• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Куда движется университет?

Вадим Радаев о проблемах взаимоотношений преподавателей и студентов — на примере мини-сериала «Кафедра»

«Кафедра», 2021

В Издательском доме ВШЭ готовится к публикации дополненное переиздание книги Вадима Радаева «Смотрим кино, понимаем жизнь». IQ.HSE публикует из него главу, посвящённую  сериалу «Кафедра» — а также тому, как в нём отражены жизнь современного университета и общение преподавателей со студентами.

Ким Джи-юн — первая женщина азиатского происхождения, возглавившая кафедру английского языка в престижном Университете Северной Каролины в Пемброке. На неё сразу же обрушивается множество проблем: одна из старейших преподавательниц в ярости, что получила кабинет в подвале; начальство выдает Джи-юн список пожилых кандидатов на увольнение с большими зарплатами, но непопулярными курсами; один из любимых студентами лекторов Билл Добсон не может смириться с кончиной жены и отъездом дочери в колледж, поэтому регулярно закладывает за воротник и опаздывает на занятия. Вдобавок Джи-юн никак не может найти общий язык с приемной дочерью. Ситуация в университете осложняется, когда Билл в шутку показывает на лекции зигу, и видео с этим распространяется в интернете.

Преподавание в кризисе

Мне давно хотелось обсудить тему преподавания. Как говорил в свое время Евгений Гришковец: «Накопилось». Полагаю, что проблемы преподавания, с которыми мучаются сегодня многие коллеги в самых разных областях науки, при всей своей очевидности и важности по-прежнему остаются на периферии нашего внимания. В университетах весьма активно обсуждаются результаты исследований. Преподавание же как таковое обсуждается значительно реже, если речь не идет об узком круге специалистов по образовательным методикам.

Традиционные проблемы преподавателей хорошо известны — извечная перегруженность учебными занятиями, необходимость публикаций и раздражающие бюрократические формальности. Они активно обсуждаются, становятся предметом исследований, но все они, как правило, касаются университетской политики и взаимоотношений преподавателей с администрацией университета. 

Эти проблемы, разумеется, никуда не делись. Но сегодня к ним добавились новые источники стресса, которые коренятся также в отношениях между самими коллегами и, в возрастающей мере, между преподавателями и студентами. Более того, именно с приходом в университет новых поколений студентов в 2010-е годы, на наш взгляд, преподавание оказалось в серьезном кризисе, который проник в недра учебной аудитории. И виною была не пандемия коронавируса, она лишь усугубила сложившуюся ситуацию. Проблема кризиса в современном преподавании кажется мне настолько важной, что я посвятил ей отдельную книгу. И как часто случается, мы во многом оказались не готовы не только к грядущим, но и к уже совершившимся переменам. Их и хотелось бы далее обсудить.

Долго искать фильм для обсуждения в данном случае не пришлось. В августе 2021 года состоялась премьера американского мини-сериала «Кафедра» (или «Завкафедрой», «The Chair») режиссера Дэниэла Грэя Лонгино. Примечательно, что продюсерами сериала выступили Дэвид Бениофф и Дэниел Уайсс, запустившие ранее самый знаменитый сериал «Игра престолов».

В сериале «Кафедра» показан выдуманный университет в Пемброке, но снимался фильм в реальных кампусах колледжа Вашингтона и Джефферсона и Четэмского университета в Питтсбурге. Сценарий писался со знанием дела. Одна из его авторов, Энни Уаймэн, получила в Гарварде докторскую степень по специальности «английская литература» и могла бы работать на изображенной в сериале кафедре. А Бениофф и Уайсс получили степени магистра по близкой специальности «ирландская литература».

По жанру «Кафедра» представляет собой гротеск, сочетающий драму с выраженными комедийными элементами. Иными словами, это настоящая комедия, когда не знаешь, плакать тебе или смеяться. Есть даже специальное обозначение для такого жанра — dramedy. Тематически сериал весьма насыщенный, но при этом очень компактный — всего шесть серий по 30 минут каждая.

Название сериала напоминает нам о другой «Кафедре» — советском двухсерийном художественном фильме 1982 года, снятом по повести И. Грековой режиссером Иваном Киасашвили. Но этот фильм был довольно блеклым, и содержательные пересечения здесь найти трудно.

Далее я не буду затрагивать важные для фильма мелодраматические линии, сосредоточившись на сугубо университетских проблемах. Сериал ставит перед нами множество вопросов, точнее, даже трудноразрешимых дилемм. Они касаются отношений с коллегами по академическому цеху, со студентами и с университетской администрацией. Постараемся эксплицировать основные дилеммы, и если и не разрешить их (а фильм не дает нам однозначных решений), то по крайней мере порассуждать о возможных и сходах.

Под перекрестным огнём

Итак, на кафедре английской литературы назрел серьезный кризис — на 30% снизилось число абитуриентов, бюджет сокращается. И на кафедре появляется новая заведующая. Это первая в история женщина-руководитель, кореянка по национальности, что тоже происходит впервые. Вдобавок она молодая по местным академическим меркам, ей «всего» 46 лет.

