Сквозь литературу с волшебным фонарем

В Издательском доме ВШЭ вышла коллективная монография «Институты литературы в Российской империи», подготовленная сотрудниками НИУ ВШЭ, ИРЛИ РАН и МГУ им. М.В. Ломоносова. IQ.HSE публикует фрагменты из статьи «Чтения для народа как государственный просветительский проект в поздний период Российской империи» Яны Агафоновой, филолога, специалиста по истории и социологии русской литературы.

Говоря об институциональной природе литературного поля в XIX века, нельзя пройти мимо такого явления, как публичные чтения. Эта сложная литературная практика была чрезвычайно популярна на всем европейском пространстве, предваряя распространение кинематографа. Чтения порождали вокруг себя массу предметов материальной культуры, прежде всего брошюры с текстами и иллюстрации для световых проекций, однако эти предметы мыслились обществом как эфемералии, чья ценность носила временный характер, а материалы были дешевыми и, следовательно, недолговечными. В результате мы располагаем довольно небольшим фондом подобных предметов, которые позволили бы нам реконструировать и изучить практику публичных чтений. При нехватке материальных источников обращение к институциональной организации чтений оказывается продуктивной исследовательской перспективой, позволяющей понять, как были устроены публичные чтения и какое влияние они оказали на распространение просвещения в России.

Феномен публичных чтений в Российской империи второй половины XIX века начал развиваться в среде образованного общества накануне проведения либеральных реформ, когда под эгидой Литературного фонда писатели впервые стали выступать перед относительно смешанной по социальному составу, но в целом грамотной аудиторией. Тогда на публичных чтениях впервые читали свои тексты И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, Н.А. Некрасов, Я.П. Полонский, А.Н. Майков и многие другие литераторы, чья репутация уже успела сложиться к этому времени.

Позднее, к 1870-м годам, в российском образованном обществе стала остро осознаваться потребность устроения специальных, преимущественно просветительских публичных чтений для солдат, а также для безграмотного или полуграмотного народа, который приезжал на сезонные работы в города или перебирался на постоянное жительство в городские трущобы. Общий процесс урбанизации обусловил высокий спрос на публичные чтения как со стороны самого народа, у которого появлялось свободное время в городе, так и со стороны просветителей, которые видели разрушительные последствия алкоголизма в крестьянской среде и хотели предложить иную, более полезную, форму досуга городским рабочим. Подобная практика уже существовала в Западной Европе преимущественно в виде развлекательных или духовных чтений и чтений о вреде алкоголя. По убеждению чиновников, ее адаптация не только могла оказаться эффективной в смысле воспитания, но и позволила бы создать образ просвещенного государства.

Так, в 1872 году при Министерстве народного просвещения была создана специальная Постоянная комиссия по устройству народных чтений, которая должна была не только разработать регламент, но и создать официальный просветительский дискурс, адресованный народу.

Более того, публичные чтения для народа требовали развитой институциональной инфраструктуры, которая предполагала наличие издательства и сотрудничество с авторами, компетентными в различных профессиональных областях, от истории до медицины. Необходимо было разработать тексты и сформировать сообщество чтецов, которые могли бы их зачитывать. Требовались и специальные аудитории, приспособленные для большого количества людей, часто плохо одетых и не привыкших к подобным мероприятиям.

Световые проекции, иллюстрировавшие тексты, воспроизводились с помощью так называемого волшебного фонаря (laternа magicа), передового достижения оптических технологий того времени. Процесс подготовки материалов для оптических проекций был дорогостоящим и трудоемким: на стеклянные пластины изображение наносили от руки или с помощью технологий копирования, в связи с чем появлялись специальные фирмы, а также мастерские по перепродаже и производству волшебных фонарей и световых картин. Должна была сформироваться сложная сеть институтов, чтобы реализовать просветительский проект публичных чтений для народа, создать некий канон общих знаний в народной среде и сформировать народного читателя.

