Зарядьелогия

Парк «Зарядье» дал начало целой серии исследований и семинаров, в которых участвовали урбанисты, культурологи, дизайнеры, антропологи, географы. Исследователи Михал Муравски, Маргарита Чубукова и Дарья Волкова проанализировали мифы о новом парке в журнале НИУ ВШЭ «Городские исследования и практики». IQ.HSE излагает их основные выводы.

Цветущая сложность

Парк «Зарядье», открывшийся 9 сентября 2017 года, остается одним из самых обсуждаемых архитектурных проектов Москвы. О его популярности свидетельствует переосмысление топонимики. Раньше Зарядьем называли исторический район столицы рядом с Кремлем. Теперь под этим топонимом подразумевают именно парк.

Он позиционируется как «парк настоящего будущего», «чудо в сердце столицы». По словам Дарьи Волковой, он «задуман для того, чтобы поражать: технологиями (мост, экран, стеклянный купол, камеры), цифрами (количество посетителей) и разнообразием (разные ландшафты, кухни)». Но в той же степени он удивляет и эклектикой, калейдоскопом стилей, «цветущей сложностью». «Нагромождение смыслов и намерений», «набор зачастую не связанных между собой предметов, событий, отсылок к разным эпохам» — таким видит «Зарядье» исследовательница. В дизайне парка происходит «беспрестанное превращение разнородности <...> в высокую идеологию», уточняет Михал Муравски. В стиле парка одновременно считываются западничество и «русскость», оппозиции естественного и искусственного, прошлого и будущего, устремления в будущее и ностальгии по прошлому. Реальная история места «стирается» — конструируется другая, больше отвечающая обстоятельствам.

Эта мозаичность «Зарядья» воспринимается горожанами по-разному, в диапазоне от восторга до неприятия. В случае с обывателями «механизм социального программирования часто действует безотказно», пишет Маргарита Чубукова. Положительные эмоции «конвертируются в гордость за столицу». Но в целом однозначного восприятия «быть не может»: в парке представлен чрезмерно широкий спектр задумок.

В запуске «Зарядья» участвовали множество столичных структур: от Департамента культуры города Москвы, Департамента информационных технологий, Объединенной дирекции «Мосгорпарк» до инжиниринговых компаний. «Многообразие агентов прямо указывает на коллективную ответственность за итоговый результат», — комментирует Чубукова. По сути, парк создавался по формуле «не только, но и», считают исследователи. А в эту формулу укладываются даже полярные концепции и явления. 

Так, участники зарядьелогических семинаров рассуждали о парке в терминах «не только ад, но и рай». По остроумному замечанию Михала Муравски, лето в «Зарядье» — «не только лето, но и зима; зима — не только зима, но и лето». Травяной холм над филармонией оснащен технологией «аккумуляции климата», поэтому зимой растениям тепло, а летом — прохладно.

Устаревшая современность

Многие контрасты «Зарядья», казалось бы, смягчает концепция нового парка.

Некоторые специалисты акцентировали: «Зарядье» — «современный парк», который основан на игре с оппозициями: искусственное vs естественное, реальное vs виртуальное. 

Сосуществование рукотворного и природного начал встроено в концепцию «дикого урбанизма» (wild urbanism), которая была предложена в проекте-победителе (автор — нью-йоркское бюро Diller Scofidio + Renfro). По словам Чарльза Ренфро, «дикий — это «возможность и покинуть город, и в то же время быть ближе к нему». Так можно создавать пространства, «где природа и город встречаются крайне неожиданным образом».

Однако ряд экспертов разочарован такой «встречей». На одном из круглых столов по зарядьелогии архитектор Никита Асадов подчеркнул «вторичность» и несовременность комплекса. По его словам, проект «слишком фигуративный», а западная бионическая архитектура с ее мимикрией под сложные растительные формы вышла из моды. «Архитектура парка будто бы успела устареть еще до его открытия», — комментирует Маргарита Чубукова.

Парк неопознанной идентичности

«Зарядье» несет функции парка (как место прогулок и отдыха «на природе»), но по облику слабо напоминает его, считают некоторые эксперты. Во всяком случае, это не усредненный «парк культуры» с садовой скульптурой, газонами, клумбами, фонтанами, разные версии которого существовали во многих городах. Эти штампы в «Зарядье» преодолены. Вместе с тем, его идентичность пока слишком неопределенна.

Михал Муравски ставит под вопрос, можно ли называть парком эту «сложно возведенную структуру с растениями на крышах, огромной подземной автопарковкой, не говоря уже о мифическом комплексе таинственных ядерных бункеров». Исследователь добавляет: «Это «дикая» зона-экспромт, свободная, но также контролируемая, охраняемая и срежиссированная территория только для хороших манер и послушных граждан».

