В одних случаях беспризорные дети, не посещающие школу и совершающие правонарушения, ресоциализируются — привыкают жить иначе и в новых условиях. В других — создаётся лишь видимость этого, а за пределами школ это все те же «аутсайдеры», ведущие рискованную «дворовую» жизнь. В двух этих вариантах у ребят будут очень разные жизненные возможности. Как помочь им встроиться в социум и научиться общаться с людьми, IQ.HSE рассказывает на основе научной статьи сотрудника Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, социолога Ирины Лисовской. С помощью интервью с «трудными» подростками и их воспитателями, а также включённого наблюдения она выделила наиболее успешные сценарии возвращения таких ребят в общество.
Жене 15 лет. Он ходит в школу урывками: неделю, две — потом пропадает. Стал второгодником. Надо взяться за ум — но опять сплошные прогулы. Заботиться о Жене некому: мать умерла, отец с семьёй никогда не жил. Только два человека пытаются помочь парню: двоюродный дед и его жена. Но Женя считается ещё не самым «трудным» подростком. Таких, как он, называют «тихими прогульщиками». На занятиях почти не бывает, от учителей бегает. Но не пьёт, не дерётся, магазины не грабит.
«Трудные» подростки — крайне широкое понятие. Оно проблематизирует сразу массу всего: от прогулов школы, бегства из дома, психологических травм (например, ребёнок пережил физическое насилие) до правонарушений. Единый знаменатель: общество воспринимает таких подростков как угрозу. И вместо помощи нередко старается их изолировать.
Понятно, что судьбы таких детей очень различны. И стартовые условия — семья, уровень жизни, здоровье, развитие — сильно варьируются. Среди нарушителей закона нередко встречается «золотая молодёжь». Но чаще в беде оказываются дети из неблагополучных семей, социальные сироты (беспризорные при живых родителях), педагогически запущенные ребята, дети, столкнувшиеся с жестокостью и невниманием.
Женя — как раз такой. Он много пережил, закрыт и бесприютен. Вопрос с ним решается. Возможно, отправят в коррекционную школу. Он не хочет, боится клейма на всю жизнь: «Отстой. Со мной общаться никто не будет».
Опасения подростка понятны. Действительно, есть специальные учебно-воспитательные учреждения (и их немало), в которых детей подавляют и стигматизируют. Итог — социальная эксклюзия, окончательное «выпадение» таких подростков из общества. Но есть и другие организации — с более человечным подходом, желанием заинтересовать и направить ребят. Существуют даже самые обычные школы, без статуса «коррекционных», которые успешно работают с самым разным контингентом, в том числе — сложным — теми же сиротами, детьми мигрантов и пр.
Младший научный сотрудник Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Ирина Лисовская рассмотрела в своей статье организации, которые используют восстановительный подход — возвращают трудных подростков в общество. Иными словами, они не практикуют изоляцию, а, напротив, помогают детям скорректировать поведение, наладить новые контакты, найти более благополучную среду. У выпускников таких учреждений гораздо выше жизненные шансы.
Такие организации называются социально-поддерживающими. Это могут быть специальные учебно-воспитательные учреждения открытого типа, школы с адаптированными программами (в системе образования — восемь типов коррекционных школ), профессиональные училища, центры психолого-педагогической реабилитации, некоммерческие организации дополнительного образования и пр.
Ирина Лисовская побеседовала с подростками и педагогами из четырёх социально-поддерживающих организаций в нескольких городах (федерального значения, областном центре, районном центре). Среди них три государственных учреждения: два учебно-воспитательных открытого типа (школа и училище) и общеобразовательная школа с адаптированными программы VII типа (для детей с задержкой психического развития; в такие школы попадают и подростки, находящиеся в трудной жизненной ситуации). Четвёртое учреждение — НКО социально-культурного профиля.
Исследовательница проинтервьюировала 29 подростков и 12 педагогов, а также использовала метод включённого наблюдения и анализ документов. На собранном материале она выделила пять моделей изменения жизни трудных подростков к лучшему. В терминах исследования, это сценарии реинтеграции и ресоциализации.
Ресоциализация — это своего рода реабилитация, комплекс программ, направленных на восстановление социального статуса человека. Это понимание опирается на подход британского социолога Энтони Гидденса, который включает в определение ресоциализации восстановление контакта человека с обществом.
Сама исследовательница подразумевает под ресоциализацией определённую политику социального института, который призван «перевоспитать» подростка, помочь ему сформировать социальные роли, не связанные с правонарушениями. Иными словами, речь о переходе от «девиантного» состояния к «нормальному» через преодоление стигматизации, идентификации с ярлыками.
Близкое по смыслу понятие — реинтеграция. В широком смысле это встраивание в повседневный порядок вещей конкретного общества, член которого «выпал» из него на некоторое время. Пример — военные, вернувшиеся из горячих точек, бывшие заключённые, возвратившиеся на родину мигранты.
