Чудесное искусство кота

В Издательском доме ВШЭ вышел 13 выпуск журнала «История и культура Японии». IQ.HSE публикует из него сокращённый вариант статьи востоковеда, историка боевых искусств и ниндзюцу Алексея Горбылёва, посвящённую трактату о мастерстве в боевых единоборствах «Чудесное искусство кота» и тому, как на описанные в нём концепции повлиял даосизм.

Во второй половине XVII века среди мастеров боевых искусств всерьёз развернулась дискуссия о сущности и содержании бугэй — боевого искусства, об эффективных способах и методиках воспитания воина, о самой природе и сущности мастерства. Патриархи различных школ предлагали свои ответы на эти вопросы, но они, как правило, оставались достоянием лишь узкого круга доверенных учеников, секретом, тщательно оберегаемым от всех прочих. 

На этом фоне в первой трети XVIII века были опубликованы сразу два интереснейших сочинения, которые, хотя и адресовались самому широкому читателю, столь фундаментально раскрыли тему мастерства в боевом искусстве, что покорили сердца многих специалистов и вошли в «золотой фонд» бугэй. Первое называлось «Чудесное искусство кота» («Нэко-но мёдзюцу»), оно увидело свет в 1727 году. Второе — «Рассуждения тэнгу об искусстве» («Тэнгу гэйдзюцу рон») — было напечатано в 1729 году. Оба были созданы писателем, творившим под псевдонимом Иссай Тёдзан-си 佚斎樗山子, который приобрел известность литературными трудами, но не личными достижениями в практике бугэй.

 

 

Особый интерес представляет «Чудесное искусство кота», сочинение, уникальное в ряде отношений. Во-первых, в некоторых школах боевых искусств, в частности, в школе искусства фехтования мечом Итто-рю, оно оказалось в одном ряду с секретными «внутренними» наставлениями, призванными транслировать сакральное знание школы. Это произошло благодаря высочайшей оценке, которую «Нэко-но мёдзюцу» дали известные мастера, жившие в период его публикации и позднее. Во-вторых, в «Чудесном искусстве кота», в отличие от прочих сочинений на ту же тему, написанных с буддийских или конфуцианских позиций, Иссай Тёдзан рассматривает вопрос о сущности и природе мастерства в боевом искусстве с позиций даосского учения Чжуан-цзы.

Ступени совершенствования мастерства в трактате «Чудесное искусство кота»

«Чудесное искусство кота» начинается с рассказа о том, как в доме мастера меча по имени Сёкэн завелась крыса, которую ему никак не удавалось изловить. Сёкэн стал приносить домой котов, которые слыли лучшими крысоловами, но никто из них не смог совладать со зловредной крысой. Фехтовальщик не знал уже, что делать, но прознал про одного несравненного кота-крысолова и решил одолжить его для борьбы с напастью.

Знаменитый крысолов был уже стар и не выглядел ни сообразительным, ни сильным. Но когда он вошёл в дом, крыса замерла и не могла пошевельнуться. Кот же с безразличным видом прошествовал к ней, схватил её зубами и вынес вон, в минуту справившись с задачей, которая поставила в тупик других крысоловов.

Той же ночью коты-неудачники собрались вокруг победителя и попросили его открыть секрет искусства ловли крыс. Свидетелем этой сцены оказался Сёкэн, который, послушав назидания старого кота, был столь впечатлён, что и сам попросил своего избавителя помочь в постижении искусства меча — и так узнал сокровенные секреты овладения боевым искусством.

Свою речь к неудачникам старый кот начал словами: «Вы всё ещё молодые коты. И хотя вы уже очень многому научились, все-таки вы ещё не овладели искусством, соответствующим истинным принципам Истинного Пути. Именно поэтому, столкнувшись с чрезвычайной ситуацией, вы не смогли справиться с нею». Далее следует диалог, в котором подробно разбираются недостатки в подготовке каждого из котов-неудачников и причины их провала.