Народные чтения в контексте дискуссии о народной литературе

Первые эксперименты по устройству народных чтений проводились в самом начале 1870-х годов в Санкт-Петербурге, в Соляном городке, под эгидой Педагогического музея военно-учебных заведений, которым заведовал учредитель музея и руководитель реформы военного образования Н.В. Исаков, а затем генерал-лейтенант и военный педагог В.П. Коховский. При содействии градоначальника Санкт-Петербурга генерал-адъютанта Ф.Ф. Трепова было решено совместить солдатские и народные публичные чтения. Однако вскоре стало понятно, что солдаты и «народ» — это разные аудитории. В результате Педагогический музей стал специализироваться на публичных лекциях, рассчитанных на более грамотных и подготовленных слушателей, а контроль над организацией публичных чтений для народа взяли на себя городские власти.

В 1872 году была учреждена Постоянная комиссия по устройству народных чтений в Санкт-Петербурге при Министерстве народного просвещения; она тесно сотрудничала с Ученым комитетом и смогла открыть собственное издательское общество, чьи брошюры для публичных народных чтений распространялись по всей империи. Позже, в 1874 года начала работать Московская комиссия народных чтений при Обществе распространения полезных книг, чьи издания также в большом количестве приобретались устроителями. Затем стали открываться комиссии по устройству народных чтений в крупных городах, как, например, Харьковская или Новгородская комиссии. Такие комиссии существенно облегчали процедуру устройства чтений, там же, где их не было, бюрократические процедуры и финансовое обеспечение брали на себя земства. Важно, что большинство комиссий представляли собой частные организации, государственный статус имела только столичная, которая полностью отвечала за формирование официального дискурса, обращенного к народному читателю.

Институциональная организация народных чтений неизбежно была связана с выработкой издательской программы, поскольку тексты публиковались в виде небольших книг-брошюр и выходили на общий конкурентный рынок народной литературы. Такие брошюры часто имели типовую обложку, в некоторых имелись иллюстрации, не менее красочные, чем в лубочных изданиях. На обложке всегда указывалась предельно низкая цена, чтобы книгу мог приобрести любой желающий и чтобы офеням, разносившим книги по деревням, сложнее было ценой манипулировать. 

Брошюры официальных народных чтений заказывались народными, школьными и главными городскими библиотеками, рекомендовались Министерством народного просвещения и активно рассылались по некоммерческим каналам распространения книжной продукции; появлялись они и на прилавках никольских книгопродавцев вместе с лубочной литературой, вступая с ней в конкурентную борьбу, что входило в круг задач книги для народа.

В результате либеральных реформ 1860-х годов перемены в социальной сфере привели к тому, что на литературный рынок пришел многочисленный, но едва грамотный и неразборчивый потребитель. Образованное общество со всей ответственностью осознавало необходимость нести знание новому читателю. Однако, вопреки ожиданиям, это знание оказалось невостребованным. 

Главная общественно-культурная проблема состояла в том, что инициатива писательского сообщества по просвещению народа со стороны самого народа была полностью проигнорирована: тиражи не раскупались, книга не доходила до своего читателя. С. Ан-ский (С.А. Рапопорт), принимавший участие в просветительском движении и в течение семнадцати лет читавший народу классические произведения, пишет о своем опыте так:

Пробовал читать Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Некрасова, Тургенева и Достоевского — и каждое из этих чтений оставляло в душе осадок жгучей обиды и тоски, болезненное чувство, которое может быть понятно только тому, кто сам пережил эти впечатления. Слушатели не только не понимали того, что я читал, но и не старались, не хотели понять. После первых двух-трех страниц они становились равнодушными к тому, что я читал, и никакие мои усилия возбудить их интерес не действовали.

Л.Н. Толстой в педагогических статьях за 1862 года, представив эту проблему на суд широкой публики, задался вопросом: почему народ не принимает литературу и искусство высшего общества? Толстой пришел к выводу, что высокая литература интеллигенции «испорчена цивилизацией» и дает ложную картину ценностей. Между тем народ обладает своими представлениями о красоте, добре и правде, поэтому нуждается в принципиально другой книге. Так начался знаменитый проект писателя по созданию специальной литературы для народа — на страницах журнала «Ясная Поляна», в издательстве «Посредник» и в других отдельных книжных изданиях.

Во второй половине XIX века образованное общество стало осознавать, как велика дистанция, препятствующая культурному посредничеству между ним и народом. Возникло движение по организации специальных издательских книжных серий для народа. Под именем народа и народного читателя во второй половине XIX века, вероятно, понималась довольно неоднородная масса людей с низким уровнем грамотности, в которую входили низшие социальные слои: сельские крестьяне, ремесленники, мастеровые, солдаты, фабричные и сезонные рабочие, торговцы и др. Такое широкое понимание могло отчасти обусловливать разнородность самих изданий.

