- A
- A
- A
- АБB
- АБB
- АБB
- А
- А
- А
- А
- А
Зороастрийские представления о красоте человека
Wikimedia Commons
В Издательском доме ВШЭ готовится к выходу книга «Красота по-персидски. "Собеседник влюблённых" Шараф ад-Дина Рами». В неё войдёт перевод трактата «Собеседник влюблённых», а также научные статьи, посвящённые познанию красоты в персидской поэзии и формированию тезауруса аллегорий для её описания. IQ.HSE публикует фрагмент из книги об идеалах красоты у зороастрийцев.
В многочисленных исследованиях по зороастризму так или иначе отмечается присущая его доктрине опора на парные антиномии (свет и тьма, истина и ложь, благо и зло). При этом эстетика зороастризма имплицитна, понятие красоты как таковое не выделено, абсолютно «благим», «хорошим» и — по импликации — прекрасным является Ахура-Мазда, создатель благого мира, в котором человеку отведена роль главы благих творений, объединенных стремлением к борьбе со злом, привнесенным Ангра-Майнью, и к окончательной победе над злом. Визуально воспринимаемый человеком аспект блага Ахуры — это «беспредельный свет».
О свете, исходившем от шести главных божеств и самого Ахуры, говорится в описании первого откровения, полученного Заратуштрой, — в их присутствии пророк «не увидел собственной тени на земле из-за их яркого свечения» и приведенные там отсылки к текстам). Свету отведено важное место и в художественной культуре Древнего Ирана, в частности в архитектуре. Известно, что тронные залы иранских царей пронизывал свет, что разительно отличало их, например, от сумрачных египетских дворцов.
Поскольку благой изначально мир становится ареной борьбы между светлыми силами добра (воинством Ахуры) и темными силами зла (воинством Ангры), каждый человек, согласно учению Заратуштры, должен сделать осознанный выбор. Выбор добра и участие в борьбе со злом обеспечивает человеку постепенное совершенствование, и прекрасным становится тот, кто познал Ахуру, кто очищает свой дух, совершенствует тело и стремится к правде и закону, следуя установлениям зороастрийской веры. Духовное очищение человека непосредственно связано с неукоснительным соблюдением в жизни троичного морального правила «благой мысли, благого слова и благого дела».
Однако немало пассажей в авестийских текстах посвящено и обязанностям человека, касающимся разнообразной гармонизации материального мира. Следует возделывать и озеленять землю, содержать в порядке и чистоте жилище, а также, что наиболее интересно для нашей темы, следить за собственным физическим здоровьем. Забота о здоровье и украшении тела (идеалом считалось здоровое молодое, т.е. 15-летнее тело) входила в число добродетелей зороастрийского человека, поскольку грязь, неряшливость, болезни проистекали от Ангры, и с ними надлежало вести войну. В быту состоятельных людей большое внимание уделялось красивой одежде, украшениям, косметическим средствам и благовониям. Последние широко использовались и в ритуальной практике. Так, дома полагалось очищать при помощи опрыскивания отварами растений, аромат которых убивает болезни и прогоняет злых духов, а тело — при помощи натирания разнообразными благовонными маслами.
Свет и благоухание, а также состояние весны и молодости входят в число основных отличий авестийского «Дома пения, восхваления» (garō dǝmāna) — рая, обители Ахуры, его шести бессмертных святых, богов, благих духов и душ праведников. Сколько-нибудь пространные описания рая появляются позднее, уже в пехлевийских комментаторских и визионерских сочинениях, где «лучший мир праведных» представлен как «светлый, всеблаженный, благополучный, со многими благоухающими цветами, весь разукрашенный, полностью расцветший, сияющий, (несущий) всю радость и веселье, которыми никто не насытится». Та же семантика присутствует и в эсхатологических описаниях мира, восстанавливающего свою первоначальную чистоту в конечную эру «Разделения», которая явится возобновлением эры «Творения». В этом мире вечного блаженства Ормазд (Ахура-Мазда), Амахраспанд (Амэша-Спэнта), все благие духи и люди будут пребывать вместе, «повсеместно будет, как весной в саду, в котором всевозможные деревья и цветы».
