Мир без труда

В 2020 году в издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга почётного профессора Калифорнийского университета в Беркли Стюарта Рассела «Совместимость: как контролировать искусственный интеллект». IQ.HSE публикует фрагмент из книги, где обсуждается одно из главных опасений, связанных с развитием искусственного интеллекта (ИИ) — вытеснят ли роботы с рынка труда людей? И если да, то как будет устроена жизнь в таком мире?

Тысячи статей в СМИ и авторских колонок, а также немало книг было посвящено роботам, отнимающим работу у людей. По всему миру возникают исследовательские центры, пытающиеся представить возможное развитие событий. Названия книг Мартина Форда «Роботы наступают. Развитие технологий и будущее без работы» и Калума Чейса «Экономическая сингулярность: искусственный интеллект и смерть капитализма» неплохо характеризуют эти опасения. Хотя я, что скоро станет очевидно, никоим образом не являюсь экспертом в вопросе, относящемся к компетенции экономистов, мне он кажется слишком важным, чтобы всецело им доверять.

Внимание к вопросу технологической безработицы привлекла знаменитая статья Джона Мейнарда Кейнса «Экономические возможности для наших внуков». Она была написана в 1930 г., когда Великая депрессия привела к массовой безработице в Британии, но сама тема имеет значительно более долгую историю. Аристотель в первой книге «Политики» достаточно четко формулирует ее суть:

Если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже его предвосхищая… если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, и господам не нужны были бы рабы.

Каждый согласится с наблюдением Аристотеля, что, если работодатель находит механический метод выполнения работы, которую прежде делал человек, это приводит к немедленному сокращению трудовой занятости. Вопрос в том, будет ли оно впоследствии нивелировано так называемыми компенсационными эффектами, в целом способствующими росту занятости. Оптимисты отвечают утвердительно и в сегодняшних дебатах указывают на новые виды работы, возникшие со времен предшествующих промышленных революций. Пессимисты отвечают отрицательно и утверждают, что машины будут делать и «новую работу». Если машина заменяет физический труд человека, человек может продавать свои умственные способности. Если же машина заменяет и умственный труд, что еще он может продать?

 

В романе «Жизнь 3.0» Макс Тегмарк изображает предмет этого спора как беседу двух лошадей, обсуждающих в 1900 г. внедрение двигателя внутреннего сгорания. Один собеседник предсказывает «новые виды работы для лошадей… Так всегда случалось прежде, когда, например, изобрели колесо и плуг». Для большинства лошадей, увы, «новый вид работы» заключается в том, чтобы пойти в корм для домашних животных.

Спор ведется тысячелетиями, поскольку эффекты наблюдаются в обоих направлениях. Реальный результат зависит от того, какие из них пересиливают. Рассмотрим, например, что происходит с малярами по мере совершенствования технологии. Для простоты будем считать, что толщина малярной кисти обозначает степень автоматизации:

 Если кисть имеет толщину в один волос (десятая доля миллиметра), требуются тысячи человеко-лет, чтобы покрасить дом, и, в сущности, нет ни одного трудоустроенного маляра.

 При кистях миллиметровой толщины горстка художников создает штучные изысканные росписи в королевском дворце. При толщине в один сантиметр моду на росписи перенимает знать.

 При десяти сантиметрах мы вступаем в область практического применения технологии: большинство домовладельцев заказывают покраску домов внутри и снаружи, хотя, пожалуй, не слишком часто, и тысячи маляров находят работу.

 Когда мы доходим до валиков и пульверизаторов, эквивалента кисти до метра толщиной, цена существенно падает, спрос удовлетворен и количество маляров несколько снижается.

 Если один человек управляет командой из сотни роботов-маляров, по производительности эквивалентных кисти стометровой толщины, то множество домов можно целиком выкрасить за час и лишь очень немногие маляры продолжают работать.

Итак, прямой эффект технологии действует в обе стороны. Сначала, повышая производительность, технология может увеличить занятость благодаря снижению стоимости труда, таким образом увеличивая спрос. Впоследствии дальнейшее продвижение технологии приводит к тому, что требуется все меньше и меньше людей. Эти изменения показаны на рисунке ниже.