При всем многообразии издательств для народного чтения, типологически основные интенции можно распределить по трем направлениям, причем границы групп остаются нечеткими, проницаемыми, в зависимости от того, как издатели понимали задачу народного просвещения. Так, некоторые издатели полагали, что народ, как ребёнок, чист и невинен, должен впитывать только самое лучше, самое прекрасное, и стремились выпускать для народа все лучшее, чем могла похвастаться социальная элита. Например, В.Н. Маракуев в «Народной библиотеке» издавал адаптированные сочинения Шопенгауэра для народа, полагая, что сознание народного читателя открыто для восприятия лучших образцов мировой культуры.

Когда народные чтения в полной мере упрочились как постоянная практика, В.Н. Маракуев опубликовал свою речь под названием «Что читал и читает русский народ». Здесь он с философских позиций объясняет, что неотъемлемым свойством народа считает способность к непосредственному восприятию жизни; именно объективное созерцательное мышление, не испорченное рефлексией, является залогом исключительной творческой энергии и народного гения. 

В этой системе координат народ соотносится с талантливым Моцартом и бесхитростным Дон-Кихотом, а интеллигенция — с расчетливым Сальери и рефлексирующим Гамлетом: «Задача наша не в том, чтобы поднять до себя народ, а чтобы самим возвыситься до него». Дискуссию о том, какие книги должен читать народ, автор резюмирует следующим образом: «Раз мы признаем, что мужик — человек, вопрос разрешается просто: дайте ему доступ ко всему высокому, истинно-человеческому, все равно откуда бы оно ни было взято — с запада или востока».

Другие издатели полагали, что специальную литературу для народа необходимо создавать силами образованных людей, знающих жизнь и нужды народной среды. Так, например, специально для народа писали В.И. Даль, А.Ф. Погосский, Л.Н. Толстой. Одним из самых влиятельных в дискуссии о том, какая литература должна издаваться для народа, было мнение Л.Н. Толстого. 

В 1884 году им была произнесена «Речь о народных изданиях» в кругу сочувствующих этому делу людей, среди которых был Маракуев. Ключевой призыв Толстого состоял в том, чтобы не разделять общество на народ и интеллигенцию, а «передавать те великие произведения ума человеческого, которые сделали людей тем, чем они есть». Просветительская позиция Толстого подразумевала, что для народа нужно создавать специальную литературу, привлекая для этого авторов — специалистов в своем деле, которые должны были отказаться от иерархии и выстраивать с народом диалог на равных.

Наконец, были издатели, которые придерживались мнения, что для народа должен писать сам народ, потому что никто не может знать о нем больше, чем он сам.

Эту задачу успешно выполняли лубочные писатели, публиковавшиеся под псевдонимами, как, например, И. Кассиров, И. Смирнов, А. Сердобольский и пр.

Комиссия по устройству народных чтений принимала и частично реализовывала все три направления развития народной литературы. В частности, для государственного просветительского института была важна популяризация лучших образцов мировой литературы, однако отношение к народному читателю как к обладателю незамутненного детского сознания было усвоено Комиссией исключительно в иерархическом контексте. Толстовские идеи о разработке специального письма, адресованного народу, тоже были близки Комиссии, но стоящая за ними философия «опрощенчества» и диалога на равных была полностью отметена, именно поэтому Толстой был скупо представлен в изданиях Комиссии. 

Идея о том, что для народа должен писать сам народ, тоже казалась Комиссии слишком радикальной, хотя и не лишенной здравого смысла. Для подготовки текстов приглашались не представители народа, а авторы образованные, но при этом близкие к народу — педагоги, имевшие опыт в сфере народного образования и сочувствующие народному образованию, писатели и писательницы, связанные с государственной службой, но находившиеся на задворках литературного процесса. Так, большую популярность среди изданий Комиссии приобрели тексты, написанные А.П. Сетковой (Катенкамп), хорошо знавшей сельскую жизнь и публиковавшей до этого рассказы из народного быта в журнале «Родина». Комиссия заботилась о том, чтобы тексты чтений были понятны и неутомительны для народа, и часто они редактировались коллективно авторами разных специальностей.

