Трудности перевода: secunda pars

Какой предстаёт латынь в блокбастерах на экранах кинозалов и хитах стриминговых сервисов? Для чего она сценаристам и режиссёрам, какую художественную функцию выполняет в фильмах и сериалах? Ответить на эти вопросы доцента школы лингвистики Бориса Орехова вдохновил греко-латинский клуб «Antibarbari», функционирующий в НИУ ВШЭ, а с интереснейшими результатами его размышлений можно ознакомиться в IQ.HSE. Вслед за первой частью из семи заметок, теперь вас ждут шесть новых!

Борис Орехов,
кандидат филологических наук, доцент
Школы лингвистики факультета
гуманитарных наук НИУ ВШЭ

«Страсти Христовы»

Фильм «Страсти Христовы» (2004) был для своего режиссёра — католика-традиционалиста — личным высказыванием. Экранизация евангельского текста в духе гиперреализма призвана даже не утверждать, а затвердить, что всё так и было на самом деле — в точности как в священном тексте.

Кино в этом случае в наименьшей степени было «фабрикой грёз»: многочисленные травмы исполнителя главной роли, потерявшие сознание на показе зрители — границы между иллюзией и жизнью здесь порой малозаметны. Английский язык, на котором обычно разговаривают персонажи пеплумов, добавляет фильму условности, и Мел Гибсон, пытаясь дистанцироваться от такого жанра, не только переводит сценарий на древние аутентичные языки, но хочет отказаться даже от субтитров — того, что подсвечивает иллюзорность кино.

Поэтому римляне говорят в фильме на латыни, «как в жизни». Но ведь их речь должна повторять Евангельский текст? Если это дословная экранизация, а экранизируемый текст предельно правдив.

Но почему-то Пилат из «Страстей Христовых» не повторяет текст латинского перевода Евангелия. Сравним:

Numquid ego Iudaeus sum? Gens tua et pontifices tradiderunt te mihi; quid fecisti?

Разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?

(Ин 18:35)

В фильме:

Numquid ego Iudaeus sum. Pontifices tui mihi te tradiderunt. Me interficere te volunt. Cur? Quid fecisti?

Разве я Иудей? Твои первосвященники мне Тебя предали. Хотят, чтобы я казнил Тебя. Почему? Что Ты сделал?

Бросается в глаза, что Пилат в скрытой полемике с собой из Евангелия снимает ответственность с простых людей и оставляет её только первосвященникам. Ожидалось, что фильм может спровоцировать антисемитские выступления, но прокуратор заранее защищает ближневосточный народ, возлагая вину на фарисеев.

Кроме того, он дополнительно поясняет свои вопросы, стремится быть проще и понятнее, чем в священном тексте:

Они хотят, чтобы я казнил Тебя. Почему?

Такого рода дополнения естественны в работе опытных сценаристов, которые пытаются заставить персонажей говорить так, чтобы их понял даже не очень внимательный зритель. Упрощение истории для целевой аудитории этого фильма не выглядит оправданным: все твердо знают, что произойдёт. Но уточнение классических реплик показывает и другую сторону работы с материалом: для сценаристов он живой, а не застывший в своей каноничности. И, перечитывая и пересказывая его, человек вновь переживает те самые события.

«Себастьян»

Эталонно артхаусный фильм «Себастьян» (1976) смотреть современному зрителю будет, пожалуй, непросто. По неторопливому темпу, наивной актёрской игре, непритязательному реквизиту мало что может быть в большей степени противоположностью развлекательному кино. Практически всё, что есть занимательного в этой картине — от фактурной телесности до попыток переноса на экран традиций ренессансной живописи, — можно найти в других, гораздо более зрелых и целостных произведениях, прежде всего, Пьера Паоло Пазолини. Любопытно же это киновысказывание двумя обстоятельствами.

Во-первых, «Себастьян» — это дебютная полнометражная работа режиссера Дерека Джармена, почему и представляет исторический интерес. Уже здесь мы увидим то, что затем станет основой для главной и самой впечатляющей его работы — фильма «Сад» (1990). Речь об идее раннего христианства как метафоры отчужденности и объекта унижения, соединение безудержного веселья и насилия в один художественный мотив в духе «Заводного апельсина» (1971) Стэнли Кубрика.

Во-вторых, все реплики персонажей звучат на латыни. Fun fact про это кино: впервые в Британии фильму местной студии потребовались субтитры.