В более узком смысле реинтеграция — направление социальной политики в создании программ, помогающих человеку восстановить социальные связи благодаря резкому изменению социальной среды. В исследовании под реинтеграцией понимается конкретная программа учреждения по встраиванию подростка в городские институты: досуговые учреждения, молодёжные культуры и пр.
Тем самым, ресоциализация — это направление работы (стратегия), а реинтеграция — конкретные мероприятия (тактика).
Сценарии (или модели) ресоциализации и реинтеграции могут быть очень разными: варьируются и условия внешней среды, и институциональный дизайн (специфика учреждений, комплекс программ и пр.), и взаимоотношения внутри организации. Исследовательница выделила режимы этих взаимоотношений, от которых существенно зависят сценарии адаптации подростков к другой жизни.
Ключевых режима четыре: формальный контроль и опека, демократичный контроль, гиперопека и контроль, наставничество и опека.
Режим формального контроля и опеки. Роли распределяются так: взрослые «надзирают», подросток — «не повинуется». Воспитатели опираются в работе на нормативные регулятивы либо применяют жёсткое давление (если первый способ не действует). Возможна стигматизация учеников и применение физической силы. В интервью 14-летний Максим (школа VII вида) упоминает такую ситуацию: «Ну, когда в вас ножницы полетели, что бы вы сказали?».
Очевидно, что отношения педагогов и детей напряжённые. Первые стараются «отмахнуться» от детей. Вторые — бунтуют. Завуч школы сетует: «<...>Они [подростки] и срывают уроки, и у нас конфликты. У нас очень часто милиция… в школе, потому что мы вынуждены прибегать <…>». По словам педагога, дети «и оскорбляют в лицо, и унижают, матерят». Других рычагов воздействия, кроме вызова полиции, по сути, нет.
Режим демократичного контроля. В этой ситуации способы воспитания более мягкие, а отношения педагогов и детей — более доверительные. Подросток сам выбирает досуг, способы участия в жизни школы. «Мы первое время разрешаем перейти из группы в группу, с профессии в профессию, — говорит завуч училища. — <...> Давить нельзя. <...> Он, может, пришёл, написал — слесарем <...>, там две недели отработал слесарем, он понимает, что не моё. Если будем давить, то он вообще уйдёт».
При этом в обмен на возможность самоопределения предполагается исполнение обязательств (посещать занятия, соблюдать правила и пр.). Воспитанники в целом уважительно относятся к педагогам. Но большинство учителей для них — всё же не авторитет.
Режим гиперопеки и контроля. Взрослые жестко регламентируют все стороны жизни подростков, но на этом фоне стараются общаться мягче — не оскорбляют, а уговаривают. «Бывают тихие прогульщики, — рассказывает воспитатель. — Я их люблю немножко меньше, потому что с ними надо намного больше возни, чтобы их извлечь и заставить ходить в школу. Приятнее хулиганы, которые, зато, каждый день здесь. Вот бывают <...> такие тихие сони просто, которых надо будить, со всеми в семье разыскивать, бабушек-дедушек, мам, пап уговаривать ребёнка всё-таки <...> выпинать [на занятия]».
Режим наставничества и опеки. Общение взрослых и подростков — доверительное. Ученик не хочет нарушать предписания, поскольку боится потерять доверие наставника. Педагоги обладают явным авторитетом. 15-летний Иван (НКО с культурно-спортивным — цирковым — уклоном) признаётся, что во всём берёт пример с главного тренера: «Мне кажется, что <...> такого нигде не встретишь, что это один на миллион вообще. <...> Если его спросить о чём-то, всегда тебе объяснит, что да как, он тебе даст жизненный совет, он тебе поможет, если надо. Он мне за это время много чем помог».
Кроме режимов взаимоотношений, для сценария ресоциализации и реинтеграции значима возможность переезда, отрыва от прежней среды и обретения новой. Воспитанники могут объединяться благодаря общим ценностям, но в этих процессах есть ключевые участники, а есть «буферные» (мало включённые в общие дела). Жизнь в общежитии или досуг, разделяемый с одноклассниками, определяют роль подростка в коллективе. Так, подростки, не включённые в соседские взаимоотношения, могут оказаться аутсайдерами.
На сценарий влияет и специализация организации: спортивный или творческий уклон, профессиональная подготовка и пр. Благодаря этому конструируется символическое пространство или даже «целые культуры, имеющие определённые фильтры для участников», поясняет исследовательница.
На моделях ресоциализации, бесспорно, сказывается и масса частных факторов. Например, финансирование организации, её внешний вид и интерьер. Так, воспитатель рассказывает, как учеников привлекает само красивое старинное здание школы: «Тоже, наверное, как-то действует, потому что ребята, как только устраиваются в школу, они ходят как в музей там: снимают селфи на фоне гобелена <...>, потом просят, нельзя ли привести девушку, друзей — показать, в какой я школе учусь».
