Зал «Материальная культура»

Роман Алексея Толстого «Хождение по мукам»

Революция в освещении моих школьных учителей выглядела очень романтично и привлекательно. Так, словно это было большое и веселое (sic!) приключение, наполненное подвигами, авантюрами и прекрасными принцами — революционерами, которых дожидались в деревнях и рабочих кварталах отважные и не менее прекрасные подруги. Это впечатление подкреплялось книгами, фильмами и песнями («По долинам и по взгорьям», «Мы на огненных мчались конях» и «Погоня») на уроках музыки.

Фильм «Хождение по мукам» (1974–1977, режиссер Василий Ордынский), с которого для моего поколения началось знакомство с одноименным романом-трилогией Алексея Толстого, производил совсем другое впечатление. Несмотря на заказной оптимизм, в нем проскальзывал совершенно непривычный абсурд. Кровавые приключения главных героев вызывали не радостный интерес, а болезненное любопытство. Героини в исполнении удивительно красивых актрис оказывались в совершенно немыслимых и неромантичных передрягах.

Роман «Хождение по мукам» Алексея Николаевича Толстого (три части: «Сёстры» (1921–1922), «Восемнадцатый год» (1927–1928), «Хмурое утро» (1940–1941)), который мы, конечно же, сразу прочитали и горячо обсуждали, оказался, несмотря на сомнительные художественные достоинства, одним из первых повествований, «включивших рефлексию». Мы тогда не читали еще ни Булгакова, ни Бунина, ни Бабеля.

Этот роман, несмотря на вассальную цель автора, позволял почувствовать читателю, как в повествовании история сопротивляется пропаганде. Эмоции юного читателя так очевидно противоречили логике сюжета, который развивался от дореволюционного морального хаоса к прекрасному будущему электрификации, что невозможно было не задуматься о сути революционного переворота. Литературные противоречия самой трилогии, художественно оскудевающей к третьему роману, точнее объясняли эмоции читателя (стремящегося в прошлое, а не будущее героев романа), чем открытое, но неубедительное воспевание советской утопии, которым заканчивается эпопея Алексея Толстого.

Автомобиль Ford Model T

Легендарный автомобиль Генри Форда (модель Т) в начале XX века имел славу под стать iPhone в начале XXI века. За период 1913–1926 гг. в Америке было продано около 15 млн автомобилей данной марки. Это примерно эквивалентно факту, что каждый десятый житель появившейся Страны Советов имел бы по одному автомобилю.

Модель Т ассоциируется как с ростом уровня жизни, так и ценностью предпринимателя. С одной стороны, рост уровня жизни шёл как от пользы, которую приносил автомобиль в сравнении с повозкой; так и от подхода к его производству. Генри Форд считал, что автомобиль должен стоить столько и рабочий, его производящий, получать столько, чтобы он мог позволить купить себе автомобиль примерно за год. Поэтому когда в России могли бы тоже появиться автомобили и начал бы расти уровень жизни, экономика порушилась, началась гражданская война и военные действия вели на лошадиных повозках (тачанках).

С другой стороны, Генри Форд представлял собой тип передового индивидуального предпринимателя, у кого была идея; кто смог организовать производство, начав сборки в собственном сарае (гаражей ещё не было). Образ Генри Форда вдохновил многих американцев на то, что нужно быть предпринимателем; это путь к личному процветанию и росту благосостояния в обществе в целом. В отличие от Америки в Стране Советов образ индивидуальной инициативы был полностью подавлен, он презирался. Это заронило зерна фундаментальных проблем экономической системы Страны Советов.

Таким образом, модель Т Генри Форда ассоциируется с революцией 1917 г. у меня по принципу противоречия, как образ того, что мы упустили и отсутствие чего породило многие будущие проблемы в культуре хозяйствования.

Карамель «Пролетарская»

«Пролетарскую» карамель в эпоху нэпа производил Моссельпром — объединение крупных предприятий пищепрома, в которое входила и кондитерская фабрика «Красный октябрь».

Новая экономическая политика, введенная Лениным в 1921 году и сменившая военный коммунизм, была актом отчаяния. Революция, гражданская война и военный коммунизм крайне истощили российскую экономику (в том числе легкую и тяжелую промышленность). Ради производства изделий массового спроса приходилось возрождать рыночные отношения (сильно регулируемые) и предпринимательство, которые однозначно ассоциировались с капитализмом, но никак не с коммунизмом.

Многие большевики были шокированы этим экономическим реваншем. Нужно было как-то спасать положение. И тогда небольшая группа теоретиков социализма из круга поэта Владимира Маяковского и творческого объединения ЛЕФ (Левый фронт искусств) начала разрабатывать новую концепцию потребления. Они предлагали воспринимать товары эпохи нэпа как переходные, но содействующие наступлению социализма.

Искусствовед Борис Арватов, один из лидеров ЛЕФ, развивал идею «производственного искусства» — слияния искусства с созданием материальных ценностей. С одной стороны, его теории апеллировали к дореволюционному стремлению потребителей к предметам роскоши. С другой стороны, сам внешний вид изделия должен был трансформировать интерес потребителя к «капиталистическим» товарам в новое стремление к социалистическим формам и строительству нового общества.

Именно художники-лефовцы разрабатывали рекламу для Моссельпрома. Дизайнер и фотограф Александр Родченко создал рекламные постеры, а Маяковский написал к ним знаменитый слоган: «Нигде кроме, как в Моссельпроме».

Эта конфетная обертка уникальна, поскольку соединяет динамичные формы авангарда (присущие творчеству Родченко и Маяковского) с реалистичным портретом наркома просвещения Анатолия Луначарского. Он был философом, искусствоведом и членом партии большевиков и разрабатывал влиятельную на тот момент концепцию пролетарской культуры.

Портрет наркома просвещения был частью своего рода политинформации для потребителей. Образ известного, весьма прогрессивного большевика на конфетной обертке должен был помочь покупателям конвертировать их «мелкобуржуазное» желание просто поесть сладкого в подсознательное стремление к строительству социалистического общества.