Agite, milites, pugnate! — «Давайте, солдаты, сражайтесь» — командующий приказывает гарнизону отрабатывать с помощью деревянных мечей фехтовальные приёмы «клинок в клинок» (в Риме не применявшиеся).

Реплики в фильме делятся на бытовые и лирические. Посреди повседневных перепалок сосланных в отдалённый форт солдат встречаются вдруг и такие:

Oriente deo juveni canunt aquae. Genus hominum ex somno excitatur.

При явлении юного бога поют воды. Род людской просыпается ото сна.

Вода — вещество текучее, грамматике неподвластное. В русском языке множественное число от подобных ему формально образовать можно, но получится уже другое слово: масла́ совсем не то же самое, что масло. И во́ды (вешние, все зримое опять покроют) слово особое — книжное, не разговорное (а ещё терминологическое акушерское).

В латыни действительно бывает вода во множественном числе:

nonne cum sitiretis petram excidi, et fluxerunt aquae in satietatem?

Когда вы жаждали, не рассек ли Я камень, и потекли воды до сытости?

(Ездр. 2, 1: 20)

Не прямо из латыни, но из той же книжной традиции пришло и множественное число во´ды в русский язык.

«Локи»

Кинокомиксы, сформировавшись как отдельный жанр, испытывают потребность в трансформации, причём не столько эстетическую, сколько коммерческую: им необходимо постоянно удивлять зрителя, чтобы не терять его внимание, а, следовательно, и деньги. В последние годы мы увидели, как супергероика прощупывает совместимость с фильмами ужасов («Доктор Стрэндж») и ситкомами («Ванда/Вижн»). Сложным экспериментом в этом направлении стал и сериал «Локи».

Жанровый ориентир «Локи» — разновидность сатиры, представляющей весь мир управляемым всесильной бюрократической машиной. В набросках этот приём можно встретить ещё у Свифта, но в литературе эпохи тотальной бюрократии его оформил Кафка: «Посейдон сидел за рабочим столом и подсчитывал». Из более близких нам примеров можно вспомнить книги Дугласа Адамса и в менее эксцентричном варианте — Джоан Роулинг с её Министерством магии. Благо жизненные обстоятельства не способствуют его отмиранию.

Кино эксплуатирует данный приём тоже весьма активно: галактическая королева в фильме «Восхождение Юпитер» может получить своё наследство только после мучительной «одиссеи», где вместо островов Эгейского моря её ждут недружелюбные клерки. Так же строится и мир недавних сериалов «Miracle Workers» и «The Good Place». В «Локи» бюрократическая организация управляет самим течением времени (идейно сходную полицию времени мы уже видели и в «Рике и Морти»).

Было бы соблазнительно считать, что имя главного героя истории восходит к латинскому loci — «места», но увы, оно заимствовано из высшего пантеона скандинавской мифологии. Это создаёт образу множественные рецептивные проблемы: трудно сопереживать персонажу, для которого не обозначены границы его возможностей. Бессмертен ли он? Всеведущ ли? Всесилен? Если нет, то в чём заключается его «божественная» натура? Как далеко простираются его магические способности? Экспозиция бедна на подробности, так почему бы не считать, что персонаж — Марти Сью, которому ничто не угрожает? Последнее в свою очередь означает, что зрителю угрожает скука.

Ясно только одно: мы имеем дело с внесистемным персонажем, который хорошо подходит для конфликта с зарегулированностью «Управления временны́ми изменениями». Пытаясь доказать свою правоту на конкретном примере (ход в этом типе сатирического сюжета совершенно бесперспективный), он перемещается в 79 год н.э. и щеголяет беглой латынью:

Mihi nomen est Loki. Praefectus Consilii ad tempus mutandum. Atque adfero acerbum nuntium ad vos omnes! Vos omnes! Morituri estis. Iste mons ignis pastus per saecula in vos est evomiturus. Scio haec esse vera quod ego de futuris adveni.

Меня зовут Локи. Префект Совета для изменения времени. И я несу мрачную новость всем вам! Всем вам! Вы умрёте. Эта гора огня, на которой веками пасся [скот], извергнется на вас (вариант: Эта гора, веками питавшаяся огнём, изрыгнет его на вас). Я знаю, это правда, поскольку прибыл из будущего.