Сначала к победителю обращается иссиня-черный кот и говорит: «Я родился в семье ловцов мышей и с детства овладевал нашим фамильным искусством. Я могу перепрыгнуть через ширму высотою в семь сяку, пролезать в мышиные норки. Я ещё котенком освоил всё множество уловок и приёмов, полезных в охоте. Я умею притворяться спящим и внезапно просыпаться. И я никогда прежде не допускал промашки, даже когда ловил мышей, бегавших по потолочным балкам. Но вот сегодня, вопреки всем своим ожиданиям, я столкнулся с такой сильной крысой, с какой не смог совладать. Это величайшая неудача в моей жизни, и моё сердце разбито».

На это старый кот отвечает: «Дело в том, что ты изучал только приёмы, и не более. И по этой причине пока ещё не смог освободиться от намерения поймать крысу. А между тем, древние учили всем этим приёмам лишь для того, чтобы указать путь к успеху. Сами по себе приёмы освоить несложно, но главное в них то, что они заключают в себе наивысшие принципы. Потомки древних ныне сосредоточиваются лишь на изучении приёмов, разрабатывают различные уловки, достигают вершин технического мастерства и, объявляя древних недостаточно искусными, используют собственные находки и только и состязаются, кто лучше владеет приёмами. Они достигают вершин в освоении приёмов, но при этом ни на что не годны. Таковы все те, которые ищут мастерства низкого человечка, которые полагаются лишь на свои расчёты и разум. Расчёты — это продукт сознания, но когда они не основываются на знании Пути, когда они превыше всего ставят техническое мастерство, они оборачиваются крахом и приносят один вред».

Таким образом, причина неудачи иссиня-черного кота состоит в том, что он занят «изучением только приёмов», что его сознание занято соображениями, планами, расчётами (сайкаку 才覚), что он, по выражению Маэбаяси Киёкадзу, находится на уровне «порабощения тела сознанием». Ватанабэ Итиро высказал мнение, что, говоря о фетишизме «приёмов» (сёса 所作), Иссай Тёдзан нападает на практику ката 型 — стандартных, формализованных парных упражнений с их детальными сценариями, почти исключающими неожиданность, импровизацию, столь характерные для реального боя, которые лишь создают иллюзию мастерства.

Этой же точки зрения придерживается и Маэбаяси. Он полагает, что слово сёса обозначает здесь не просто «телесные двигательные акты» или «технические приёмы», а скорее, ката, рассматриваемые именно как «омертвевшие, формализованные телесные акты». По мнению Маэбаяси, во времена Иссай Тёдзан искусство фехтования, давно утратив военно-прикладную направленность, эволюционировало в сторону всё большей ритуализации, что породило фетишизм приёмов, состязание между школами в оригинальности, виртуозности, весьма далёкое от потребностей войны. По всей видимости, негативно оценивая эти явления, Иссай Тёдзан и вложил их критику в уста старого крысолова.

Далее выходит «здоровенный полосатый кот» и говорит, что «в боевых искусствах исключительно ценят мощь жизненной силы ки», что он поэтому долгое время «тренировал свою ки» и научился побеждать врагов одной лишь концентрацией силы ки (киай), реагировать на любые действия, применять приёмы естественно, без сознательного усилия, умеет одним устрашающим взглядом заставлять крыс падать с потолочной балки. Однако даже такое мастерство не позволило ему справиться с удивительной крысой.

Комментируя его слова, старый кот говорит: «Ты полагался на мощь своей ки. Однако же это не лучший выбор. Представь себе, что ты пошёл на противника, намереваясь сокрушить его своей ки, и противник идёт навстречу с тем же намерением. Ты хочешь подавить его своей ки. Но что если это не получится? Ты хочешь накрыть его своей ки и сломать его волю, но и противник стремится накрыть тебя своей ки. И что если у тебя не получится накрыть противника своей ки? Помни: хоть ты и силён, это не означает, что противник непременно слаб. Тебе кажется, что твоя ки изобильна и крепка, что она наполняет всё пространство меж небом и землей, но это всего лишь иллюзия ки, а не её реальность... А что бывает, когда ки противника не сгибается под напором? Бывает, что и крыса, поставленная в безвыходное положение, загрызает кота насмерть. Ведь когда крысе грозит неминуемая смерть, ей не на что рассчитывать. И тогда она не думает о сохранении жизни, забывает свои желания, ей становится безразличен исход. Она не думает о том, чтобы уцелеть. И потому её воля подобна стали. Как же можно одолеть такого противника напором своей ки?».

