«Изучаем самое лучшее в обществе: взаимопомощь, альтруизм, солидарность»

Директор Центра исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ социолог Ирина Мерсиянова рассказала IQ о том, как люди меняются в трудное время, и что со всеми нами происходит прямо сейчас, в пандемию. Однако изучающий социум и сам живёт в нём, поэтому интервью оказалось гораздо шире намеченной темы: здесь и кризисы с их последствиями, внутренняя кухня социологических опросов, результаты «коронавирусных» мониторингов и даже счастье — подсчитанное и сбывшееся.

Ирина Мерсиянова,
директор Центра исследований гражданского
общества и некоммерческого сектора,
заведующая кафедрой экономики и управления
в негосударственных некоммерческих
организациях, заведующая научно-учебной
лабораторией междисциплинарных исследований
некоммерческогосектора НИУ ВШЭ

«Когда люди вовлекаются»

— Кризисы, потрясения меняют поведение и характер, но это процесс индивидуальный, психологический. А что происходит с человеком как частью социума?

— Социум состоит не просто из людей, а из групп, социальных общностей. Наш Центр исследований гражданского общества анализирует их, изучает общественную самоорганизацию, роль волонтерства, благотворительности в адаптации населения к кризисным условиям. И мне бы хотелось сфокусироваться именно на этом. Мы ведём Мониторинг состояния гражданского общества с 2006 года. Пережили не один кризис и как граждане, и как исследователи, поэтому поговорить есть о чём.

Что меняется? Ответы социальных групп на эти явления. Мы наблюдаем, как мотивируется добровольчество и мобилизуется общество. Как преодолевают трудности некоммерческие организации, которые сталкиваются с теми же проблемами, что и бизнес, или испытывают специфические. Среди таких проблем, например, уменьшение численности тех, кто делает денежные пожертвования, или невозможность посещать подопечных в медицинских и социальных учреждениях, что создает риски потери волонтёров.

— Общество мобилизуется только когда тяжело, а что преобладает в нас в «мирное» время: бескорыстие и взаимопомощь или недоверие и агрессия в отношении друг друга?

— Бескорыстие, самопожертвование, низовые инициативы, как и агрессия с недоверием, есть всегда. Но сложные периоды проявляют мобилизационный характер гражданского общества, и это замечательно. Хуже, если бы высокий уровень самоорганизации был в обычной жизни, например, 80% граждан занимались бы социальным волонтерством. Возникает вопрос, что делают формальные институты, которым положено решать социальные проблемы?

Мобилизационная функция общества срабатывает в виде вовлечения людей в различные формы конструктивной гражданской активности, и когда это происходит, всё действительно меняется к лучшему.

Конкретный эмпирический пример. Судя по данным нашего мониторинга, численность благотворителей из категории обычных россиян за последний год сократилась. Однако в наших всероссийских опросах населения мы нашли 0,2% тех, кто стал заниматься волонтёрством онлайн. Что это? Для одних — данные в пределах статистической погрешности, а для нас — новая группа, люди, которых мы воспринимаем как настоящих жемчужин, если учесть, что волонтёрство — это не просто пошёл собирать мусор или наливать суп бездомным, а очень дорогое время в жизни человека вне работы и семьи.

В августе мы спрашивали наших сограждан, как изменились их денежные пожертвования во время пандемии. Один процент сказал, что начали делать их онлайн. Цифра как будто незначительная, тоже в пределах ошибки выборки, но в огромной России за одним процентом стоит свыше миллиона человек. И этот эмпирически установленный факт подтверждается наблюдаемой нами реальностью.

Приходилось ли вам оказывать кому-либо финансовую помощь во время эпидемии? (% опрошенных, жители России 18+)

Источник: Центр исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ, август 2020

— Сколько сейчас в стране волонтёров?

— Единого подхода к оценке пока нет. Когда мы задаём вопрос о добровольческом, волонтёрском труде (то есть участии в общественно полезном деле без принуждения, вознаграждения и не для помощи членам семьи или близким родственникам) и интересуемся, приходилось ли нашим респондентам за последний год заниматься таким трудом, мы набираем в течение последних лет по 23–33% взрослых россиян. Когда показываем карточку с разными видами волонтерского труда, получаем уже две трети, а если спрашиваем, считает ли лично себя человек волонтёром, добровольцем, то — 9–12%.