Новая заведующая немедленно попадает под перекрестный огонь администрации, студентов и коллег-преподавателей. Администрация требует привлечения большего количества студентов, ибо потеря студентов тождественна потере денег. Новой заведующей говорят, что полные аудитории — это единственное, что должно ее волновать. Администрация желает привлечения научных звезд для пиара, понуждает к увольнению пожилых преподавателей в целях экономии, а также вменяет заведующей обязанность держать проблемы под полным контролем.

Студенты не особо любят литературу, хотя это основной предмет их учебных занятий. И в самом деле, зачем им корпеть над старым сонетом, когда хочется чего-то более занимательного и злободневного. А ещё они заражены новой этикой и требуют, например, чтобы университет нанимал темнокожих преподавателей, покончив с любыми признаками дискриминации.

Что же касается коллег-преподавателей, то большинство из них относится к старому поколению и не желают, по сути, ничего, то есть хотят оставить все как есть. Они даже не стараются идти навстречу студентам и вообще «спят на ходу». Но сразу «просыпаются», когда под угрозой оказываются их интересы и привычное status quo.

В итоге новая заведующая сталкивается с дилеммами, которые на первый взгляд кажутся неразрешимыми. Что ещё более усложняет ситуацию — главная героиня сериала становится заведующей не только благодаря своим профессиональным заслугам, но в неменьшей мере благодаря тем же самым коллегам по кафедре, так как должность заведующей выборная. А поскольку она избрана коллективом, то становится заложником этого коллектива и должна всячески его поддерживать. И она торжественно обещает сохранять преподавательский состав. Заметим, что выполнение этого обещания при фактическом отсутствии свободных вакансий означало бы невозможность приглашения новых преподавателей. И перед ней сразу возникает дилемма — защищать ранее созданное или двигаться куда-то вперед, обновляя преподавательские кадры.

Как обновлять преподавательский состав

Очевидно, что кафедра, иронично называемая в фильме «логовом неуклюжих динозавров», нуждается в каком-то развитии. Она не может более опираться на стариков в подгузниках (в прямом смысле), привлекающих на свои курсы от силы по пять студентов. Все помнят, что 30 лет назад на их лекциях яблоку некуда было упасть. Но они десятилетиями ничего не меняли, продолжая вещать с кафедры и приносить в класс бумажные раздатки. Они слыхом не слыхивали про методики перевернутого класса или мультимедийные технологии, искренне считают, что учителя не стареют, а с годами становятся лишь мудрее. При этом от стариков зависят карьеры молодых преподавателей и выборы заведующего кафедрой. А старики не хотят видеть новые лица, не рекомендуют молодых коллег и тихо их выдавливают, хотя молодые (по их меркам) уже публикуются в уважаемых изданиях. А только лишь появляются слухи о принудительном уходе на пенсию, старики поднимают бунт.

Здесь перед любым руководителем встает серьезная альтернатива — сохранять опытных или брать молодых преподавателей. И вроде бы понятно, что нужно приглашать молодых, вливать свежую кровь. Но при этом, вероятно, не стоит отказываться и от опытных коллег. Скорее, требуется соблюдать разумный поколенческий баланс — опыт и накопленные традиции должны сопрягаться с молодостью и новыми взглядами. Но как установить этот баланс, если представители разных поколений попросту не хотят слышать друг друга? На практике этот вопрос оказывается не таким легким.

Ещё один вопрос: на кого делать ставку, обновляя преподавательский состав, — приглашать яркие фигуры, своего рода поп-звезд от науки, или настоящих ученых, независимо от степени их популярности. В сериале почетную лекцию отдают Дэвиду Духовны, известному актеру и звездному автору «New York Times». Кстати, не только в фильме, но и в жизни Дэвид Духовны имеет степень магистра Йельского университета как раз по специальности «английская литература», так что его приглашение не выглядело полным абсурдом. Но и восторга не вызывало. Вне всякого сомнения, благодаря своей известности и харизме такой персонаж привлечет немалое количество студентов, и они будут довольны, по крайней мере первое время. Но что именно Духовны будет им рассказывать, не будучи практикующим специалистом? На одной харизме далеко не уедешь.

Отдельным источником нарастающего напряжения становится необходимость соблюдения гендерного и этнического баланса. Мы уже упоминали, что заведующей кафедрой впервые стала женщина-азиатка. Но на кафедре по-прежнему нет ни одного темнокожего преподавателя. Тем временем в университете выросло число небелых студентов. Одновременно изменились и настроения белых студентов, которые считают, что университет остается местом превосходства белых. Они пишут коллективные петиции с сотнями подписей, требуя увеличения числа темнокожих преподавателей. Звучат и фактические угрозы — они предупреждают, что в случае отказов «примут меры». И появления пары цветных преподавателей в учебном расписании им уже недостаточно. Дело доходит до того, что, например, высчитывается, сколько раз белых и небелых преподавателей приглашают на официальные ужины.

