От потепления — к технологиям

«Климат — дело неясное, значимость антропогенного фактора не доказана, но $140 млрд. на борьбу с потеплением — абсолютно реальная вещь, в которой надо поучаствовать», — уверен Сергей Бобылев, вице-президент Центра экологической политики России, профессор экономического факультета МГУ

Свою позицию по климатическим изменениям и участии в глобальных усилиях по уменьшению их последствий он изложил на диспуте АНЦЭА «Экономика и климат: вызовы для России и мира».

Неэкологам, считает Бобылев, нужно попытаться отойти от экологических дискуссий и посмотреть на проблему с точки зрения «традиционного экономиста»: чего не хватает в экономической теории, чтобы климатические и экологические факторы стали учитываться? И как климатические изменения повлияют на Россию?

Трансформация экономики

На наших глазах меняется экономическая реальность. Идет изменение климата, не идет — в мире тратят на энергосбережение сотни миллиардов долларов и евро, в любом случае новые технологии создаются. Уже десятки миллиардов долларов и евро направлены в низкоуглеродную экономику (включая повышение энергоэффективности и понижение воздействия на окружающую среду), в рамках не только борьбы с изменениями климата, но и перехода к новой экономике. Вклад в понимание масштаба вопроса добавил и кризис. И эти 2 фактора: климат и кризис — создают новую реальность, которую мы в России даже не обсуждаем.

ЕС планирует к 2020 году на 20% снизить выбросы СО₂, на 20% повысить энергоэффективность и довести до 20% долю возобновляемых источников энергии. Обама заявил, что США собираются на 28% снизить выбросы парниковых газов к 2020 году, на 50% к 2050-му, на 80% — к 2080-му.

В нашей стране понятие «низкоуглеродная экономика» вообще не существует. Страны, озабоченные климатическими проблемами, создают новую инновационную  диверсифицированную (замечательные слова!), модернизированную модель. И кому через 20–30 лет нужны будут наши газ и нефть, Северные и Южные потоки?! Россия сейчас попала в сырьевую ловушку: уже под 60% экономики находится в энергетике и металлургии. Это вежливо называется высокоуглеродная экономика, а по-простому — туповатая и грязноватая экономика. Если бы кризиса не было, мы бы уже закатали десятки миллиардов долларов в Баренцевом море, на Ямале, на шельфе и т.д.

При этом сейчас Россия имеет 250 млн. тонн (в условном топливе) упущенного экспорта:  можно каждый год экспортировать, не напрягаясь — за счет энергосбережения. Углеродоемкость нашей экономики в 3–4 раза выше (см. Таблицу 1), чем в развитых странах. Уже Китай, Индия говорят о сокращении энергоемкости, что коррелирует с той же углеродоемкостью, — и это должно заставить задуматься.

Таблица 1. Углеродоемкость (в выбросах CO₂ кг/ВВП долл.США по ППС)

Страна	Углеродоемкость
Великобритания	0,3
Германия	0,4
Канада	0,6
Норвегия	0,3
Франция	0,2
США	0,6
Финляндия	0,5
Швеция	0,2
Япония	0,4
ЕС	0,3
Россия	1,2

Климатические факторы в процессе принятия решений

Киотский протокол — гениальное теоретическое изобретение человечества: собрались страны и договорились, что будут торговать воздухом. Абсолютно искусственный рынок: под него построили систему цен, биржу, вводят климатические налоги; в Европе вводят фантастический налог за превышение выбросов парниковых газов. Человечество создает абсолютно новую экономическую реальность. С одной стороны, это совершенно умозрительная экономика. С другой стороны, это может быть одним из немногих реальных выходов современной традиционной рыночной экономики, которая, вообще говоря, довольна антиэкологична. И если мы не будем достраивать ее некими экологическими рынками, институциональными, социальными компонентами, не будем модернизировать нашу традиционную рыночную экономику, то ни к чему хорошему это не приведет.

Для стран с такими социальными проблемами как разрыв доходов, высокий уровень бедности, и при этом с большим углеродным капиталом, ВВП показывает абсолютно виртуальные вещи, которые скрывают ту деградацию, которая идет. Для России, например,  ВВП — вреднейший показатель. Несколько месяцев назад вышел доклад Стиглица и Сена об измерении экономического развития и социального прогресса. ВВП не учитывает ни изменение окружающей среды, ни устойчивость. Акцент на ВВП создает противоречия: от политических лидеров требуют его максимального роста, а граждане требуют безопасности, уменьшения загрязнения воды и воздуха, уменьшения шума, а это может привести к уменьшению ВВП.

Мир усилиями Всемирного банка, ООН в рамках Целей развития тысячелетия 15 лет назад изобрел адекватные показатели. Из макроэкономических — ущерб от загрязнения окружающей среды и истощение природных ресурсов. ВБ использует скорректированные чистые накопления (см. Таблицу 2). Больше всего минуса дает истощение природного капитала. ВБ обоснованно считает, что страна, которая истощает природный капитал и не компенсирует вложениями в человеческий и физический капитал, развивается неустойчиво.

Таблица 2: Скорректированные чистые накопления (WB net adjusted savings)

Страна	Скорректированные чистые накопления	Страна	Скорректированные чистые накопления
Япония	15,8	Россия	-13,8
Германия	12,1	Чехия	14,7
Франция	11,4	Польша	7,8
Великобритания	6,9	Украина	4,1
Канада	5,4	Китай	36,1
США	4,1	Индия	20,6
Норвегия	9,2

Если мы пытаемся включить климатический фактор, экологию в экономику, в теорию и практику, то стоит обратить внимание на проблему экосистемных услуг, которые обсуждаются в глобальном масштабе последние 3–4 года. Их около 30 — весь мир пытается их оценить, монетизировать, включить в процесс принятия экономических решений. И для этого нам нужно осознать целый ряд проблем.