Безусловно, важно, и какие педагоги работают с детьми. Если учреждение — просто реорганизованная общеобразовательная школа, то ситуация может быть очень непростой. В одной из школ учителя, хотя и прошли повышение квалификации, но оказались не готовы к работе с трудными детьми. «Первый год, я помню, был очень тяжёлый, — вспоминает завуч. — <…> Ну, и просто были все в шоке, что и родители такие не идут на контакты, и даже не <...> поинтересовались, куда их детей перевели».
Методы работы с детьми — тоже крайне значимы. К примеру, в случае НКО с цирковым уклоном особым методом воспитания могут считаться гастрольные туры и спонсируемые зарубежные поездки. Это и поощрение, и помощь в социализации (возможность посмотреть мир).
Хорошо, когда у организации выстраивается сотрудничество с городскими секциями, клубами, музеями. Тем самым подросток обрастает новыми контактами, преодолевает фильтры учреждений и собственную стигму. По выражению одной из воспитательниц, надо просто «нравоучения засунуть в досуговую обертку».
Как итог, Ирина Лисовская выделила основные типы сценариев ресоциализации и реинтеграции трудных подростков. Всего их пять: сценарии слияния, беглеца, выхода за рамки, подчинения режиму и изоляции.
Возвращение к нормальной жизни, по сути, происходит в двух сценариях: слияния и выхода за рамки. Сценарий подчинения режиму — половинчатый. В нём ресоциализация слабая, реинтеграция хаотичная. Изоляция и бегство — бесперспективны, здесь ресоциализации и реинтеграции просто нет.
Слияние. Подросток полностью включён в практики организации и мотивирован к достижению результата. Однако в коллективе есть высокие фильтры к такому включению. У организации — свой профиль (театральный, спортивный и пр.), и «кандидат» должен обладать определёнными навыками, чтобы беспрепятственно интегрироваться в коллективе. С одной стороны, воспитанник постоянно преодолевает себя, старается побеждать, а с другой — конкурирует с другими за признание. Идентифицируя себя с организацией, подросток начинает отдаляться от «другого» социального мира (а это не только прежняя неудачная компания, это может быть и семья — родители, и это уже минус).
Сценарий основан на режиме наставничества и опеки. 15-летний Иван называет НКО, в которой занимается, своим домом: «И каждый день я сюда прихожу, для меня это уже полное счастье. <...> Хоть я здесь мало и нахожусь [2,5 года], но мне кажется, что я здесь много провёл времени. И я уже здесь всё понял, что да как». По его словам, здесь «всё другое» — «новое общество, компания».
Беглец. Это обратная сторона сценария слияния. На фоне наставничества и профилизации в организации блокируются возможности для тех подростков, которые не обладают необходимыми навыками, силой воли, выносливостью. Многие воспитанники не выдерживают давления фильтров и бросают школу (хотя потом могут и вернуться). Другой вариант — быть «аутсайдером» в группе.
15-летний Дима вспоминает, как преодолел ситуацию: «Говорили, что я <...> вообще никакой. Но сейчас я себя чувствую очень комфортно. Спокойно так, хорошо. У меня есть друзья, слава тебе господи. <...> Конечно, бывают проблемы, но всё хорошо». Однако другим «неформатным» детям по-прежнему достается. Дима признаётся, что ему очень жаль Варю, «потому что её постоянно обижают». Ей «часто говорят, что она толстая».
Выход за рамки. Он связан с расширением контактов, преодолением ограничений в новой социальной среде. Многие молодые люди переехали учиться из другого города и живут в общежитии, и в организации возникают отношения соседства. Контроль — демократичный, что благоприятствует развитию сообществ по интересам. Подростки входят в профильные сообщества в городе (организация способствует этому — благодаря собственной инфраструктуре и разнообразным партнёрствам). Воспитанники проявляют инициативу. 17-летний Виктор занимался в училище пауэрлифтингом, ездил на соревнования: «Моей весовой категории не было. Но были краевые соревнования». Потом он увлекся воркаутом и также ездил состязаться. Однако путь к достижениям непростой: конкурентная борьба как в организации, так и за её пределами.
Подчинение режиму. Здесь повседневность подростков полностью регламентируется организацией. Никакой инициативы. Сплошная гиперопека и повышенный контроль. Большинство учащихся живут в городе, и внутри организации не складываются отношения соседства. Конфликты позволяет сгладить повышенное внимание взрослых. Кому-то такой вариант подходит. 14-летний Игорь называет новую школу «раем» — ему есть с чем сравнить. «Тут подбирают специальных учителей для учеников, чтобы не было никакой жёсткости, — поясняет он. — <…> Там [в прошлой школе] <…> главное, чтобы ты закончил — и просто пинками из этой школы. А здесь как бы наоборот. Здесь <…> на каждого уделят своё внимание».