Публичные чтения и световые проекции

С ростом популярности публичных чтений проекционные аппараты, или так называемые волшебные фонари, как модная оптическая технология заказывались в Россию из Великобритании, Франции, Германии и США частным образом, затем в крупных городах появились коммерческие компании-перекупщики. Среди таких компаний известны, например, магазины оптики О. Рихтера, А. Бурхарда, В. Беренштама, В. Березовского, А. Мина, Д. Алферова, А. Анциферова, А. Вернера, А. Карелина, С. Баранова, Э. Трындина и многие другие. 

В 1880-х годах некоторые российские компании начали производить свои собственные волшебные фонари, например, компания механика и оптика Фёдора Швабе в Москве предлагала покупателям проекторы собственного производства. В 1909 году Постоянная комиссия по устройству народных чтений в Санкт-Петербурге с гордостью представила свой собственный запатентованный проектор, воспроизводящий непрозрачные предметы, эпидиаскоп «Ермак» — техническое достижение отечественной оптической индустрии. 

И всё же, несмотря на попытки наладить собственное производство фонарей, чаще всего проекционные технологии закупались у западных производителей и затем адаптировались для местных нужд. Пожалуй, самой широкой сферой применения волшебного фонаря в дореволюционной России оказалась сфера школьного и внешкольного образования, и особенно публичные чтения для народа.

Что касается проекционных слайдов, стеклянных диапозитивов для волшебного фонаря, то они также часто заказывались из-за границы, особенно для частных коллекций, но многие чтения для народа, посвященные, например, национальной культуре и истории, не могли быть иллюстрированы иностранными слайдами, поэтому с 1880-х годов фирмы, занимавшиеся продажей фонарей, пытались наладить оригинальное производство слайдов для народных чтений. Среди художников, специально работавших над изготовлением иллюстраций для волшебного фонаря, были Я.П. Турлыгин, Н.А. Богатов, П.М. Боклевский, В.И. Навозов, Н.Н. Каразин и др. Однако технологическое и коммерческое развитие производства оригинальных диапозитивов повлияло на появление множества техник копирования готовых изображений для световых проекций.

С одной стороны, это удешевляло процесс производства слайдов, но с другой — превращало их в эфемералии, которые довольно быстро исчезли из культурного пространства. Тем не менее мы можем проследить некоторые важные стратегии иллюстрирования оригинальных публичных чтений и рассмотреть, как именно слайды для волшебного фонаря участвовали в конструировании фигуры народного читателя как продукта социального воображения.

Производство световых картин для народных чтений обернулось для государства достаточно дорогим предприятием. Из документов Комиссии явствует, что наиболее остро стояла проблема обеспечения народных чтений световыми картинами. Так, 10 мая 1908 г. Комиссия обратилась к министру народного просвещения Н.А. Шварцу, запросив средства на их покупку. Председатель Е.П. Ковалевский сообщил, что Комиссия располагает коллекцией всего в 6000 картин, иллюстрирующих 325 чтений, и сокрушался, что этого количества картин совершенно недостаточно, поскольку в Комиссию за картинами обращались многочисленные народные аудитории, губернские и уездные Попечительства о народной трезвости, низшие и средние учебные заведения, войсковые части и морские команды. Поскольку Комиссия по устройству народных чтений в Петербурге являлась единственным официальным учреждением, высылавшим световые картины для народных чтений по всей России по самой дешевой цене, понятно, что затруднение в получении картин из Комиссии тормозило развитие чтений вообще. В документе «О световых картинах и фонарях для их демонстрирования» сообщается следующее:

Всего по приблизительному подсчету потребуется в ближайшем времени около 3500 картин. При этом необходимо будет произвести некоторые затраты на покупку шкафов для хранения картин, изготовление рамок для них, ящиков для рассылки, издание каталогов и проч. и в сверх того понадобится усилить личный состав служащих по выдаче картин. На все вышеизложенные нужды Комиссия испрашивает единовременное пособие в размере шести тысяч рублей, так как, обращая все свои средства на издательское дело, Комиссия может уделять из них на приобретение картин лишь незначительные суммы.