Сияние, благоухание и молодость сопровождают и сохранившиеся авестийские описания прекрасного тела. Рассмотрим два наиболее пространных и репрезентативных. Первое — это знаменитое описание духовной сущности, «веры», которая является душе праведника на рассвете, по истечении третьей ночи со дня смерти, вместе с ветром, веющим с южной стороны, то есть со стороны рая, самым благовонным из всех, что он когда-либо воспринимал ноздрями. Она предстает ему в телесном воплощении, в образе
девицы прекрасной, блестящей, белорукой, плотной, стройной, статной, великорослой, с выдающимися грудями и славным станом, благородной, с сияющим лицом, пятнадцатилетней по возрасту, и столь прекрасной телом, как прекраснейшие из созданий.
Отвечая на вопрос праведника о том, кто есть эта «прекраснейшая телом из девиц», она также указывает, в числе прочего, и на свое «благоухание»:
Ты меня любил, о юноша благомыслящий, благоговорящий, благодействующий, благоверный за такое величие, доброту, красоту, благовоние, победоносную силу и противоборство [дэвам], какие я замечаю в тебе.
В этом пассаже, построенном на простом перечислении эпитетов и содержащем всего одно сравнение, тем не менее, уже присутствует некая протономенклатура, перечень аспектов телесной красоты с подобающими им восхвалениями. Они таковы:
облик в целом — прекрасная, блестящая, благородная, благоуханная; подобная «прекраснейшим (райским) созданиям»;
лицо — сияющее (светлое);
руки — белые;
тело — плотное (крепкое), стройное, статное, прекрасное;
рост — высокий;
груди — выдающиеся (стоящие);
стан — славный;
возраст — молодой (15 лет).
«И видится, что к ней с этим ветром приближается его собственная вера в облике девушки прекрасной, блистательной, белорукой, крепкой, прекрасно сложенной, с прекрасной фигурой, высокой, с стоящими грудями, прекраснотелой, благородной, светлоликой, пятнадцатилетней по возрасту, столь красивой, как прекраснейшие творения».
Поскольку речь на самом деле идет об абстракции столь высокого уровня, как «вера маздаяснийская», то и рассказ о теле духовной девы ведется в максимально обобщенном виде, не включает никаких «особых примет». А вот во втором знаменитом описании речь идет о конкретном — о богине Ардвисуре Анахите, и на нем стоит остановиться подробнее.
Богиня, восхвалению которой посвящен «Абан-яшт», один из самых длинных авестийских гимнов, носит имя Arədvī Sūrā Anāhitā (Ардви сильная, незапятнанная), при этом имя Arədvī, возможно, означало «влажная». Она персонифицирует великую реку, источник всех вод в мире (восходит к Харахвати индоиранской эпохи, вед. Сарасвати), и восхваляется как богиня воды, дарующая плодородие. Культ Ардвисуры, который в разных формах и обличьях сохранялся на всем протяжении развития иранской культуры от древности по мусульманский период включительно, обособился и приобрел необычайную популярность уже в ахеменидском Иране. Мидийцы и персы еще до принятия зороастризма почитали богиню Анахити (Anāhiti, в греческих источниках — Anaitis, среднеперс. Anāhīd) как божество плодородия и плотской любви. Культ Анахити, очевидно, находился в непосредственной связи с влиятельным культом астрального божества вавилонского пантеона — «куртизанки богов» Иштар. Западноиранское божество Анахити, богиня планеты Венера (ср. среднеперс. название Венеры — Anāhīd) было при Ахеменидах введено в зороастрийский пантеон путем отождествления с авестийской Ардвисурой «незапятнанной» — Анахита.
Впоследствии народные обычаи поклонения «Госпоже Анахид» (Anāhīd ī Bānū) сохранялись, но в зороастрийской литургической практике она восхвалялась как могучая и чистая богиня-река. При Артаксерксе II (404–359 г. до н.э.) имя Анахиты поминается в царских надписях вкупе с именами Ахуры и Митры, а также появляются храмовые статуи богини. Описание Анахиты, которое мы рассмотрим далее, было, по мнению специалистов, инкорпорировано в яшт 5 именно как описание статуи. Оно уникально, параллельные экфрастические описания других божеств в текстах Авесты не встречаются. Как отмечает М. Бойс, контраст между этим описанием и авестийским представлением Ардвисуры — в энергичном движении, влекомой четырьмя конями-стихиями, — указывает на то, как непросто в некоторых отношениях было согласовать богиню-реку и прекрасную звездную деву.