Многие технологии демонстрируют аналогичные кривые. Если в определенном секторе экономики мы находимся слева от пика, то совершенствование технологии повышает занятость в этом секторе. Современными примерами являются такие виды работы, как устранение граффити, охрана окружающей среды, инспектирование транспортных контейнеров и строительство домов в менее развитых странах, — всё это становится экономически более целесообразным, если нам помогают роботы.

Если мы уже справа от пика, дальнейшая автоматизация сокращает занятость. Скажем, нетрудно предсказать, что количество лифтеров продолжит уменьшаться. В долгосрочной перспективе можно ожидать, что большинство отраслей будут оттеснены в крайнюю правую часть кривой. В одной недавней статье по результатам эконометрического исследования экономистов Дэвида Аутора и Анны Саломонс утверждается, что «за последние 40 лет количество рабочих мест сократилось буквально в каждом секторе, внедрившем технологии для повышения производительности».

На какие же компенсационные эффекты ссылаются сторонники оптимистичного взгляда на экономику?

Кто-то должен делать роботов-маляров. Сколько человек? Намного меньше, чем количество замещенных роботами маляров, в противном случае покраска дома роботами была бы дороже, а не дешевле, и никто не покупал бы роботов.

 Покрасить дом становится несколько дешевле, и люди немного чаще приглашают маляров.

 Наконец, поскольку мы меньше платим за покраску дома, то можем потратить больше на другие вещи, что увеличивает занятость в иных секторах.

 Экономисты пытались измерить эти эффекты в разных отраслях, где наблюдался рост автоматизации, но результаты обычно неоднозначны.

Традиционно большинство экономистов исходят из общей картины: автоматизация повышает производительность, следовательно, в целом люди в выигрыше, в том смысле, что получают больше товаров и услуг на тот же объём работы.

К сожалению, экономическая теория не предполагает, что каждый человек останется в выигрыше в результате автоматизации. В общем, автоматизация повышает долю дохода, отходящего капиталу (собственникам роботов-маляров), и снижает долю, достающуюся рабочим (бывшим малярам). Экономисты Эрик Бриньолфсон и Эндрю Макафи в книге «Вторая эра машин» утверждают, что этот эффект постоянно наблюдается уже несколько десятилетий. 

Данные по США представлены на рисунке ниже. Они свидетельствуют, что с 1947 по 1973 г. заработная плата и производительность росли параллельно, но после 1973 г. зарплаты стагнировали, хотя производительность примерно удвоилась. Бриньолфсон и Макафи называют это явление великим разъединением. Другие ведущие экономисты также озвучивали свое беспокойство, в том числе нобелевские лауреаты Роберт Шиллер, Майк Спенс и Пол Кругман, а также Клаус Шваб, глава Всемирного экономического форума, и Ларри Саммерс, бывший главный экономист Всемирного банка и министр финансов при президенте Билле Клинтоне.

Те, кто выступает против идеи технологической безработицы, указывают на банковских операционистов, работу которых могут частично выполнять банкоматы, и кассиров розничных магазинов, чья работа ускорилась благодаря штрихкодам и радиочастотным меткам на товаре. Часто заявляется, что занятость на этих позициях расширяется благодаря технологии. Действительно, с 1970 по 2010 г. количество операционистов в США примерно удвоилось, хотя следует отметить, что и население страны за этот период выросло на 50%, а её финансовый сектор — более чем на 400%, так что трудно объяснить увеличение занятости, полностью или частично, распространением банкоматов. К сожалению, с 2010 по 2016 г. около 100 000 операционистов потеряли работу, и американское Бюро учета трудовых ресурсов (BLS) прогнозирует сокращение еще 40 000 рабочих мест к 2026 г.: «Интернет-банкинг и автоматизация, предположительно, продолжат замещать все больше обязанностей, традиционно выполняемых операционистами». 