Понятно, что мы все против дискриминации. Но в какой-то момент зацикленность на этих вопросах начинает смущать. Так, на семинаре по литературе заявляется, что Моби Дик (белый кит из романа Германа Мелвилла) «олицетворяет превосходство белых». И все присутствующие, похоже, восхищены этой «глубокой мыслью». А тебе кажется, что это перебор. Возникают сомнения и тогда, когда в школах и университетах начинают требовать выравнивания доли темнокожих и белых авторов, а также гендерного равенства в рекомендуемых студентам библиографических списках. На уровне общих принципов мы, как правило, едины, а вот в отношении конкретных практик нам не избежать серьезных разногласий.

Незыблемая классика или движение к новому

Наши студенты все менее охотно читают предлагаемые нами длинные сложные тексты, включая обычные академические статьи, даже если филология является их специальностью. А если они их и читают (во многом под нашим давлением), то делают это как-то иначе и воспринимают их по-иному. Главное отличие заключается в том, что нынешние студенты, как правило, не склонны продираться через сложные текстовые построения и преодолевать сопротивление тугого материала, чтобы добывать сокрытый в них смысл. Это не означает, что они вовсе не способны к такому преодолению (хотя этот навык постепенно утрачивается), скорее, студенты часто искренне не понимают, зачем они должны это делать, и к чему, как говорили ранее, «грызть гранит науки». Формируется принципиально иное отношение к тексту — не как к источнику сокрытого в его недрах смысла, который еще нужно из него добывать упорным трудом, а как к источнику информации, которая должна быть очищена, нарезана, упакована и готова к употреблению, подобно продуктам в супермаркете.

В связи с этим, когда на экране мы видим, как студентам преподают Джеффри Чосера, основоположника английской литературы, автора «Кентерберийских рассказов» конца XIV в., то понимаем, что для них его среднеанглийский звучит как иностранный язык. Студентам говорят с кафедры: не пытайтесь понять, проникнитесь этой литературой, а они в ответ пишут письма в духе «На фиг Чосеры».

На уровне общих принципов мы согласны с тем, что классика незыблема, и без нее мы рискуем потерять фундамент и почву под ногами. Но означает ли это, что можно более 30 лет воспроизводить с кафедры одни и те же классические пассажи, как будто в мире ничего не происходит? А если нужно двигаться вперед, то что означает такое продвижение — ожидается осовременивание классики или поиск новых Чосеров?

Мы видим, что для представителей старших поколений текст может существовать как своего рода живой организм, в него влюбляются как в человеческое существо. Старшие хотят напомнить молодым поколениям о важности литературы, оторвать их от Интернета. А студенты не хотят читать, они хотят сами создавать контент. И можно ли их вернуть к систематическому чтению, сказать трудно.

Если предлагаемые нами тексты, пусть и против нашей воли, все более воспринимаются как источники информации, в какой мере они должны быть привязаны к нашей повседневности? И как классические тексты связаны с нашей нынешней жизнью? Они ведь часто не несут «полезной информации». Следует понимать, что чтение умных книг не поможет напрямую в будущей работе. Эти книги учат не делать, а думать, это специфические тренажеры для развития ума. Они учат добывать смыслы, объяснять сложные ситуации, не соскальзывая и не впадая при этом в депрессивные состояния. А критическое мышление понадобится если и не каждому, то многим — и в работе, и в жизни. Но молодым студентам зачастую сложно это понять (не от недостатка ума, а просто от нехватки жизненного опыта). И нужны мосты от отвлеченных (как порою кажется) текстовых упражнений к анализу практических жизненных ситуаций. Нужно не отбрасывать, а соединять разные смысловые пространства. Понятно, что сказать это намного легче, чем сделать.

Вовлекать или развлекать студентов

Один из самых сложных вопросов в преподавании — как именно наводить мосты и искать пути к умам тех, кто думает и живет во многом иначе, в том числе в силу поколенческих различий. Как вообще влюблять в произведения 100-летней давности? Нужно ли обсуждать то, как и почему писатель Мелвилл убил свою жену (как это делает молодая преподавательница в сериале)? Или следует погружаться в его авторский текст, оставляя в покое человеческие качества писателя (как требует старый профессор)? Нужно ли знать, с какими женщинами спал автор романа для лучшего понимания его замысла? От себя добавлю, что, может, такое знание и нелишне, если только оно не замещает разбор самого текста, заменяя вовлеченность студентов их развлечением.

Если предложить студентам, как это сделано в сериале, выбор из двух лекционных курсов — «Обзор американского эпистолярного жанра до 1918 года» или «Секс в романах» — то даже самому серьезному студенту трудно будет устоять перед соблазном и не пойти на второй курс, при полном понимании того, что с профессиональной точки зрения первый курс наверняка полезнее. Изучать секс в литературе, конечно, занимательнее, чем анализировать логические и лингвистические конструкции. И возникает вопрос к организаторам образовательной программы — нужно ли допускать такой искривленный выбор?