Взгляд того, кто знаком с латинским языком благодаря ходячим афоризмам, зацепится за причастие будущего времени morituri (te salutant), которое структурно разрешено в русском (умрущие), однако практически в текстах встречается исчезающе редко. А мы посмотрим на не совсем естественное начало фразы с союза «и»: atque adfero... Место ему в середине предложения для соединения его частей. Но существует и специфическая стилистика, для которой начало фразы с И — её визитная карточка. Это библейский стиль: Et vidit Deus lucem quod esset bona. Et divisit lucem a tenebris (И увидел Бог..., и отделил...).

Для нарциссической натуры Локи (например, грамматически необязательное, но психологически необходимое ego в последнем предложении) лестно сообщать обреченным жителям Геркуланума их судьбу голосом библейского пророка. Правда стилистика эта станет узнаваемой только лет через 300. Так неумолимая логика жанра ставит креативного персонажа в комическое положение.

«Толкин»

«Толкин» (2019) фильм про Джона Руэла Рональда Толкина, и, значит, про языки. Удивительная актёрская специализация: исполнитель главной роли Николас Холт сыграл и другого чрезвычайно мифологизированного писателя XX века — Джерома Сэлинджера — в байопике «За пропастью во ржи», вышедшем на два года раньше.

Идея фильма схожа с «Пушкиным» Тынянова — протянуть ниточки от биографических событий к известным всем художественным находкам, показать, как и из чего рождаются детали будущих текстов. Тынянов романа не окончил. Но писавшие о нём сходятся, что далеко продвинуться ему всё равно бы не удалось: скорее рано, чем поздно, «витринные» строки Пушкина закончились, и плести полотно повествования Тынянову было бы уже не из чего. Создатели «Толкина» тоже столкнулись с этой проблемой, и решили её энергично, окончив рассказ формально в 1936 году, а на деле даже раньше, почти не останавливаясь на событиях после Первой мировой.

Латынь в фильме звучит дважды. На 5-й минуте мать в момент очередного болезненного переезда напоминает будущему писателю:

Ubi bene ibi patria.

Где хорошо, там и родина.

В контексте всей истории, вероятно, не только в смысле, что уехать из какого-то места можно без сожаления, но и в смысле, что своё пространство счастья можно вообразить — и этого будет достаточно.

На отметке 7:50 юный Толкин говорит на латыни уже сам, делая акцент на потешности сказанного: verruca… (нрзб.) И сам же переводит: мелкая (insignificant) бородавка. Такое слово действительно есть в классических текстах. И оно на самом деле обозначает бородавку. Особенно часто мы видим его у Плиния, но, кажется, не в соседстве с тем словом, которое произносит в фильме актёр.

Известно, что будущий профессор учился классике в Эксетер-Колледже, но финский и валлийский вытеснили в нём любовь к греческому и латыни, так что летом 1913 года он перевёлся на факультет англистики. Иронический контекст, в который здесь попадает латынь, оказывается довольно точен эмоционально-биографически.

Но вот факт, в намеренность изображения которого в фильме трудно поверить. Латинское verrucas передаётся в древнеанглийских книгах народной медицины как Dweorg, то есть dwarf — «гном» или «карлик». Тот самый гном, с визита 13 собратьев которого к Бильбо и начинается для читателя история Средиземья.

«Два папы»

«Два Папы» (2019) — это фильм о примирении, о том, как принципиальные противоположности умеют находить пути для диалога. Коммуникация возможна благодаря языку, и кино показывает нам много языков: английский, немецкий, испанский, итальянский, французский и, конечно, официальный язык Ватикана — латынь.

Два Папы говорят в основном на английском. И подшучивают над ним: ужасный язык, столько исключений для каждого правила (как будто это они про греческий). А вот латынь, напротив, полезна, особенно когда Папа собирается сообщить кардиналам дурные вести: «Возмущаются только 20%, потому что только 20% понимают, о чём я говорю».

Среди этих 20% и будущий Папа, кардинал Хорхе Марио Бергольо. В первой их совместной сцене с будущим Бенедиктом XVI они обмениваются репликами на латыни:

— Quid est nomen carminis quod cantas?

— Regina Saltans. Cantant Abba

— Как называется песня, которую ты напеваешь?

— «Dancing Queen». [Её] поют Abba.

Бергольо демократичен, полон жизненных впечатлений. Ратцингер сам блестяще играет и вообще прекрасно знает музыку, но — академическую. Поэтому, когда они снова встречаются через семь лет в других обстоятельствах, и вспоминают тот разговор, новая беседа начинается так:

— Ultima qua convenimus occasione, latine locuti sumus.