Данные по кассирам розничных магазинов не более оптимистичны: их число на душу населения упало на 5% с 1997 по 2005 г., и BLS говорит: «Достижения технологии, такие как кассы самообслуживания в розничных магазинах и растущие онлайновые продажи, и дальше будут ограничивать потребность в кассирах». Оба сектора оказались в состоянии кризиса. То же самое можно сказать практически обо всех низкоквалифицированных работах, предполагающих использование машин.

Какие профессии ждёт упадок с появлением новых технологий на базе ИИ? Главный пример в СМИ — управление автотранспортом. В США около 3,5 млн водителей грузовиков, многие из этих рабочих мест пострадают от автоматизации. Amazon и некоторые другие компании уже используют грузовики с автопилотом для транспортировки грузов по трассам федерального значения, хотя пока еще с водителями-дублерами. Представляется весьма вероятным, что дальнемагистральная часть рейса каждого грузовика скоро будет автоматизирована, а люди какое-то время продолжат обслуживать городское движение, подвоз пассажиров и доставку. Вследствие предполагаемых изменений очень немногие молодые люди хотят пойти в дальнобойщики; по иронии в США в настоящее время наблюдается значительная нехватка водителей грузовиков, что лишь ускоряет внедрение автоматизации.

Офисная работа также под угрозой. Например, BLS предсказывает сокращение на 13% среднедушевой занятости в сфере страхового андеррайтинга в период с 2016 до 2026 г.: «Автоматизированные системы страхования позволяют работникам быстрее обрабатывать обращения, и держать много специалистов становится незачем». Если языковая технология будет развиваться, как ожидается, то многие рабочие места в сфере продаж и обслуживания клиентов также окажутся под угрозой, как и работа в сфере юриспруденции. (В соревновании 2018 г. программа ИИ обошла опытных преподавателей права в анализе стандартных соглашений о неразглашении конфиденциальной информации и выполнила задание в 200 раз быстрее.) 

Рядовые задачи компьютерного программирования, которые сегодня часто передаются на аутсорсинг, также, вероятно, будут автоматизированы. Действительно, практически все, что можно поручить аутсорсерам, является перспективным кандидатом на автоматизацию, поскольку аутсорсинг предполагает разбиение работы на задачи, которые можно отделить друг от друга и распределить между исполнителями в обособленном виде. Сфера роботизированной автоматизации процессов разрабатывает программные средства, обеспечивающие именно этот эффект для офисных задач, выполняемых онлайн.

По мере развития ИИ, безусловно, становится возможным, что в ближайшие десятилетия весь обыденный физический и умственный труд фактически будет дешевле выполнять с помощью машин. С тех пор как тысячелетия назад мы перестали быть охотниками-собирателями, наши общества использовали большинство людей как роботов, выполняющих повторяющиеся ручные и мыслительные работы. Неудивительно, что роботы скоро возьмут эту роль на себя. Когда это произойдет, резко упадут зарплаты людей, неспособных конкурировать за оставшиеся высококвалифицированные работы. 

Ларри Саммерс описывает это так: «Очень может быть, что при наличии возможностей замены [труда капиталом] некоторые категории трудящихся не смогут заработать на прожиточный минимум». Именно это произошло с лошадьми: механические средства перевозки грузов стали дешевле стоимости их содержания, и лошади пошли на корм домашним питомцам. Столкнувшись с угрозой социоэкономического аналога превращения в корм для домашних питомцев, люди будут не слишком довольны своими правительствами.

Перед угрозой потенциального недовольства людей правительства по всему миру начинают уделять этому вопросу некоторое внимание. Большинство уже убедилось, что идея переобучения всех и каждого в специалистов по обработке и анализу данных или разработчиков роботов не спасает. Миру требуется, пожалуй, пять или десять миллионов таких специалистов, что никоим образом не может покрыть порядка миллиарда рабочих мест, которые могут исчезнуть. Обработка и анализ данных — слишком маленькая спасательная шлюпка для пассажиров гигантского круизного лайнера.

Некоторые работают над «планами перехода» — но перехода к чему? Чтобы планировать переход, нужна достижимая цель, то есть реализуемое представление о желаемой будущей экономике, где большая часть того, что мы сегодня называем работой, выполняется машинами.