Важно отметить, что Иссай Тёдзан рассматривает ки как нечто, имеющее «форму», «образ» (катати 形 / 象). А всё, что имеет форму, имеет и противоположность, а значит, всегда сталкивается с противодействием. Именно это и произошло со «здоровенным полосатым котом», когда он попытался одолеть крысу силой своей ки.

Далее выступает «пожилой кот с шерсткой пепельного цвета»: «Я долгое время тренирую сознание. Я не использую напор, ни с кем не соперничаю, я со всеми веду себя мягко, прибегая к непротивлению (ва 和), не противопоставляя силу силе. Если мой противник силен, то я подстраиваюсь под его силу и следую за ней. Я действую так же, как те, которые ловят брошенные камни слабо натянутым занавесом, [поглощающим силу удара]. И какой бы сильной ни была крыса, она никак не может вступить со мной в противоборство. Однако же эта крыса не сломалась перед напором [полосатого кота] и не поддалась на мою уловку непротивления».

«То, что ты называешь “непротивлением”, — отвечает на это кот-победитель, — это не спонтанное “непротивление”. Ты применяешь “непротивление” умышленно. И хотя тебе удаётся избежать столкновения с резкими порывами противника, это требует от тебя усилия воли, которое может ощущать твой противник, и он может по этому усилию распознать момент твоей атаки. Если для “непротивления” необходимо усилие сознания, ки загрязняется и становится вялой. Когда, чтобы сделать что-то, требуется думать, спонтанность утрачивается. А когда спонтанность утрачивается, откуда же возьмется “чудесное применение” (мёю 妙用)?».

Таким образом, по мнению Иссай Тёдзан, «непротивление» пожилого кота не настоящее, не спонтанное, поскольку оно привязано к его «Я» (дзига 自我). В силу самой его искусственности оно вскрывается противником, а потому не всегда приносит успех.

Так автор подготавливает читателя к тому, что в высшей степени эффективное «чудесное применение» (мёю) может быть только спонтанным, что оно требует освобождения от «Я». И об этом тут же сообщает старый кот: «Только тогда, когда действие совершается без раздумий, без желания сделать, лишь как ответ на ощущение, мы освобождаемся от формы. А когда у нас нет формы, тогда даже вся поднебесная не в состоянии пойти против нас».

Спонтанность достигается лишь при условии единства с природой, в «состоянии утраты самого себя», «самозабвения» (муга-но кёти 無我の境地). Только в этом случае обретается истинное «непротивление», преодолевается всякий антагонизм, всякая противоположность.

Развивая мысль о достижении «самозабвения», старый кот говорит: «Если действие требует хоть самого малого внимания, хоть малейших раздумий, это неизбежно влечет преднамеренность, рождает умысел (сакуи). Это нарушает естественность, присущую сущности Пути (Дотай). Поэтому-то сознание противника не подчиняется, а наоборот, восстаёт. Какую же технику, в таком случае, стоит использовать? Нужно просто сохранять состояние безмыслия (мусин 無心) и естественно реагировать на все изменения обстановки».

Но и это, как заявляет старый кот, «не предел в постижении Пути». И далее рассказывает о коте, который достиг ещё более высокого мастерства: «Когда-то в соседнем селе жил-был кот. Он целыми днями только и делал, что спал, словно у него совсем не было энергии. Он выглядел, как игрушечный, изготовленный из дерева. Никто из людей никогда не видел, чтобы он ловил мышей. Однако там, где гулял этот кот, не было ни единой мыши. Стоило перенести его в другое место, и там тоже пропадали мыши».