— Conventus brevissimus erat. Obsecro, non Latine. Numquam studiosus fui ut tu, Sancte Pater.

— В последний раз, когда мы встречались, мы говорили на латыни.

— Встреча была очень короткой. Пожалуйста, не [будем теперь говорить] на латыни. Я никогда не был таким учёным/прилежным, как вы, Святой Отец.

Латынь доступна Бергольо, он говорит на ней, но, будучи сторонником обновления, выбирает для диалога с консерватором Бенедиктом XVI живой язык. При этом он признаёт, что латинский — язык прилежных и учёных людей.

Однако своё последнее слово — слово отречения, Бенедикт XVI произносит всё же на латыни, и это плохие новости для кардиналов, которых они, как и было предсказано, не понимают. Фильм дословно цитирует официальное заявление Папы:

Quapropter bene conscius ponderis huius actus plena libertate declaro me ministerio Episcopi Romae, Successoris Sancti Petri, mihi per manus Cardinalium die decima nona Aprilis anni bis millesimi quinti commisso renuntiare…

Хорошо осознавая всю серьёзность и ответственность этого акта, я с полной свободой заявляю, что отказываюсь от служения Римского епископа, Преемника Святого Петра, вверенного мне Кардиналами 19 апреля 2005 года.

Заметим, что Римский престол использует современный календарь, а не языческий календарь Римской империи. Политически это оправданно, но всё же здесь есть потенциал для подлинного консерватизма.

«Хижина в лесу»

«Хижина в лесу» (2012, снято в 2009) задорно деконструирует жанр слэшера. Вернее, объектом травестирования является не столько жанр, сколько его формульность, из раза в раз воспроизводимое единообразие.

Секретная правительственная организация ежегодно разыгрывает в специально оборудованной хижине ритуал, сюжетно соответствующий структуре слэшера: группу подростков методично уничтожают ужасные монстры, а происходит это по заранее регламентированному сценарию и регулируется Режиссёром. Оказывается, этот ритуал необходим, чтобы умилостивить Древних Богов, которые в случае неудачи восстанут и разрушат мир. За сложной сюжетной конструкцией, не очень скрываясь, маячит простая аллегория кинопроизводства, где секретная организация — это съёмочная группа, режиссёр — Режиссёр, а Древние Боги — зрители, недовольство которых дорого обходится киноиндустрии.

По правилам ритуала его участники сами выбирают чудовищ, чье пробуждение принесёт им смерть. Попадая в подвал хижины, персонажи рассматривают диковинные предметы, каждый из которых связан с каким-то из монстров, и в итоге останавливаются на дневнике — в нём семья зомби описывает изобретённый ими культ боли. Среди неаппетитных откровений вдруг появляется такая фраза:

Dolor supervivo caro. Dolor sublimus caro. Dolor ignio animus.

Персонажи делятся друг с другом наблюдением, что это «на латыни». Это, конечно, очень смело, учитывая полное небрежение грамматикой данного языка.

Поскольку весь фильм — весёлый постмодернистский капустник, корректной латыни здесь ожидать и не следовало. Правомерна и зрительская гипотеза, что сломанная грамматика появилась намеренно. Она подкрепляется и финальной сценой, где герои рассуждают о том, что человечество себя не оправдало, так сказать, «сломалось» и «несите следующее». Сломана не только грамматика, сломан сам биологический вид человека.

Но всё же в этом адском лингвистическом вареве реализуется один поверхностный стереотип — будто бы язык состоит из слов. Если зачерпнуть их из словаря и, не меняя формы, щедрой рукой рассыпать в тексте, то и получится язык. Например, латинский. На самом же деле важно помнить: материя языка включает не только слова, но и — на равных! — правила их сочетания друг с другом. В числе других — грамматические правила.

В дневнике из мрачного подвала проигнорировано именное словоизменение, а глаголы стоят в форме первого лица, хотя речь явно строится не от первого лица. Если мысленно восстановить правильные связи, то должно получится что-то такое:

Боль переживает плоть. Боль поднимает плоть. Боль сжигает дух.

Что всё это значит, неизвестно. Да и не важно. Разгневанные грамматическими ошибками Древние Боги восстают и уничтожают всё человечество, так что читать на латыни будет уже некому.
IQ

 

Автор текста: Орехов Борис Валерьевич, 9 ноября, 2023 г.