Первое: согласно экономической теории, то, что не оценено математически, не существует. Значит, нужны оценочные методики.

Второе: экстерналии. Кто должен отвечать за реальные глобальные экстерналии — например, угрозу затопления Голландии? И как эти эффекты интернализировать?

Третий вопрос — тирания дисконтирования. Любой экономист не вложит деньги в проект, если они не вернутся лет за 8–10. В нашей стране это 2–3 года. Климатические проекты — это на десятилетия. Будет частный сектор в это вкладывать? Значит, необходимо участие государства.

Климат и новые вызовы для российской экономики

Киотский протокол и его механизмы — это прекрасный шанс сделать экономику более инновационной, т.е. то, о чем мы говорим каждый день, но с чем у нас каждый день все хуже. Что такое проекты совместного осуществления? Западные страны приносят и оставляют нам технологии и инвестиции, и забирают наши углероды. Киотский протокол — это глобальная копия проекта США по борьбе с кислотными дождями. Они достигли блестящих результатов: в два раза быстрее (не за 10, а за 5 лет), и в 6 раз дешевле. Этот случай показал, что экономика может работать в умных руках на экологические цели, снижать экологическое давление. Почему этим не пользоваться? Киото — это шанс запустить экономический механизм.

На месте России стоило бы кричать, что идет глобальное изменение климата такое, что человечеству мало не покажется. Поэтому все страны должны приходить к нам, вкладывать в нас огромные инвестиции, покупать наши квоты, сажать леса, давать нам новые технологии, и только это спасет мир. А наши академики вместо этого говорят президенту, что изменение климата то ли идет, то ли не идет. С позиции сурового экономического прагматизма это не очень понятно.

Нам надо забыть слова «экология» и «климат» и вести речь о двойном выигрыше: с одной стороны — это уменьшение выбросов СО₂, с другой — повышение энергоэффективности, диверсификация, модернизация. Медведев подчеркнул: нам выгодно заниматься климатическими вопросами. И для экономиста-прагматика это очевидные вещи.

Киотский протокол и климатические проблемы — большой подарок России. Есть три «счастливых билета», которые Россия вытащила: спад 1990-х (мы до уровня 1990-х гг. можем наращивать промышленность очень выгодно); примитивная экономика (куда очень эффективно вкладывать деньги и экономить углеродные квоты); и огромные экосистемы. 

К экосистемам относятся болота и леса. Медведев сказал в Копенгагене, что мы не допустим ни один протокол, если туда не будут включены леса — это правильно. Ему можно посоветовать добавить сюда болота, которые являются эффективными ловушками.

Россия же сейчас движется по пути в высокоуглеродную экономику. Кого спасал мир во время кризиса? США, Западная Европа, Скандинавия — они заявили, что будут поддерживать только наукоемкие, малоуглеродные, зеленые технологии. Кого поддерживает наше правительство? 300 млрд. долларов заняли энергетика, металлургия, которые являются, с точки зрения климата и экологии, самыми загрязняющими. Поэтому понятно, почему Киотский протокол является, по мнению некоторых, ограничением для развития: сейчас 60% нашей экономики — энергоемкое производство, свыше 90% экспорта — сырьевые товары.

Что касается экосистемных услуг, в России есть колоссальная экологическая карта, которая может принести, по минимальным оценкам, до нескольких млрд. евро. Россия начинала 2000-е г. как продвинутая в этом деле страна. Лавров в 2001-м сказал, что Россия является глобальным экологическим донором, поэтому нам надо компенсировать наши экологические услуги. В 2002-м Касьянов заявил, что Россия предоставляет миру колоссальные экосистемные услуги. Эту позицию надо было раскручивать. К сожалению, все заглохло. Про экологию забывают на всех уровнях принятия решений.

К сожалению, в России нет методики расчетов энергоемкости и энергоэффективности. Мы на основе нашей статистики не можем построить нормальный ряд. Сейчас на канадский грант пытаются создать российскую методику расчета. Т.е. мы последние 2–3 года говорим о том, что переходим на энергоэффективную экономику, а как измерить — не знаем. Никто не видел оценку выбросов СО₂ по регионам, никто не знает, как связать здоровье и вопросы охраны окружающей среды и т.д. Когда говорят, что Россия выходит из кризиса, основываясь на показателях роста ВВП (уже больше 2% прирост — прогноз на 2010-й г.), мы видим свою реальность: мы больше добудем нефти, газа, металлургия на подъеме; но ни экология, ни климат, ни здоровье, ни благосостояние здесь не затронуты.

$140 млрд. — объем углеродного рынка. Украина, Прибалтика, получают сотни миллионов евро. Они стали продавать квоты, не задумываясь. Мы на этих рынках не представлены. И эти деньги идут мимо России, хотя Россия — крупнейший потенциальный продавец. Эти доходы мы могли бы вкладывать в инновации, а за счет вложения средств добиться фантастических результатов.

Подготовила Юлия Литвинова

 «Экономика и климат: сомнения и соображения традиционного экономиста». Презентация выступления С. Бобылева

19 марта, 2010 г.