Так или иначе, в конкурсе специально оговаривалось, что «это будет главный парк Москвы и России». Однако при этом подчеркивалась и гибридность нового места: «общественное пространство мирового класса», но с «индивидуальным характером». В облике парка должны были сочетаться западничество и «русскость». С одной стороны, ориентирами служили Центральный парк Нью-Йорка, лондонский Гайд-парк, барселонский парк Гуэля и Миллениум-парк в Чикаго. С другой стороны, парк должен был представлять российский ландшафт, причем во всем его многообразии.

 Так, выделенные в «Зарядье» климатические зоны России (тундра, тайга, степь и пр.) выглядят как мини-энциклопедия русской природы. По меткому замечанию Михала Муравски, они собраны в парке так же, как культура народов СССР была представлена на ВДНХ.

 Та же репрезентативность проявляется и в «Гастрономическом центре»: фудкорт предлагает национальные кухни всей России. 

Ностальгия по «российскости»

Исследователи говорят об определенном «пейзажном национализме» «Зарядья». Автор термина, антрополог Сергей Штырков, подразумевает под ним устойчивые черты русского пейзажа в массовой культуре. Речь идет о дискурсивном и визуальном выражении «особой связи между человеком как представителем нации <...> и определенным культурно канонизированным ландшафтом». Причем этот ландшафт воспринимается как естественный, но утраченный в силу обстоятельств, нарушающих «нормальное течение дел»: модернизации, миграции и пр.

Национальность «Зарядья» очевидна, отмечает Маргарита Чубукова: «Помимо Кремля на фоне «русских» берез здесь можно увидеть «церквушку над тихой рекой» — храм Зачатия Анны Праведной, что в углу, костюмированное представление с «нашими» боярами в День народного единства и многое другое». Восстанавливая эту пейзажную идиллию, создатели парка преодолевают тоску по воображаемому исконному прошлому. Проблема нарушения «нормального течения дел» теряет остроту.

С чистого листа

Ностальгия по былому сочетается в «Зарядье» с уничтожением исторического контекста. Оно проявляется и в ландшафтном дизайне, и в застройке. Как отметил культуролог Рустам Рахматуллин, речь идет о радикальной переделке местного пейзажа. Там, где некогда были долина и луг, выросли горы.

Но подобные эксперименты с природой и культурой района — вовсе не новость. Зарядью часто приходилось переживать реинкарнацию. И сейчас оно «застраивается в той традиции, которая относилась к Москве, как к чистому листу, когда можно было снести часть Кремля в XVIII или в ХХ веке», говорит Рахматуллин. Старые здания района разрушали и в 1930-е годы (в связи со сталинской реконструкцией Москвы), и в «нулевые» (когда морально и физически обветшала гостиница «Россия»). Местная доминанта — Кремль — диктовала другую, более масштабную и соответствующую времени застройку.

«Чистый лист» наполнялся новым содержанием — менялась репутация места. Исторически район был малореспектабельным: в нем жили торговцы, скрывались преступники. В годы сталинской реконструкции все изменилось. Сердце Москвы, в том числе Зарядье, должно было выглядеть монументально, в духе эпохи и страны. Здесь должен был появиться «дом, куда переедет Сталин со всем аппаратом правительства, а под ним будет огромное газово-атомное убежище, где можно будет прятаться», пишет Дарья Волкова. Затем наступил черед проектов, которые должны были охватить пустырь Зарядья целиком: гигантское здание Наркомата тяжелой промышленности, монументальный Второй дом Совнаркома (эти утопии не реализовались). В 1967 году появилась гостиница «Россия». А затем — парк. Подлинного Зарядья давно нет, и «не парк «Зарядье» убил его», подытоживают исследователи. 

Возможно, район и не менялся бы столь радикально, если бы не российское «очарование централизацией». Кремль и Красная площадь, пишет Муравски, — «вечный центр Москвы и Русского мира». Район Зарядья входит в их орбиту, а потому и мимикрирует. Если во времена Юрия Лужкова второй «Красной площадью» служила «Манежка» (в том числе как средоточие шоппинга), то сейчас ее функции «центральности» перехватил парк «Зарядье».

Гигантомания

Парк — визитная карточка страны. При его создании, как и в советские времена, использовались аргументы «широты, высоты и масштаба», пишет Дарья Волкова. Как и тогда, они стали важнейшими при обосновании смысла проекта. В СМИ постоянно подчеркивались рекорды «Зарядья». На открытии парка побывали около 150 тысяч посетителей, что попало в мировые новости. В социальных сетях в сентябре 2017 года парк упоминался около 300 тысяч раз. Однако важно то, что стоит за рекордами.