Иссай Тёдзан определяет уровень мастерства старого кота как уровень «божественного боевого искусства (симбу 神武), которое не несёт смерти». Это такой уровень, когда естественный порядок вещей поддерживается сам собой. Пребывая в состоянии «самозабвения», когда «нет ни противника, ни меня самого», спящий кот становится един с Дао и воплощает в себе «небесную кошачью природу», следствием чего и становится исчезновение мышей, ибо мыши и коты — «небесные», т.е. природные, враги, и мыши не живут там, где живут коты.

Интересно, как Иссай Тёдзан устами старого кота раскрывает значение слов «нет ни противника, ни меня самого»: «Когда есть я, тогда есть и тот, кто противостоит мне. Если же нет меня, то у меня нет и противника. Слово “противник” (тэки 敵) изначально означало “стоять друг против друга” (тайтай 対待). Оно указывает на противоположности, как силы Инь и Ян, как огонь и вода. У всего, что имеет форму и образ, непременно есть противоположность. Но если у нашего сознания нет образа, то нет и ничего, что бы ему противостояло. Когда же нет ничего, что противостоит, нет и вражды».

Из дальнейших пояснений следует, что целью занятий боевым искусством в конечном итоге должно быть достижение идеального состояния старого «деревянного» кота, «самозабвения», единения с Дао, овладение «божественным боевым искусством, которое не несёт смерти».

Чтобы достичь этого состояния, как утверждает премудрый кот, нужно идти тем же путем, каким идут последователи Дзэн: «всматриваться в самого себя, искать ответы в самом себе. Наставник только передаёт технику и разъясняет принципы. Истину же нужно постигать самому. Это называется “личным постижением” (дзитоку 自得)».

Критикуя неудачников, старый кот, тем не менее, говорит: «Я вовсе не хочу сказать, что то, в чём вы тренировались, совершенно бесполезно». С другой стороны, рассказывая о достигнутом им самим состоянии «безмыслия», он, как мы видели выше, признает, что это «не предел в постижении Пути», и что есть ещё более высокий уровень мастерства, олицетворением которого оказывается «деревянный» кот. Всё это закономерно наводит на мысль о том, что пять котов, фигурирующих в «Нэко-но мёдзюцу», воплощают пять уровней, ступеней в овладении мастерством. Маэбаяси Киёкадзу характеризует их как ступени:

1. овладения техникой; 
2. обретения мощи ки; 
3. управления сознанием; 
4. безмыслия и самозабвения; 
5. божественного боевого искусства. 

Незначительно отличается видение процесса овладения мастерством Юаса Акира, который выделяет следующие его ступени: 

1. овладение техникой; 
2. закалка; 
3. управление сознанием; 
4. безмыслие; 
5. естественность-спонтанность.

Тема мастерства в трактатах «Чудесное искусство кота» и «Чжуан-цзы»: сходство и различия

Перед исследователями «Чудесного искусства кота», естественно, встаёт вопрос, какой образ или образы послужили основой для идеального «деревянного» кота японского автора. И здесь сразу же вспоминается известная притча о «деревянном» бойцовском петухе, которого Цзи Син-цзы тренировал для поединка.

Когда спустя десять дней после начала подготовки государь спросил Син-цзы, готов ли петух, тот отвечал: «Ещё нет. Исполнен бравады, бахвалится попусту, чересчур рвётся в бой».

Прошло ещё десять дней, и ван снова спросил, готов ли петух. Син-цзы отвечал: «Ещё нет. Всё ещё бросается на каждую тень и на каждый звук».

Снова прошло десять дней. И государь опять спросил Син-цзы, готов ли петух. «Ещё нет, — отвечал тот. — Только увидит другого петуха, как сразу бросается в бой».