Грань между вовлечением и развлечением довольно прозрачна. Конечно, нельзя нудить с кафедры, полностью игнорируя интересы слушателей. Но когда на экране мы видим семинарские занятия с рассказами про выжимание спермы и распеванием песен перед аудиторией, в глазах старших преподавателей это выглядит как настоящий бесовской шабаш, и с этим трудно не согласиться. Похоже, во всем требуется чувство меры.

Перед нами ставят еще один вопрос: обучая студентов, нужно ли с ними интенсивно общаться вне аудитории, вместе тусить, контактировать в социальных сетях? Как себя вести — держать профессиональную дистанцию или играть роль мамочки, дескать, приходите ко мне в любое время, а не по записи за неделю, как это принято, скажем, у английских профессоров?

Плохо ли, если преподаватель имеет 8 тыс. подписчиков в Twitter (социальная сеть Twitter заблокирована на территории РФ с 4 марта 2022 года на основании решения Генпрокуратуры от 24 февраля 2022 года) (очередной пример из фильма)? Совсем неплохо. Но является ли это критерием профессионального успеха? Старик-преподаватель на это бросает следующую фразу: «У Христа было всего 12 последователей. Видимо, он неудачник». И за ним стоит своя правда. Хотя трудно избавиться от ироничной мысли о том, что, если бы во времена Иисуса был Twitter (социальная сеть Twitter заблокирована на территории РФ с 4 марта 2022 года на основании решения Генпрокуратуры от 24 февраля 2022 года), он бы набрал кучу фолловеров. Умеем ли мы отделять популизм от заслуженного признания?

Как реагировать на запросы студентов

Отдельная тема — реакция преподавателей на отзывы и запросы студентов. Пожилая преподавательница в сериале занимает в этом отношении предельно принципиальную позицию. Она не читает студенческие отзывы аж с 1987 года, а прочитав, наконец, торжественно их сжигает, заявляя: «Я не отвечаю их потребительским запросам и не стремлюсь к популярности». Дескать, если кому-то не нравится, то пошли вон с моего курса. Права ли она? Едва ли. Конечно, надо слушать студентов и реагировать на их запросы. Но зададим более сложный вопрос: до какого момента нужно следовать этим запросам? А если студенты заявят, что им вообще не нужны философия и литературоведение? Убирать гуманитарные дисциплины из учебной программы? Как откликаться на запросы студентов, но при этом не идти у них на поводу; удовлетворять спрос, но не прогибаться под «клиента»? Я не уверен, что у нас есть готовые рецепты.

Многие преподаватели сегодня жалуются на то, что студенты все активнее оспаривают получаемые оценки. Конечно, выпрашивание хороших оценок существовало всегда, но никогда оно не было столь настойчивым и, не побоимся этого слова, агрессивным, оно все чаще напоминает «выбивание». Некоторые студенты за оценки готовы просто «вынимать душу» из преподавателя (как правило, вежливо, иногда — на грани хамства). Цепляются за любую мелочь, проявляя все большую настойчивость. Причем число таких студентов возрастает на глазах. Выглядит так, как будто преподаватель все чаще должен оправдываться за собственные действия.

У молодых поколений в целом сформировалась встроенная способность отстаивать свои права, которая отсутствовала в столь выраженном и органичном виде у старших. Речь не обязательно о политических притязаниях, но в большей мере о праве на личный суверенитет и сохранение зоны личного комфорта. Их аргументы легко переводятся из сугубо профессиональной в моральную плоскость с призывами к соблюдению справедливости или даже в политизированную плоскость, когда текущие бытовые или учебные вопросы начинают трактоваться в терминах нарушения и защиты чьих-нибудь прав. Причем социальные сети позволяют быстро формировать интенсивные протестные волны, как это показано в сериале. По словам психолога Джин Твенге, сила нового поколения «не в традиционных политических действиях, а в умении быстро распространять информацию о какой-либо проблеме».

Нарастающее давление со стороны студентов по поводу оценок подталкивает другой процесс, называемый инфляцией оценок, когда преподаватели ставят «отлично» все возрастающему количеству студентов. И по-человечески преподавателей можно понять: некоторым из них не хочется тратить время и нервы на объяснения и споры со студентами, рискуя получить раздраженные комментарии, анонимные письма или, того хуже, подвергнуться коллективной обструкции. Легче уступить и избежать лишних претензий.

На деле перед нами нечто большее, нежели просто борьба за оценки: это стремление освободиться от власти оценивающего, осознанное или неосознанное желание сломать традиционную академическую иерархию, перевести отношения «преподаватель — студент» в горизонтальную плоскость, избавиться от односторонней зависимости студента от преподавателя, подорвать власть университетского наставника.