Воспитанники формально соблюдают требования школы. Однако за её пределами — у них прежняя, дворовая жизнь, часто всё в той же дурной компании. Новые ценности не усвоены, не интернализированы. 15-летний Аркадий говорит, что среди воспитанников появился человек, который «сливает кому-то информацию». А в итоге возможна стычка: «<…>Нам забили стрелу. В среду, в 7 часов — 200 на 200. Вот мы немножечко офигели. <…> Прийти за полчаса до всего этого и посмотреть — придёт ли кто-нибудь или нет».
Изоляция. Данный сценарий предполагает постоянные ситуации эксклюзии. Подростков могут стигматизировать во внешней среде — например, когда они пытаются включиться в городские сообщества, однако и внутренняя среда организации неблагоприятна. Происходят конфликты: и между сверстниками, и между взрослыми и детьми. 13-летняя Маша редко появляется в школе — «неохота учиться». В результате её «припугивают спецшколой». По словам девочки, это что-то «типа тюрьмы». Это её не смущает: «Я сказала: отправляйте хоть куда».
Доминанта — формальный контроль и опека воспитанников. Возможности развития ограничены: город мало что предлагает молодёжи для досуга и образования, да и у самой организации нет профиля.
В этом сценарии подростки исключены из городской жизни из-за «клейма» — статуса учеников коррекционной школы. Итог — участие в дворовых объединениях и криминальных инцидентах. «Мне вот исправительные работы и всё, — рассуждает 16-летний Виталий. — Ну щас он [друг] сюда приедет. <…> Он там пошёл с пацанами в магазин. Ограбил. <…>Потом ко мне пришли и сказали, что типа я его там заставлял <…>. Хотя он на два года старше меня».
Улучшить ситуацию с перевоспитанием можно с помощью «экспериментов с программным дизайном организаций», отмечает Ирина Лисовская. Так, для организации актуально с помощью аналитических методов изучать вызовы среды и возможности работы с ними. Как правило, такой «мониторинг» проводится чисто интуитивно и опирается на социальный капитал (контакты и связи) работников учреждения.
Завуч училища рассказывает: «Мы <...> очень часто приглашаем к себе лицей, там есть хороший ансамбль “Огонёк”. <...> Там девчонки танцуют. Мальчишки, конечно, глаза загораются сразу, начищают до блеска свои ботинки. Одеваются сразу красиво, прилично. И им нравится это». Приезжают и коллективы из других школ, выстраивается сотрудничество. «Я работала и там, и там, и там, и оттуда всех приглашаем к себе, чтобы было интересно, чтобы им [воспитанникам] было не скучно, чтобы они не замыкались только вот <...> здесь — и всё», — подчёркивает она. Однако контакты организации всё же стоит расширить и развивать, например, программы волонтёрства.
Другой кейс: социально-поддерживающая организация находится в мегаполисе, и у подростков, с одной стороны, масса возможностей, а с другой — риски потеряться в городе. Кроме того, в учреждении принята гиперопека воспитанников, а значит, вероятен сценарий подчинения режиму — и крайне слабая ресоциализация. Реинтеграция тоже безуспешная: подростки оседают в своём конкретном районе и конфликтуют с другими дворами или даже группировками.
Для более успешного сценария надо менять реинтеграцию. Например, начать с вводных экскурсий в районы города, парки, музеи, а затем проводить углубленные экскурсии или выездные занятия в тех же местах. Пригодится и появление самоуправления среди учеников. Это повысит их инициативность.
Нужно учесть, что даже в самых оптимистичных сценариях есть свои минусы. Модель слияния тоже небезупречна. В ней мир подростка делится на «своих» и «чужих», причем «свои» — лишь те, кто разделяет нормы организации. Все остальные — «чужие». 15-летний Дмитрий (НКО) называет их «клоунами»: «Просто я понимаю, что людей засовывают в квадрат и им говорят делать так, и они делают так. У них нет собственного мнения, и это отстой».
Эта ситуация дихотомического разделения мира на белое и чёрное ещё раз показывает, что вопрос успешности и неуспешности сценария, по сути, относителен. «Именно поэтому необходимо модернизировать программный дизайн организации, а также проводить мониторинги качества программ», — подчёркивает исследовательница.
Наш знакомый Женя не делит мир на «своих» и «чужих». Но общие правила — не для него. «Не надо ничего менять. Я так живу, я привык уже». А будущее? «Как подработать, я знаю, с пацанами уже ходили. Остальное пока не колышет». А потом? Отвечает: «Там посмотрим, сейчас всё норм».
IQ