Это конфликт отражен, например, в переводе И.С. Брагинского, который контексты, стоящие почти рядом в «Абан-яште», переводит подчеркнуто контрастно: в строфе 62 говорится о том, что Паурва поспел «к восхождению Ардвисуры. / И на утренней заре он / Воззвал к Ардвисуре Анахите», а строфа 64 начинается словами: «И стекла к нему Ардвисура Анахита в образе прекрасной девы». Другие переводчики выбирают для глагола upa-tacat иные варианты обозначения движения: «hastened» (J. Darmesteter), «явилась».
«Ардвисур-яшт» или «Абан-яшт», в который включено описание богини, принадлежит к числу наиболее известных авестийских гимнов, привлекающих внимание исследователей как богатством информации, так и художественными достоинствами. Он многократно переводился на европейские языки, существуют и русские прозаические и поэтический переводы. Отмечается, что яшт состоит из «призывательной», «повествовательной» и «просительной» частей, т.е. имеет трехчастную структуру, характерную для индоевропейского гимна. Приведем интересующий нас фрагмент с описанием богини Ардвисуры Анахиты в переводе Е.Э. Бертельса (строфы 126–129). В строфе 123 рассказано, как добрая богиня стоит, придерживая на груди золотой плат, тоскует по голосу Заотара и занята думой о том, кто восславит ее; далее после подобающих божеству вод и богине-покровительнице восхвалений от лица Заотара («широко разлившаяся, целительная», «дома и усадьбы покровительница» и т.д.) описание продолжается:
126. Стоит видимая
127. С барсманом в руке,
128. На голове диадему укрепляет
129. В бобровые шкуры одета
Это красочное описание Ардвисуры в ее статуарном воплощении включает целый ряд упоминаний о феноменах красоты и внешних украшениях, ведь она предстает взорам в виде прекрасной девы (kehrpa srîrayå). Перечислим приметы ее красоты:
очень сильная;
хорошего роста, т.е. стройная;
с прекрасной шеей;
с прекрасной грудью;
с тонкой (подпоясанной) талией.
Подробно рассказано также о роскошном облачении Ардви, подчеркивающем «составные части» ее красоты:
голова увенчана золотой восьмиугольной (или с восемью лучами) диадемой с сотней звезд, украшенной покровами (лентами);
в ушах четырехгранные золотые серьги;
шею украшает ожерелье;
в руке — барсам;
талию — стягивает пояс;
на груди — золотой плат;
на теле — драгоценная золотая мантия;
на теле — накидка из меха бобров, сверкающего, как золото и серебро.
Как видим, гимнический портрет прекрасной Ардвисуры составлен из элементов, весьма схожих с теми, что использованы в описании веры-даэна, являющейся праведнику в виде «девицы прекрасной». Телесное воплощение женской красоты и здесь включает высокий рост, статность, высокую грудь, тонкую талию. Стоит отметить, что отсутствуют какие бы то ни было характеристики лица богини (у даэна лицо «светлое» или «сияющее»), при этом все составные части одеяния умножают блеск и сияние, исходящее от фигуры в целом, а также указывают на царственность ее облика и высокое место в пантеоне богов.
Чуждое зороастрийцам поклонение храмовому «образу» богини-воды и богини-матери стало важным элементом синкретического культа Ардвисуры Анахиты, распространившегося при Ахеменидах под их царственным покровительством. Предполагается даже, что именно скрытое сопротивление наиболее ортодоксальных жрецов послужило импульсом к параллельному формированию в тот же период храмового культа огня как «без-образной», «абстрактной» оппозиции изваяниям Анахиты.
Почитание изваяний Анахид продолжалось и в парфянский период, при Аршакидах, когда эллинистическое влияние на некоторое время усилило культ образов в зороастрийском Иране. Однако с начала сасанидской эпохи побеждают постепенно укреплявшиеся иконокластические тенденции; в храмах, посвященных Анахид, место статуй занимают уже священные огни, что отражается и в названиях храмов.