Получается парадокс: люди, вовлекаются в добровольческую активность, которая в кризисных условиях по определённым направлениям растёт, но их волонтёрская идентичность не увеличивается.

Для нашей страны ситуация, скажем прямо, плохая. В 2018-м прошёл Год добровольца. На государственном уровне и тогда, и потом было очень много сделано, а население сигналы в полной мере не ловит. Можно сколько угодно рассказывать про волонтёров, но если человек не осознает, что он один из них, а не просто помог нуждающемуся, он не поймет, что рассказывают в том числе и о нём, и что государство создаёт условия для волонтерской деятельности, а значит, и для него.

«Любимое из парадоксального»

— За многие годы исследований этот парадокс наверняка не единственный. Какие ещё результаты были неожиданными или даже опровергающими общепринятое?

— Когда мы получаем парадоксальное и неожиданное, мы должны сначала попытаться найти ошибку, а не гнаться за жареными фактами. Так, в кризис 2008–2009 годов увидели, как упали показатели по ощущению россиянами ответственности за происходящее. Точнее, это сейчас, имея 15 ежегодных замеров, я могу сказать, что упали, настолько кризис был глубок. А тогда — за плечами только два исследования в рамках мониторинга и непонятно, падение ли это, стоит ли озвучивать или тихо посмотреть, куда ситуация повернёт в дальнейшем?

Вот в этом году уже можно громко и уверенно говорить, как выросло в апреле у россиян чувство ответственности за происходящее в их населённом пункте (городе, селе, поселке) и в стране в целом.

Ещё пример: цифровая трансформация некоммерческих организаций. О ней говорится так много, аж создается впечатление, что уровень цифровых компетенций НКО высок как никогда — от доступа в интернет до сбора средств онлайн. Однако, основываясь на данных нашего всероссийского обследования НКО, мы рассчитали соответствующий индекс, и его значение в среднем по стране составило всего 1,8 баллов из десяти возможных, а каждая одиннадцатая НКО вообще не использует цифровые технологии.

Или ещё — моё, пожалуй, самое любимое из парадоксального во время пандемии. На вопрос, к кому бы, помимо родных и близких, вы обратились за помощью в самоизоляции, при распространении коронавируса, 20% россиян ответили — к волонтёрам.

Проходит какое-то время. Думаю, надо посмотреть, кто эти люди. Начинаем искать их социально-демографический портрет и видим совсем не тех, кого принято считать нуждающимися в такой поддержке. Обратился бы тот, кто сам живёт в системе координат гражданского общества, вовлечён в его практики, доверяет НКО и благотворительным фондам.

Или пресловутый вопрос про доверие, который задаётся во всем мире: «Как вы считаете, большинству людей можно доверять или в отношениях с ними следует быть осторожным?». В России в пандемическом апреле показатель был не хуже, чем год назад. При этом субъективно почти каждый третий считал, что уровень доверия между людьми снизился.

Снова парадокс? На первый взгляд, да. На самом деле доверие — базовая установка, а она быстро не меняется. В августе уже все стало очевидно: доля готовых доверять сократилась на пять процентных пунктов, а осторожных стало на семь процентных пунктов больше, чем в апреле.

Как Вы считаете, большинству людей можно доверять или в отношениях с людьми следует быть осторожным? (% опрошенных, жители России 18+)

Источник: Центр исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ, апрель, август 2020

«Надо держаться в офлайне»

В пандемию мы очень быстро настроили радары. Это ведь только кажется: ах, опрос, что сложного. А когда в конце марта остановились социологические агентства, исчезла возможность брать интервью лицом к лицу, когда интервьюеры из колл-центров ушли на домашнюю изоляцию, тут-то мы, как говорится, попали.

В начале марта я была за границей и увидела, что происходит в мире в связи с распространением коронавируса. Когда вернулась, сразу стали готовить телефонный опрос. Очень сложно налаживалась система работы, долго — месяц — собирались данные, которые в итоге мы поделили на два массива: до 15 апреля и после, и посмотрели ситуацию в динамике.

Опрос на тему «Самоорганизация и взаимопомощь в условиях противодействия распространению коронавирусной инфекции» проведен Центром исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ в период с 1 апреля по 3 мая 2020 года методом телефонного интервью. Респонденты — 2012 россиян старше 18 лет, отобранные на основе всероссийской репрезентативной выборки.

