.