Быть наставником или оказывать образовательные услуги

Когда все можно прогуглить, неизбежно снижается роль профессиональной экспертизы в целом и авторитет преподавателя в частности. Насколько бы ты ни был профессионален как преподаватель в своей области, знать больше, чем «знает» Интернет, в принципе невозможно. В итоге влияние довольно быстро утекает от квалифицированных экспертов к тому, кто умеет оперативнее и лучше упаковывать и подавать информацию. 

Всё чаще просматриваются попытки уподобить университет супермаркету: представить студентов в качестве клиентов, а преподавателей — в качестве тех, кто оказывает им образовательные услуги (как говорил под запись один студенческий персонаж: «Мы вас наняли»). Это попытка дезавуировать логику наставничества и заменить ее квазирыночной логикой. Разумеется, такой подход большинству преподавателей не нравится, ибо он подрывает сами основания университета как академической корпорации, которая не может сводиться к логике «ты — мне, я — тебе».

Рыночная логика продвигается не только снизу, но и сверху. Кризис в преподавании является элементом более общего кризиса университета, когда цементирующая его ранее идея культуры заменяется идеей технологического развития. Этот процесс развернулся в середине 2010-х годов, но пандемия сильно его ускорила и дала его приверженцам дополнительные козыри и обоснования собственных действий (безопасность человека!). Технологизация образования идет рука об руку с его коммерциализацией, ибо стандартизованный технологичный продукт легче продавать. Это прекрасная почва для распространения логики потребительства в образовании. В итоге знание коммодифицируется в виде информации, на смену принципу критики приходит принцип пользы, место гуманитариев занимают программисты, а вместо человеческого общения мы все больше переходим к нажатию кнопок.

Цифровые инструменты предоставили огромные возможности для дальнейшей стандартизации образования со все более универсальным и детальным учетом. Стандартизация выполняет сразу несколько связанных функций. Во-первых, она позволяет масштабировать процессы; во-вторых, обеспечивает дальнейшую централизацию управления этими процессами и делает такое управление более эффективным; в-третьих, создает дополнительные возможности для экономии, отсечения «лишнего» (или того, что объявляется лишним); и, наконец, в-четвёртых, создает для потребителя образовательных услуг иллюзию расширяющегося выбора, который, впрочем, все более становится выбором из удивительно схожих альтернатив (как в супермаркете — выбор из сотни сортов практически одинакового сливочного масла). 

Всё начинает подчиняться конвенциональной экономической логике. Образовательный супермаркет, в свою очередь, становится якорным элементом крупного торгового центра, где продажи образовательных услуг совмещаются с развлечениями для студентов в виде разного рода внеучебных активностей. Студенты, успешно осваивающие роль «клиентов», не просто выбирают образовательные продукты, но требуют персонализации обслуживания и индивидуального подхода.

Можно ли в аудитории говорить то, что думаешь

Формально преподаватель в аудитории пользуется немалой академической свободой высказываний, но сдерживающих барьеров становится все больше и больше. И дело не только в политических ограничениях. У молодых людей возникает своего рода гиперчувствительность, когда любой намек может быть воспринят как оскорбление и когда нарастает желание избавиться от малейшей несправедливости путем немедленного наказания виновных — например, путем отстранения или даже увольнения неугодного преподавателя. С распространением новой этики преподавателям приходится все более тщательно фильтровать высказывания, а каких-то чувствительных тем избегать вовсе, чтобы никого не задеть.

Главный герой сериала профессор Билл Добсон пользуется популярностью, имеет высокую репутацию, обладает харизмой и при этом игнорирует общепринятые правила. Но он не замечает, что времена изменились. И всего лишь один необдуманный поступок коренным образом меняет его жизнь и судьбу. Делая на лекции дежурную отсылку к фашизму, он зиганул без всякого умысла, допустив своего рода мальчишескую выходку. Все это было тут же снято на видео, профессора переодели в форму нациста, а видео распространили по социальным сетям и интерпретировали в самом наихудшем смысле. Одним словом, профессора объявили нацистом (каковым он и близко не был), игнорируя контекст, не выясняя причин и интенций, без всякого обсуждения.

Билл наивно думал, что все объяснит. Но его объяснения никому не нужны — обсуждение, даже не начавшись, заменяется осуждением и агрессивным требованием извинений за якобы задетые чувства студентов. Любые аргументы в защиту профессора переворачиваются и переиначиваются. По сути, проводится нехитрая мысль о том, что если вы белый штатный профессор, то вы по определению находитесь в доминирующей позиции, и с вами не может быть равноценного диалога. Любая коммуникация здесь выстраивается на основе презумпции виновности, как это блестяще показано в сцене встречи профессора Добсона с возмущенными студентами в университетском дворике.