Одно из очевидных представлений — картина экономики, где трудится намного меньше людей, потому что работать не обязательно. Именно такое будущее предвидел Кейнс в эссе «Экономические возможности для наших внуков». Он описывал высокую безработицу, поразившую Великобританию в 1930 г., как «временную фазу разрегулированности», вызванную «повышением технической эффективности», которое происходит «быстрее, чем мы способны решать проблему поглощения трудовых резервов». Он, однако, не допускал, что в долгосрочной перспективе — после столетия дальнейшего технологического развития — произойдет возврат к полной занятости:

Таким образом, впервые со времен творения человек столкнется с реальной, неотступной проблемой — как использовать свою свободу от давления экономических забот, чем занять свободное время, которое добыли для него наука и сложный процент, чтобы жить мудро, согласно и достойно.

Подобное будущее требует радикального изменения нашей экономической системы, поскольку во многих странах работающие граждане не сталкиваются с нищетой или нуждой. Так, современные последователи Кейнса обычно выступают за ту или иную форму всеобщего базового дохода (universal basic income, UBI), гарантируемого правительством любому гражданину, независимо от формы его участия или неучастия в производстве. Выплачиваемый за счет налогов на добавленную стоимость или на прибыль от капитала, UBI обеспечил бы разумный доход каждому взрослому независимо от обстоятельств. Стремящиеся к более высокому уровню жизни могли бы продолжать работать без потери UBI , а остальные тратили бы свое время так, как сочтут нужным. Как ни странно, идея UBI пользуется поддержкой по всему политическому спектру, от Института Адама Смита до Партии зеленых.

Одним жизнь с UBI представляется вариантом рая на земле. Для других это символ признания провала — утверждения, что большинству людей нечего предложить обществу в смысле экономической ценности. Их можно обеспечить едой и крышей над головой, по большей части силами машин, а в остальном предоставить самим себе. Истина, как обычно, лежит где-то посередине и зависит в основном от того, какого взгляда на человеческую сущность вы придерживаетесь. Кейнс в своем эссе провел четкое различие между теми, кто к чему-то стремится, и теми, кто просто радуется жизни, — «устремленными» людьми, для которых «джем не джем, если только это не завтрашний джем вместо сегодняшнего джема», и «восхищенными» людьми, «способными получать непосредственное удовольствие от вещей». Идея UBI предполагает, что абсолютное большинство людей относится к категории восхищенных.

Кейнс предполагает устремленность одной из «привычек и инстинктов обычного человека, привитую ему бесчисленными поколениями», а не «реальной жизненной ценностью». Он предсказывает, что этот инстинкт постепенно исчезнет. Вопреки такому мнению можно предположить, что устремленность — неотъемлемое свойство каждого, кто является человеком в подлинном смысле. Устремленность и восхищение жизнью не взаимоисключающие понятия и часто неотделимы друг от друга: подлинная радость и непреходящее удовлетворение проистекают из наличия цели и ее достижения (или хотя бы попыток ее достичь), обычно вопреки препятствиям, а не из пассивного наслаждения от сиюминутных удовольствий. Подняться на вершину Эвереста самостоятельно не то же самое, что прилететь туда на вертолете.

Связь между устремленностью и наслаждением составляет основу нашего понимания того, как обустроить желаемое будущее. Возможно, будущие поколения будут удивляться, почему мы вообще тревожились из-за такой пустой вещи, как «работа». На случай, если изменение отношения будет медленным, давайте рассмотрим экономические следствия представления, что большинству людей будет лучше заниматься чем-нибудь полезным, даже если основная масса товаров и услуг будет создаваться машинами с крайне незначительным участием человека. Неизбежно многие люди займутся оказанием межличностных услуг, которые можно — или желательно — оказывать только силами людей. То есть, даже если нам больше незачем заниматься рутинным физическим или умственным трудом, мы все-таки можем делиться своей человечностью. Нам нужно будет хорошо освоить искусство быть людьми.