— Перейти на онлайн-панели не проще?

— Для мониторинга гражданского общества жизненно необходимо, чтобы данные собирались в личных интервью или, в крайнем случае, по телефону. По большинству наших вопросов невозможно оставить респондента онлайн один на один с анкетой, чтобы он отвечал в меру своего разумения. Поэтому я не могу идти полностью в онлайн, надо держаться в офлайне, и спасибо ректору НИУ ВШЭ Ярославу Ивановичу Кузьминову, что у нас есть возможность проводить такую работу при поддержке Программы фундаментальных исследований. Мониторинг в своё время и появился благодаря его инициативе, когда он стал членом Общественной палаты Российской Федерации самого первого созыва и увидел абсолютный дефицит информации для оценки состояния гражданского общества.

— В обстоятельствах форс-мажора растерянность людей, неуверенность в себе и в происходящем могут сказаться на результатах опросов? Способен человек в таком состоянии дать ответ, не адекватный действительности?

— Ответ не адекватный действительности даст и тот, кто абсолютно счастлив и спокоен. Это особенность человека. Есть ограничения памяти и восприятия, важно даже, что за интервьюер к нему приходит.

Социология изучает субъективный мир, для неё нет понятий «правильно» и «неправильно». Более того, почему я обожаю эту науку? Потому что тут всегда побеждает общественное мнение, при том, что победа, конечно, должна быть надежно обоснованной отсутствием ошибок измерений.

 «Я счастливый человек»

— Может ли «трудное время», несмотря на нюансы конкретных ситуаций, быть для учёного понятием универсальным, когда примерно представляешь, чего ждать?

— Я не считаю, что есть универсальные понятия. Общество живёт в разных измерениях, а трудности у всех свои. Помните недавние проблемы с нефтью? Она не то что продавалась ниже 70 долларов за баррель, нужно было ещё приплатить, чтобы её забрали. Тогда казалось — катастрофа. А потом по телеканалам нам стали показывать рефрижераторы с трупами в Нью-Йорке… Нефтяные беды на таком фоне как — трудное время?

Ваш вопрос с философской точки зрения сформулирован интересно, но ответ предполагает скорее размышления, а мой подход эмпирический — я ничего не говорю по сути дела без результатов эмпирических исследований.

— Хорошо, не универсально, так же как… Счастье? Судя по опросам, большинство россиян счастливы при любом шторме — это о чём?

— О том, что счастье у каждого своё. Ответы о нём субъективные, и для исследователей высокая доля счастливых в кризисные времена не удивительна. Пандемия, кстати, ничего не изменила. В августе, как и в апреле, о том, что безусловно или скорее счастливы, нам сообщили 79% респондентов.

Если говорить в целом, Вы безусловно счастливы, скорее счастливы, скорее не счастливы или безусловно счастливы? (% опрошенных, жители России 18+)

Источник: Центр исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ, апрель, август 2020

 — И как же стать счастливым? Вечный вопрос без ответа…

— Наверное, важно адаптироваться к жизни, прийти в некое равновесие и понять, что нужно лично тебе. У расхожей фразы «Вы слишком многого хотите» понятный смысл — надо стремиться к гармоничному существованию. Она прекрасно работает на житейском уровне, да и на научном — для того, чтобы понимать происхождение установки на счастье.

Вот мне лично нужны для счастья пять миллиардов долларов? Нет. Для счастья мне нужно существенно меньше денег, но много нематериальных ценностей — здоровая семья, радостные дети, моя работа.

Я счастливый человек. Мы изучаем всё самое лучшее, что есть в обществе: взаимопомощь, бескорыстие, альтруизм, ответственность, солидарность...

Хотя Центр исследований гражданского общества — это не просто место работы. Для меня он — реальное счастье, поскольку это моя жизнь, общение с настоящими профессионалами — с научным руководителем Центра, наставником и просто мудрым человеком Львом Ильичом Якобсоном, с Еленой Серафимовной Петренко, все эти годы поддерживающей наш мониторинг вниманием и советами, с Мариной Андриановной Шабановой, которая для всего коллектива — пример высокой требовательности к себе и к организации своего научного исследования. Я очень рада, что наши многочисленные стажёры имеют возможность работать рядом и вместе с такими людьми.

— А вы сами погружаетесь в практики, которые исследуете?