В итоге Билл Добсон отстраняется от преподавания и в два счета лишается допуска в университетский кампус. А дражайшая подруга — заведующая кафедрой крадет его лекционные конспекты, чтобы отдать их другому преподавателю. Но заведующая тоже не избегает скандала. Когда она просит ассистентку не обсуждать публично инцидент с Биллом, то сама попадает под каток обструкции — якобы она затыкала рты. Мы видим беспринципные студенческие медиа, которые переиначивает ситуацию для ловли хайпа. Мы наблюдаем толпу, воспринимающую нелепую, по сути, ситуацию без всякого подобия рефлексии. Разворачивается нешуточная борьба с выдуманными угрозами под лозунгом: «Гнать нацистов из Пемброка». У них нет других, более серьезных проблем?

Характерно, что администрация в фильме моментально встает на сторону студентов, легко уступая их давлению. Мы видим насквозь фальшивые слушания об увольнении профессора, явную имитацию разбирательств с заранее готовым решением. Администраторам не нужна правда, они попросту боятся потерять поддержку спонсоров и выпускников, стремятся удерживать студентов, приносящих университету деньги. А преподавателей, по их мнению, можно найти других. И администрация сдает сначала своего лучшего профессора, а потом и саму заведующую.

Чем заканчивается вся эта сериальная история? Мы видим, что при всем искреннем желании сдвинуть с мертвой точки хотя бы что-то, новая заведующая втягивается в длинную цепь компромиссов. В итоге ей не удается решить ни одной задачи — ни защитить оболганного профессора, ни пригласить молодую талантливую преподавательницу, ни решить проблему со стариками, ни привлечь на свою сторону студентов. Она даже не смогла помочь старой преподавательнице, которую переселили в подвал рядом с фитнес-залом. Не удается и удержать накопившиеся проблемы внутри кафедры, как требовала администрация.

У заведующей в принципе было желание что-то изменить и на самой кафедре, но первые же практические шаги привели к нарастающему сопротивлению со стороны коллег. Используя разные поводы (допущенные ошибки и протесты студентов), они в итоге убирают слишком активную заведующую, выражая ей вотум недоверия. Дело закономерно заканчивается отставкой, крахом былых планов и надежд. При этом характерно, что в фильме мы не находим ни одной правой стороны. Все выступают как бы жертвами сложившихся обстоятельств. Означает ли это, что лучше было ничего не делать? Или руководитель, несмотря ни на что, должен гнуть свою линию? Но тогда как минимум он или она не должны избираться.

В финале главные герои оставляют свои посты, освобождаясь от ответственности и скидывая вместе с нею бремя несбыточных надежд. Они поставили свои принципы, персональную репутацию и семейное благополучие выше денег и служебной карьеры, решив по крайней мере часть своих личных проблем, и мы за них искренне рады. А университет с кафедрой английской литературы остался там же, где и был, без всяких видимых изменений. Куда он движется и движется ли куда-то, по-прежнему непонятно. Но ясно, что продолжающееся инерционное развитие ничего хорошего ему не сулит.

История списана с натуры

Кто-то может подумать, что речь идет об очередных киношных выдумках. Но дело как раз в том, что показанная в фильме история не придумана, а в некоторых принципиальных сюжетах списана с натуры. Так, в одном из лучших американских университетов (Йельском) в 2015 году произошёл весьма нашумевший случай. Один из деканов отправил по внутриуниверситетской рассылке письмо с просьбой к студентам хорошенько подумать над своими костюмами на Хеллоуин. В ответ пара супругов-преподавателей Эрика и Николас Кристакисы выразили сомнение в том, что следует контролировать костюмы молодых людей. Ссылаясь на своего мужа-социолога, Эрика написала буквально следующее: «Если вам не нравятся чьи-то костюмы, просто не смотрите или скажите им, что они вас задевают. Обсуждайте это друг с другом. Свобода слова и способность сдерживать обиды — ключевые моменты свободного и открытого общества».

И что в этом такого, спросите вы. А то, что моментально хлынула волна протеста со сбором подписей, причём не против декана, а за увольнение Эрики, с оскорблениями и угрозами в её адрес. Протесты противников свободы самовыражения переместились в офлайн, 700 студентов подписали против неё открытое письмо. Далее, буквально как в сериале, профессор Кристакис в одиночку вышел на лужайку кампуса, чтобы открыто обсудить проблему со студентами, проявляя при этом потрясающую выдержку и желание выслушать. В этом можно убедиться, посмотрев видео, которое гуляло по социальным сетям. Там же находится и видео, где девочка-первокурсница во всю мочь кричит на седовласого Кристакиса. Приведём дословный перевод её возгласов, убрав нецензурную лексику:

«Замолчи! Ты в доминирующей позиции, и это твоя работа — создавать комфортную и домашнюю обстановку для студентов, которые живут в Силлимане [университетском кампусе. — Авт.]. А ты этого не делаешь». Кристакис пытается мягко возразить, и тогда она срывается буквально на визг: «Тогда зачем вообще ты занимаешь своё место? Кто ты такой вообще? Ты должен уйти. Если ты думаешь так о своей доминирующей позиции, тебе лучше убираться отсюда. Ты понял? Здесь нужно создавать домашнюю среду, а ты этого не делаешь. Первокурсники приходят в Йель, и что они видят? Они хотят уйти отсюда, перевестись куда-то, потому что ты плохо служишь этому сообществу. Ты не должен спать ночами. Ты мне отвратителен». Не дожидаясь ответа от ошарашенного профессора, девушка поворачивается спиной и уходит.