Ср. «Огни Госпожи Анахид» в Истахре, верховным жрецом которого был Картир (или Kirdēr, III в.), знаменитый борец с Мани и его сторонниками. В надписи Картира на «Ка‘бе Зардушта» в Накш-и Рустаме сказано, что Варахран II (276–293 гг.) «8) […] меня во всей стране сделал мобедом и судьей, и сделал меня владыкой и распорядителем храма огня Анахит-Ардашир и Анахит-госпожи в Стахре, и дали мне имя “Картир, (9) хранитель души Варахрана, мобед Ахурамазды”».
При этом изображения Анахид, которую часто именуют просто «Госпожой» (Bānū), чрезвычайно распространены в сасанидском искусстве (наскальных рельефах с тронными сценами, монетах, серебряной утвари, печатях). Конечно, по мнению специалистов, далеко не все изображения «прекрасной госпожи» сасанидского периода являются репрезентациями Анахид, ее иконография — «одна из крупных нерешенных проблем в изучении сасанидского фигуративного искусства». Однако в контексте обсуждения палитры для будущего поэтического портрета красоты интересен сам факт, что в сасанидском искусстве и, в частности, в связи с культом Анахид сложился некий визуальный изобразительный канон небесной музыкантши-плясуньи и богини плодородия. Так, на серебряной утвари (сосудах, блюдах) представлены обнаженные или полуобнаженные женские фигуры в танцевальных позах и в сопровождении таких атрибутов, как птицы, дети, животные, цветы, кисти винограда, побеги виноградной лозы, кувшины (с вином, водой?); такие птицы, как куропатка и фазан, цветок тюльпана и плод граната, согласно тексту Бундахишн, считались инкарнациями Анахид. Все перечисленные атрибуты используются в ранней поэзии мусульманского Ирана как образы сравнений в описаниях красоты.
Немалое место в таких описаниях, как будет видно в дальнейшем, отведено и образности, связанной с водой. В связи с этим заслуживают упоминания данные исследователей о распространении уже в парфянский период (а возможно, и раньше), наряду с храмовым культом, народных форм почитания Анахид, которые дожили, уже в мусульманском обличье, до наших дней. Святилища богини устраивали на берегах озер или горных источников и посвящали «Госпоже (Bānū)»; так, у источника вблизи города Рей существовало святилище, посвященное Шахр-бану («Госпоже края»), которое, после арабского завоевания было переадресовано «Биби Шахр-бану», дочери последнего сасанидского шаха и вдове Хусайна, сына ‘Али б. Аби Талиба, где мусульмане молятся по сей день.
Отмечено, что народные формы почитания повлияли на позднесасанидскую жреческую терминологию, во многих текстах того времени Анахид упоминается как Ардвисура, Госпожа вод. М. Бойс предполагала, что большая часть из тех многих мест в Иране, в горах и у источников, которые поименованы в честь «Девы» (duxtar) или «Госпожи» (Bībī), были некогда святилищами Анахид.
О характере культа Анахиты у источников сведений не сохранилось, однако можно предположить, что они включали исполнение неких гимнов и песен, посвященных прекрасной деве и как-то связанных со знаменитым авестийским гимном — единственным, повторим, экфрасисом статуи в сохранившихся текстах священного свода зороастрийцев. Такие тексты не сохранились, как не дошли до нас и тексты лирических песен, в течение многих столетий звучавших на сасанидских пирах и, вне всякого сомнения, числивших воспевание прекрасных дев и отроков в своем жанровом репертуаре. Обилие и богатство подобных зрительных образов, сохраненных в искусстве Сасанидской эпохи, резко контрастируют со скудостью дошедших до нас словесных описаний «среднеперсидской красоты».
Идеал красоты воплощается в деве-вере (даэна), описание которой в среднеперсидском визионерском сочинении «Книга о праведном Виразе» очень похоже на соответствующие авестийские пассажи. Там рассказано, что, когда душа праведника на рассвете третьей ночи после смерти вкушает ни с чем не сравнимое райское благоухание, доносимое ветром «со стороны, где (обитают) боги», перед ней предстают его вера и его деяния в образе девушки, красивой на вид, хорошо сложенной — поскольку она выросла в благочестии, с высокой грудью, так что грудь выделялась (pestān abāz nišast), (с) длинными пальцами (dērand angust), тело которой (было) сверкающим (rōšn), как и (ее) внешность — самой приятной (hu-došagtar), а взор (nigerišn, также «вид». — Н. Ч.) — самым достойным (abāyišnīgtar).