Чтения с волшебным фонарем в Петербурге устраивались также Обществом грамотности и Педагогическим музеем военно-учебных заведений. Однако это были предприятия существенно менее затратные, чем просветительский проект Комиссии по устройству народных чтений. Несмотря на наличие фирм, которые занимались изготовлением световых картин профессионально, можно было копировать их почти в домашних условиях. Так, Санкт-Петербургское общество грамотности, формулируя свою просветительскую программу, считало возможным организовать мастерскую по изготовлению световых картин своими силами:

В основу деятельности Комиссии общества грамотности положены: бесплатный труд членов ее, число коих не ограничено, устройство образцовой народной аудитории, издание чтений, выработка системы в них, изыскание способов к удешевлению стоимости световых картин и аппаратов к ним и улучшению качества их, устройство собственной мастерской для воспроизведения световых картин по лучшим художественным оригиналам, образование кадра лекторов, устройство специальной библиотеки из книг, приноровленных к чтению в народных аудиториях, выдача во временное пользование из своей коллекции картин и прочих принадлежностей для демонстрирования их, организация правильного пользования материалом для чтения.

Комиссия по устройству народных чтений при Министерстве народного просвещения существовала совсем на других финансовых основаниях. В нее входили высокообразованные и благородные люди из высшего общества, среди которых были тайные и статские советники, дворяне и известные купцы. Статус Комиссии не позволял предлагать самодельные слайды для официальных чтений. Поэтому Комиссия сотрудничала с самыми знаменитыми мастерскими Петербурга по изготовлению световых картин для волшебных фонарей.

Одна из самых авторитетных фирм в Санкт-Петербурге, выпускавшая собственные проекционные аппараты и световые картины, «Мастерская учебных пособий и игр» была основана в 1873 г. А.К. Ержемским (1845–1905), членом Российского технического общества, первым фотографом Русского музея и автором известного самоучителя фотографии. Позднее, в 1877 г., фирма была юридически оформлена как «товарищество на вере» совместно с кандидатом естественных наук и педагогом А.Н. Канаевым (1844–1907). Располагалась она в центре города, недалеко от Невского проспекта, в доме № 9 по Троицкой улице (сейчас улица Рубинштейна). Канаев, по завещанию Ержемского, должен был руководить «Мастерской» после смерти компаньона. После смерти Канаева «Мастерской» до 1917 г. руководила А.А. Обратнова, которая вместе с многими другими образованными женщинами, неравнодушными к народным чтениям, развивала это производство вплоть до революции.

Постоянная комиссия по устройству народных чтений напрямую сотрудничала с компанией Ержемского и Канаева и широко рекомендовала их продукцию, публикуя небольшие рекламные объявления на обложках своих книг. Канаев даже пересказал драму А.А. Потехина «Чужое добро впрок нейдет», и этот пересказ был выпущен Комиссией как чтение для народа. Сама же фирма «Мастерская учебных пособий и игр» успешно развивала свой бизнес и получила множество наград на международных технологических выставках, что всегда указывалось в их рекламных объявлениях. В частности, упоминаются медали на выставках в Митаве в 1875 г., в Брюсселе и Филадельфии в 1876 г. и в Париже в 1879 г. Утвердив свою репутацию на заграничном рынке, фирма Ержемского и Канаева получила золотую медаль на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 г., а также медаль Императорского русского технического общества «за самостоятельную постановку изготовления волшебных фонарей и за их доброкачественность», золотую медаль на выставке при Съезде деятелей по техническому и профессиональному образованию в Москве в 1896 г. за изготовление диапозитивов к волшебному фонарю высокого качества.

Производство световых картин в компании Ержемского и Канаева должно было удовлетворить высокий спрос на иллюстративные материалы для публичных чтений, и «Мастерская» публиковала в своих каталогах пространные списки серий диапозитивов. Кроме того, компания Ержемского, стремясь добиться высокого качества световых картин, развивала технологии копирования и подбирала для диапозитивов готовые гравюры из лучших современных журналов, что позволяло изготавливать диапозитивы с актуальными и профессиональными иллюстрациями.