Это уже не кино, а реальная жизнь. И в этой жизни Эрика Кристакис уволилась, а Николас Кристакис прекратил преподавание. Уверен, что создатели сериала знали об этой нашумевшей истории.

Как объяснить подобные выплески, которые получили широкое распространение в университетах США в первой половине 2010-х годов? В таких делах у нас ещё мало собственного опыта, и потому приходится опираться на американскую экспертизу. Для терминологического обозначения подобных ситуаций появился специальный термин — «микроагрессии» (microagressions). Теперь так маркируются всякие незначительные действия или высказывания, которые не имеют никакого злого умысла, но могут быть сочтены оскорбительными, как в случае с «фашизмом» Билла. Так, например, если спросить у человека азиатской, африканской или латиноамериканской внешности: «Откуда ты родом?» (Where were you born?), это может быть расценено как акт агрессии.

Важно, что отсутствие злых намерений в подобных ситуациях уже не принимается в расчёт. То есть человек может и не подозревать, что совершил микроагрессию или акт насилия. Главное то, как высказывание или действие было воспринято и интерпретировано тем, кто сам поименовал себя жертвой. Оценка производится на основе индивидуальных эмоций и субъективных интерпретаций сказанного и содеянного. 

Причём далее эта оценка становится необсуждаемой и неоспоримой. Следуют безапелляционные и агрессивные требования извинений и наказаний, подкрепляемые мобилизуемым коллективным давлением и остракизмом. При этом извинения, если на них идут, фактически становятся признанием вины, в том числе за то, в чём человек, по сути, невиновен. Оспаривать эти обвинения тоже нельзя, поскольку легко получить новые обвинения в виктимизации, в обвинении жертвы (blaming the victim). В результате эмоции замещают объяснения и доказательства, осуждение ставится на место обсуждения. И всё это мы увидели в фильме.

Создавать конкурентную среду или домашнюю атмосферу

Здесь следует понять, что речь идет не просто о хамском поведении, нежелании что-либо слушать и обсуждать, если это не соответствует твоим собственным представлениям. Важен сам характер требований со стороны студентов. Вспомним, что именно девушка кричала профессору Кристакису? От администрации и преподавателей требуют воссоздания в университете домашней атмосферы, когда они должны в какой-то степени заменять студентам родителей и когда от них ожидают эмпатии. 

Именно недостаток эмпатии был использован в качестве основного обвинения в отношении профессора Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе Гордона Клейна (ещё один реальный эпизод из жизни американских университетов). В 2015 году его отстранили от работы из-за мейла, в котором он, по сути, отказывался снижать экзаменационные требования в отношении студентов афроамериканского происхождения. Письмо было ироничным, но не содержало, на мой взгляд, ничего оскорбительного. Между тем требование немедленной отставки профессора подписали 20 тыс. человек (!), из которых большинство наверняка впервые услышали его имя. Справедливости ради скажем, что позднее Клейн был восстановлен на работе, но подобный благополучный исход случался далеко не всегда.

Так что от преподавателей ожидаются уже не просто сочувствие и эмпатия к студентам, но нередко и снижение оценочных требований, чтобы их ненароком не «травмировать». Также от преподавателей всё чаще ждут «предупреждения о триггерах» (trigger warnings) — о том, что какой-то материал учебного курса (например, тема насилия) способен вызвать негативные эмоциональные реакции, спровоцировать у кого-то травматические воспоминания или вызвать паническую атаку. Получив такое предупреждение, студенты имеют право покинуть аудиторию. Происходит изъятие из лекций материала, который им может показаться сомнительным. Ширится список «опасных» книг, в который попал, например, «Великий Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.

В свою очередь, от администрации американского университета студенты требуют создания так называемых «безопасных пространств» (safe spaces) с нулевым уровнем толерантности к отклонениям, избавляющих от точек зрения, которые могут задеть их чувства, и от общения с теми, кто не согласен с их мнением. Вскоре под такими пространствами подразумевается весь кампус университета. По сути, во многих университетах США, в прошлом оплотах либерального образования, произошло резкое сужение пространства для свободы слова.

Эти попытки всячески избежать эмоционального дискомфорта и в целом теневых сторон действительности выглядят как плохая подготовка к будущей жизни (и профессиональной, и личной). Кроме того, это производит крайне негативный эффект на межперсональную коммуникацию в образовании. В такой обстановке происходит резкое снижение взаимного доверия между преподавателями и студентами, которое крайне необходимо для образовательного процесса. Ведь он должен быть построен на диалоге между сторонами и взаимном самораскрытии преподавателей и студентов, а какое может быть «самораскрытие», когда ты вынужден фильтровать каждое сказанное или написанное слово.