Краткие упоминания о внешности земных красавиц можно встретить в светской дидактике. Так, книга «Хосров, сын Кавада и (его) паж» («Хосров-и Кавад уд редаг-е»), созданная при дворе поздних Сасанидов, повествует о том, как царь испытывает юношу, явившегося поступать на службу. Два царских вопроса там непосредственно касаются нашей темы. «В-девятых» царь спрашивает будущего пажа о том, «кто из развлекающих приятнее и лучше». Перечислив разные виды музыкантов, фокусников, дрессировщиков, паж заключает ответ словами:
…Все эти развлекающие приятные и хорошие, 63) но с играющей на чанге красивой девушкой в гареме, которая хорошо играет, у которой высокий (‘голос’) и приятный голос, что как раз подходит для этого, и с играющей на вине на большом пиру никакое развлечение не сравнится. Царь одобрил (ответ) и посчитал правильным.
А на двенадцатый вопрос царя — о том, какая женщина приятнее, паж ответил так:
«Будьте бессмертны! Та женщина лучше, в мыслях которой любовь к мужу и увеличение его богатства (?), рост которой средний, грудь пышная (‘широкая’), голова, бедра и шея соразмерны, ноги короткие, талия тонкая, ступни со сводом, пальцы длинные, тело гибкое, крепкое и упругое, груди как айва, ногти белоснежные, цвет (щек) (подобен) цвету граната. Ее глаза миндалевидные, губы коралловые, брови дугой, зубы белые, влажные и свежие, косы черные, блестящие и длинные, и в постели мужа она говорит приятные слова, а не бесстыдные». Царь царей одобрил (ответ) и посчитал правильным.
Цитированные фрагменты демонстрируют не только довольно подробный перечень феноменов красоты, но и некоторое количество сопутствующих им уподоблений. В «Книге о Виразе», как и в авестийском яште 22, повествующем о судьбе души после смерти, к числу феноменов, в которых проявляется красота девы-веры, отнесены лишь стройность [тела], высокая грудь, длинные пальцы (в яште не упомянуты), сверкающее тело и — в целом — приятная внешность.
А вот характеристика «женщины, которая приятнее», приведенная пажом с целью продемонстрировать свою образованность и «знание общеизвестного», уже содержит некоторый прообраз будущих описаний красавиц «с ног до головы» (sarāpā). При том, что книга о Хосрове и его паже в целом написана очень простым, неукрашенным слогом, перечисление женских красот сопровождается сравнениями и эпитетами, которые, по-видимому, к моменту составления книги были широко распространены:
лицо (щеки) — как гранат;
глаза миндалевидные;
брови дугой;
губы коралловые;
зубы белые, влажные и свежие (впоследствии — эпитеты жемчуга);
косы черные, блестящие и длинные;
грудь пышная, подобная айве;
пальцы длинные;
ногти белоснежные;
стан [стройный] (голова, бедра и шея соразмерны);
тело гибкое, крепкое, упругое;
талия тонкая;
ноги короткие;
ступни со сводом;
речь состоит из приятных слов.
Ответ пажа на девятый вопрос, в котором утверждается, что из всех «развлекающих» лучше та, что играет на чанге, не содержит никаких характеристик красоты, которые можно было бы добавить к приведенному списку. Однако он заслуживает внимания в связи с тем, что на протяжении сасанидского времени планета Венера приобрела имя Анахид (Нахид); по одной из версий, Анахита стала восприниматься как стерегущая планету Венеру, наряду с другими ахурами, стражами планет, охраняющими вселенную от причиняемого планетами зла. В позднесасанидское время Анахид-Нахид уже изображалась как небесная музыкантша, играющая на чанге или пляшущая. Выбор пажа, возможно, связан со статусом чангисток, имеющих столь высокую небесную покровительницу. В дальнейшем образность, построенная на параллелях между объектом описания и Нахид (блещущей, играющей, танцующей), стала составной частью sarāpā.
IQ