— Специально — нет, но участия в них сложно избежать, будучи включенным во все социальные отношения, как обычный гражданин. Не из-за лени или отсутствия времени. Погрузиться — это полюбить, стать беззаветно преданным. Я не хочу так любить то, что изучаю. Иначе легко перейти грань между беспристрастным исследователем и пропагандистом. У меня есть семилетний опыт председательства в родительском комитете. Именно благодаря ему я поняла, что такая работа — самая настоящая волонтёрская. Но это тоже скорее была моя лаборатория, очень ценный опыт включенного наблюдения.

 «Государство быстро сориентировалось»

— Зависит ли и как реакция общества на катаклизмы от менталитета, особенностей страны?

— Весной мы подробно анализировали роль волонтёрства, благотворительности, НКО в адаптации населения за рубежом к изменяющимся условиям. Вначале хотели найти интересные примеры, рассказать о них в России, но поняли, что везде свои практики, и это не значит, что их нет у нас. Просто Россия огромна, возможно, мы не всё видим и знаем.

В других странах десант волонтёров и НКО также в первую очередь был брошен на помощь людям из групп риска, тем, кто потерял работу или жильё, на борьбу с нехваткой продуктов питания, лекарств и средств индивидуальной защиты. Появились новые варианты фандрайзинга, ресурсная помощь, консультирование.

Поддерживались системы здравоохранения, администрирования, логистики, образования, в ряде случаев — малый и средний бизнес. Важной составляющей стали усилия по созданию вакцины от коронавируса и просвещению, особенно актуальному в связи с фейковыми новостями.

— Но российская специфика есть?

— Роль государства в поддержке общественной активности. Это и специфика, и преимущество. Государство очень быстро сориентировалось и мобилизовалось, но главное — в контакте с гражданским обществом.

Первые пункты в рамках акции #МыВместе появились по всей стране ещё до 20 марта. В итоге участвовало свыше 180 тысяч волонтёров, и не будь они приняты системой социальных служб, помощь не удалось бы так выстроить.

Особенность и плюс — целый пакет мер содействия некоммерческим организациям. Малый и средний бизнес поддерживали и в других странах, но у нас пошли на беспрецедентные шаги: освободили от налогов на второй квартал, дали льготу благотворителям, за которую все бились не меньше десяти лет. Сейчас обсуждаются новые меры поддержки НКО, и гражданское общество очень надеется на их принятие.

— Почему население это не особенно ценит? По крайней мере, по результатам вашего мониторинга, 70% уверены, что помогать в нынешней ситуации должно государство и только 34% видят его помощь в реальности. Причём по волонтерам картина другая — 47% и 45%.

— В пандемию общество перегрелось информацией о волонтёрах. Но они же не сами по себе ходят, их помощь чаще всего построена через органы соцзащиты, как и через НКО. Добровольцы видны, государство же как будто мало что делает. А то, что они действуют сообща, людям непонятно.

Кто должен и кто оказывает помощь людям на самоизоляции (% опрошенных, жители России 18+)

Источник: Центр исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ, апрель, август 2020

«Что может проявиться»

— Все говорят, после пандемии мы не будем прежними. А в чём именно?

— Абстрактно о населении размышлять бессмысленно. Вопрос, будет ли гражданское общество нашей страны обладать новыми качествами.

В центре его так и останется человек с его нуждами, потребностями и окружением из тех, кто готов помочь хоть материально, хоть поступком или житейским советом. А что может проявиться…

Во-первых, стремительная цифровая трансформация, которая и так назревала, но кризис сделал её безальтернативной. 

Во-вторых, в некоммерческом секторе произойдут структурные сдвиги, в том числе из-за экономических трудностей в стране. Государство поддержало НКО в первую волну пандемии, но они неизбежно попадут в общеэкономический поток проблем.

В-третьих, произойдут технологические изменения, причём обусловленные цифровизацией. Я имею в виду изменения в технологиях взаимодействия между людьми в широком смысле.

В-четвёртых, не хочется об этом говорить, но пока сохраняется угроза отката назад в гражданском обществе из-за пандемии. И в плане открытости, прозрачности, форм благотворительной деятельности, продуктивности взаимодействия с властью. Но в силу гражданского общества в нашей стране лично я верю — выдержит и это испытание тоже.
IQ

Автор текста: Салтанова Светлана Васильевна, 22 декабря, 2020 г.