Гиперболизация и «желание показать порядком цифр, насколько велик замысел и его воплощение, — черта, присущая проектам, для которых важно оперировать не столько фактами и смыслами, сколько поражать количеством и убеждать размерами», подчеркивает Волкова.

Так, сайт парка рассказывает, какие силы задействованы при оснащении цифровой панорамы «Машина времени» (мультимедийного шоу о российской истории): четырехобъективная камера, зал с интерактивным полом, 32-канальная звуковая система, 300 актеров и пр. Создатели фильма собирались сделать зрителя «свидетелем всей истории Москвы». Визуальные эффекты шоу действительно впечатляют. Но, если судить по «Книге отзывов и предложений», публика нередко разочарована содержанием фильма: его чрезмерной простотой («для тех, кто учился в школе не на тройки, делать нечего»), отрывочностью и быстрой сменой слайдов («не запоминается то, что было на предыдущем»).

Парад аттракционов

«Зарядье» задумано как собрание чудес, технологических и природных. Ажиотаж, буря эмоций — неотъемлемая часть его мифологии.

Среди аттракционов, например, парящий мост, «Полет над Москвой» и увлекательная экология (диковинные растения и регуляция климата).

 При этом парящий мост «зациклен на самом себе»: он не соединяет берега реки, а создает петлю на левом берегу. Культурологи, критиковавшие «Зарядье», подчеркнули, что единственная роль парящего моста — удачный фон для селфи. Действительно, публика охотно фотографируется и рассматривает окрестный пейзаж с нового ракурса. Вау-эффект, эмоции обеспечены.

 Ботанические диковинки тоже вызвали эйфорию, причем, по словам представителей «Зарядья», настолько бурную, что посетители в первые же дни вытоптали и унесли с собой часть растений.

 Источник наиболее острых ощущений — четырехмерный симулятор «Полет над Москвой». Во время полета зрители видят наиболее знаковые места столицы: Большой театр, высотки, Храм Христа Спасителя, ВДНХ, комплекс Москва-Сити и пр. Кстати, это парение над Москвой вписывается в космическую мифологию «Зарядья».

Русский космизм

Михал Муравски выделяет галактические мотивы в эстетике парка. С одной стороны, они отсылают к советской космической эре, с другой — к современному искусству. Так, монументальный неофутуристский ресторан «Восход» оформлен «в космической тематике — по существу, ожившем художественном произведении (то ли Арсения Жиляева, то ли Алексея Беляева-Гинтовта)». Другие «межзвездные» аргументы — «левитирующие горшки с растениями, цветочные вазы в виде космонавтов, из которых торчат красные гвоздики, барельефы демиургических рабочих и колхозниц (как если бы Вера Мухина повстречалась с Микеланджело), люстры в виде Солнечной системы». Потолок напоминает бывший ресторан «Космос» в гостинице «Россия», в который, по словам Муравски, добавили «органоподобную трубчатую структуру из аэропорта Шереметьево». А «Полет над Москвой» эксперт называет «обновленной версией полета над столицей из сталинистского фильма «Светлый путь» (1940)».

Метамодернизм

Концепцию «Зарядья» можно назвать метамодернистской. Она сочетает тоску по атрибутам высокого модерна — достоверности, централизации, монументальности и героизму — с иронией постмодерна, тотальность — с фрагментированностью, пишут авторы.

Однако такой метамодернизм выглядит как простое «состыкование» смыслов без серьезной рефлексии. По словам Дарьи Волковой, образы новой России, переданные через флору разных зон, куски исторических фактов, бионическую архитектуру, гигантоманию и вау-эффекты, «не находятся ни в противоречии, ни в согласии друг с другом».

Создается «метаистория, собранная из чего-то значимого и отмеченного в памяти, достоверная, но не выстроенная в отдельную логику повествования и не являющая собой ничего нового», заключает исследовательница. 

IQ

Авторы исследования:

Михал Муравски, антрополог (PhD), доцент Школы славяноведения и востоковедения Университетского колледжа Лондона (Великобритания), научный сотрудник (2017–2018 гг.) Высшей школы урбанистики имени А.А. Высоковского НИУ ВШЭ

Маргарита Чубукова, магистр градостроительства Высшей школы урбанистики имени А.А. Высоковского НИУ ВШЭ, магистр антропологии (ЕУСПб), независимый исследователь

Дарья Волкова, магистрант Высшей школы урбанистики имени А.А. Высоковского НИУ ВШЭ

Author: Olga Sobolevskaya, December 12, 2018