Сегодняшние профессии этого типа включают психотерапевтов, ответственных тренеров в спорте, преподавателей, консультантов, компаньонов и лиц, ухаживающих за детьми и престарелыми. В этом контексте часто используется понятие профессии опеки, но это вводит в заблуждение, бесспорно внося позитивный смысл для тех, кто осуществляет уход, но и придавая негативный оттенок зависимости и беспомощности для получателей ухода. Рассмотрим, однако, следующее наблюдение, также сделанное Кейнсом:

Именно люди, способные сохранить и довести до полного совершенства искусство жизни как таковой, а не продажи себя ради средств существования, сумеют наслаждаться изобилием, когда оно придет.

Всем нам нужна помощь в том, чтобы научиться «искусству жизни как таковой». Это вопрос не зависимости, а развития. Способность вдохновлять других и передавать другим умение наслаждаться и созидать, будь то в изобразительном искусстве, музыке, литературе, беседе, садоводстве, архитектуре, еде, вине или видеоиграх, станет нужной как никогда.

Следующий вопрос — распределение доходов. В большинстве стран оно долгие десятилетия движется в неправильном направлении. Это комплексная проблема, но одно ясно: высокий доход и высокое социальное положение обычно проистекают из предложения высокой добавленной стоимости. Например, профессии ухода за детьми ассоциируются с низким доходом и низким социальным положением. Это отчасти является следствием того факта, что мы, честно говоря, не знаем, как выполнять подобную работу. Некоторые от природы хорошо её выполняют, но многие нет. 

Противоположный пример — профессия хирурга-ортопеда. Мы не наймем подростка, которому нечем заняться и нужно немного наличности, на должность хирурга-ортопеда за 5$ в час плюс все, что он найдет съестного в холодильнике. Мы затратили столетия на исследования, чтобы понять, как устроен человеческий организм и как его «починить», если он «сломался», и люди в этой профессии должны учиться много лет, чтобы освоить знания и навыки, необходимые, чтобы ею заниматься. Хирурги-ортопеды являются высокооплачиваемыми и уважаемыми специалистами. Им много платят не потому только, что они много знают и долго учились, а потому, что все их знание и обучение приносит реальные плоды. Оно позволяет им добавлять очень много ценности к жизням других людей, особенно людей с переломами.

К сожалению, наше научное понимание ума отличается шокирующей ущербностью, а научное понимание счастья и полноты жизни — тем более.

Мы попросту не знаем, как добавлять ценность к жизням других людей последовательным и предсказуемым образом. Мы достигли скромного успеха в лечении некоторых психических заболеваний, но до сих пор ведем «столетнюю войну» за преодоление невежества даже в такой элементарной сфере, как обучение детей чтению. Нам необходимо радикально переосмыслить систему образования и науки, так, чтобы уделить человеку больше внимания, чем физическому миру. (Джозеф Аун, президент Северо-Восточного университета в США, утверждает, что в университетах должна изучаться и преподаваться «наука о человеке — гуманика».) 

Утверждение, что счастье должно быть инженерной дисциплиной, звучит странно, но это, похоже, неизбежный вывод. Такая дисциплина должна опираться на фундаментальную науку — лучшее понимание того, как работает ум человека на когнитивном и эмоциональном уровнях, — и преподаваться широкому кругу специалистов, от архитекторов жизни, помогающих людям планировать свой личный жизненный путь, до профессионалов в таких областях, как «оптимизация любопытства» и «личная жизнестойкость». При опоре на реальную науку эти профессии будут шаманством не в большей степени, чем современные мостостроение и ортопедическая хирургия.

Перестройка нашего образования и исследовательских учреждений с целью создания этой фундаментальной науки и её преобразования в учебные программы и признанные профессии займет десятилетия, поэтому имеет смысл начать уже сегодня. Жаль, что мы не сделали этого давным-давно. Конечным результатом, если всё получится, станет мир, в котором очень даже стоит жить. Без этой перестройки мы рискуем обречь себя на слишком высокий уровень социально-экономического неблагополучия.
IQ

1 октября, 2021 г.