Современные студенты требуют к себе повышенного внимания, хотят индивидуальной обратной связи и расстраиваются, если ее не получают, причем не получают безотлагательно. Все более ценятся преподаватели, проявляющие заботу о студенте, выполняя своего рода «родительскую» функцию. Уже не ясно, что нужно больше: знания или эмоциональная поддержка. Порою начинает казаться, что эмоциональное состояние ставится, по сути, выше задач интеллектуального развития.

Вы спросите: а какое отношение весь этот сериал и рассказанные нами по ходу истории имеют к российской действительности? Пока в столь радикальном виде у нас их нет, и наши студенты ведут себя куда более разумно и взвешенно. Но разве не улавливаются никакие тревожные признаки? Разве мы не привыкли многое заимствовать из западного опыта, пусть и с некоторым запозданием? Впрочем, искренне надеюсь, что до подобного поведения в наших стенах мы не дойдем. Но чтобы этого не произошло, стоит присмотреться к новому опыту американских университетов.

Что всё-таки делать

Если мы не хотим потерять контакт с новыми поколениями студентов, нам придется понять, что они приходят в университет не только (и в возрастающей мере не столько) за знаниями, но с надеждой найти какую-то опору в этом турбулентном мире. Они ожидают, что мы поможем им определиться в эти критически важные для них формативные годы, когда складывается характер взрослого человека. Их стремление бороться со всякими несправедливостями часто оказывается оборотной стороной поиска своего места в этой жизни. А поскольку мы к этому запросу часто не готовы, они разочаровываются. Между тем студенты нуждаются в нашей помощи. Как говорится в сериале: «Наша работа — дать им убежище от дерьма. Быть честными...», а не защищать пожертвования и рейтинги.

​​Мы должны увидеть, что за выплескиваемой время от времени молодежной агрессией может скрываться внутренняя слабость, что сегодняшние молодые поколения сами во многих отношениях уязвимы. Во-первых, мы, старшие, сами их такими воспитали, по-родительски постоянно опекая и контролируя. А во-вторых, именно на период взросления младшей части миллениалов и ещё более молодых зумеров в России пришлась серия внешних шоков — длительной экономической рецессии, пандемии коронавируса, разворачивания специальной военной операции и введения против России жестких международных санкций. И если следовать теории поколений, подчеркивающей принципиальную важность формативных лет (периода взросления) для всей будущей жизни, именно на этих поколениях в перспективе в большей степени скажутся последствия текущих катаклизмов. Поэтому наша задача — попытаться им помочь совладать с этими последствиями, в том числе справляться с собственными эмоциональными состояниями, на что ранее мы не обращали внимания.

Если же мы действительно собираемся помогать, то для этого придется меняться самим, не теряя при этом собственной опоры. Следует помнить, что у нас есть свои принципы, от которых мы, надеюсь, не готовы отказываться. Мы хотим не просто учить, а побуждать студентов к самообучению. Намерены вырабатывать у них критическое мышление и другие общие академические и жизненные навыки, пригодные в любое время и на любом рабочем месте. Стремимся вовлекать студентов, используя разные форматы обучения, но при этом не скатываться к их развлечению. Нам нужно отрывать их, хотя бы на время, от смартфонов и бороться с раздерганностью сознания и действий. Мы должны использовать прозрачные системы оценивания и давать студентам необходимую обратную связь, не поддаваясь в то же время давлению с их стороны. Нам придется соблюдать с обучающимися более четкую физическую и коммуникационную дистанцию, при этом не теряя с ними человеческого контакта, и всячески противостоять проникновению политики в аудиторию.

Должны ли мы, преподаватели и руководители университета, подстраиваться под наших визави, студентов? Да, должны, но только при условии, что мы держимся своих принципов. Без этого подстройка, не имеющая границ и четких ориентиров, приведет к размыванию смысла всей нашей деятельности. К студентам нужно относиться с вниманием и уважением, но не идти у них на поводу.

Означает ли это, что в решении описанных выше проблем преподаватель может полагаться только на самого себя? Хочется верить, что это не так. В первую очередь ты опираешься на собственные силы, но дальше ищешь поддержку от коллег и от университетской политики. Мы должны помнить, что в нынешней ситуации многие преподаватели нуждаются в такой поддержке.

В любом случае преподаватель — это не обслуживающий персонал, это ядро университета (по крайней мере, хорошего университета). И хочется видеть в студентах наших младших коллег и партнеров, с которыми мы вместе стараемся улучшить образовательный процесс и общую университетскую среду, а не «клиентов», которые высчитывают на каждом шаге, насколько хорошо им оказываются «образовательные услуги».

Думаю, в ближайшие годы нам будет нелегко. Но надеюсь, что сообща мы справимся.
IQ

18 ноября, 2022 г.