И только ещё через десять дней Син-цзы, наконец, сказал: «Теперь вполне готов. Даже если рядом закричит другой петух, он не обратит на него внимания. Посмотришь издали — словно из дерева вырезан. Его жизненная сила (дэ) в нем достигла завершённости. Другие петухи не смеют выходить с ним на бой; едва завидят его и тут же бегут прочь» (пер. В.М. Малявина).

Сравнивая эту притчу с «Чудесным искусством кота», мы действительно обнаруживаем их сходство. В частности, описание петуха, который на последнем этапе выглядел как деревянный, имеет точную смысловую параллель в «Нэко-но мёдзюцу».

При этом в притче «Чжуан-цзы» тоже показан ступенчатый процесс овладения боевым мастерством, причем описанные ступени отчасти сходны со ступенями обретения мастерства, которые выделяет Иссай Тёдзан. Но в то же время очевидна и самостоятельность японского автора в разработке темы.

Прежде всего, в притче о «деревянном» петухе никак не затрагивается тема овладения техникой боевого искусства. Чжуан-цзы сразу переводит разговор на устранение эмоций, установление контроля над ки и опустошение сознания. Он выделяет четыре ступени: 

1. ступень, на которой петух не способен контролировать свои эмоции, оценивать ситуацию, когда его ки бурлит; 
2. ступень, на которой петух не способен различать истинное и ложное (тень, звук), а его сознание и ки реагируют на внешние раздражители; 
3. ступень, на которой сознание целеустремленно, а ки энергична, изобильна и сильна;
4. ступень «безмыслия».

Очевидно, что техническое мастерство вообще не волновало Чжуан-цзы. Но этого нельзя сказать об Иссай Тёдзан, который указывает, что реализация принципа невозможна без надлежащей подготовки «сосуда-вместилища» (ки / уцува 器), то есть — без тренировки тела. Японский автор вкладывает в уста старого мудрого кота очень важные в контексте практики боевых искусств слова: «Когда Путь и его сосуд-вместилище (до-ки 道器) сливаются воедино, тогда приемы и уловки содержат в себе высшие принципы. Ки заполняет всё тело. Когда ки изобильна, она свободно откликается на любые движения. Когда она не противится, не идет против силы, то, столкнувшись даже с железом или камнем, никогда не ломается».

В «Чудесном искусстве кота» мы находим концепцию последовательного восхождения от простого ко всё более сложному: от овладения техникой к овладению ки, от овладения ки к овладению сознанием, от овладения сознанием к достижению состояния «самозабвения», от достижения «самозабвения» к состоянию единения с Дао. По сути дела, здесь показан процесс движения от тела к духу, от техники к просветлению, от технического мастерства к познанию Дао.

Заключение

Подводя итог, мы можем сделать вывод, что Иссай Тёдзан сумел не просто опереться на учение великого китайского даоса, но и предложил стройную концепцию пути к обретению высшего мастерства, дав таким образом ответ на вопрос, исключительно волновавший практиков боевых искусств. Одновременно, увязав высшее мастерство с «самозабвением» и слиянием с Дао, он сформулировал и концепцию практики боевого искусства как пути разрешения дилеммы жизни и смерти, которая также была предметом напряженного дискурса японского самурайства, искавшего избавления от страха смерти. 

В уста премудрого кота Иссай Тёдзан вложил такие слова: «Искусство меча служит не только для того, чтобы побеждать других. Это искусство позволяет в момент Великого Превращения постичь, что есть смерть, а что есть жизнь. Каждый настоящий самурай должен воспитывать своё сознание и овладевать этим искусством. Поэтому ему прежде всего необходимо постичь принцип жизни и смерти, добиться, чтобы его сознание воспринимало всякую ситуацию беспристрастно и без искажений, чтобы оно не знало ни сомнений, ни колебаний, чтобы ему не были нужны расчёты и раздумья, чтобы его сознание и жизненная сила ки пребывали в гармонии, чтобы сознание было чистым, свободным от мыслей, спокойным, как покойна водная пучина, и всегда оставалось обыденным и свободно реагировало на все изменения ситуации».
IQ

30 июля, 2021 г.