Среди источников были журналы «Всемирная иллюстрация» и «Русский художественный листок», публиковавшие иллюстрированные новости. Так, народное чтение о Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. было проиллюстрировано слайдом, скопированным из «Всемирной иллюстрации», где впервые было опубликовано изображение Османа-паши, передающего саблю генералу Ганецкому. Авторы сборника «Что читать народу» также описывают случай прочтения в деревне книги Е.И. Конради «Черные богатыри» по книге французского инженера и исследователя Луи Симонена «La vie souterraine» («Подземная жизнь») про жизнь рудокопов, которая была хорошо знакома слушателям, населявшим местность, где добывался каменный уголь. В фонде Музея истории фотографии в Санкт-Петербурге имеются диапозитивы для волшебного фонаря к этому чтению, скопированные с гравюр к французскому изданию, которые, в свою очередь, перекочевали в русскоязычное издание Ф. Павленкова.

Схожий подход к производству диапозитивов выбрала оптическая фирма А.Д. Мина, располагавшаяся на Бассейной улице (ныне — улица Некрасова), не менее известная, чем мастерская Ержемского, и разросшаяся в кинофабрику «Минотавр». Чрезвычайно популярное чтение для народа, которое неоднократно переиздавалось Комиссией, «Полтава» Пушкина, иллюстрировалось в мастерской Мина слайдами, скопированными с гравюр Ральфа Штейна и Николая Лоренца. Эти гравюры были опубликованы в юбилейном пушкинском номере журнала «Нива» за 1899 г., а саму серию диапозитивов Мина можно увидеть в коллекции Музея кино в Москве. Тщательный отбор изображений для световых картин еще раз демонстрирует, что публичные чтения для народа не стремились уподобиться дешевым изданиям с лубочными иллюстрациями, популярными у крестьян и простого народа; напротив, через диапозитивы для народных чтений распространялись профессиональные и актуальные иллюстрации, копируемые из еженедельных иллюстрированных журналов.

Еще одна компания, с которой сотрудничала Комиссия по устройству народных чтений, — фирма оптика и механика О. Рихтера, располагавшаяся на Адмиралтейской площади, № 4. Имеющиеся в коллекции Музея истории фотографии проекционные слайды этой фирмы к публичному чтению о Робинзоне Крузо также напоминают копии с успешно продававшихся на международном рынке изданий известной американской фирмы McLoughlin Brothers, выпускавшей, в частности, иллюстрированные детские издания.

Другая стратегия иллюстрирования народных чтений — визуальная адаптация чужеродных концепций к крестьянской реальности. Выше мы приводили иллюстрацию к популярному чтению «Старик Никита и его три дочери», адаптации шекспировского «Короля Лира» Александры Сетковой (в замужестве Катенкамп).

Рисунок художника Серебрякова использовался для воспроизведения на диапозитивах, как указывается в списке иллюстраций на обложке книги. На иллюстрации изображена известная сцена из пьесы Шекспира, в которой король Лир и шут попадают в степную бурю. В визуальной адаптации Серебрякова два крестьянина, старик Никита и его мудрый друг Степан, попадают в снежную метель. Предполагалось, что это изображение более соответствует российской действительности и литературным традициям, делает повествование ближе к святочному рассказу со счастливым концом, чем к экзистенциальной трагедии. В народной адаптации русский король Лир восстановлен в своем статусе и счастливо доживает век с любимой младшей дочерью, тогда как старшие, льстивые и завистливые, подвергнуты общественному порицанию.

Похожим образом иллюстрировался «Евгений Онегин» для народа, сокращенный до коротких фрагментов о временах года. В фонде Государственного литературного музея в Москве была найдена специальная иллюстрация для волшебного фонаря к этому чтению, нарисованная художником Яковом Турлыгиным и сопровождавшая отрывок под названием «Зима». Как и в случае с избранными для народа текстовыми фрагментами, иллюстрация имела косвенное отношение к сюжету знаменитого романа. Тем не менее она позволяла читателю ассоциировать себя с текстом, буквально визуализируя пушкинские строки. Взгляд зрителя, очевидно, должен был двигаться от переднего плана к дальнему и, наконец, к среднему. Так, мы сначала видим, как крестьянин «на дровнях обновляет путь», затем — как летит «кибитка удалая» с ямщиком в тулупе, обращаем внимание, как «бегает дворовый мальчик, в салазки жучку посадив», а если присмотреться к окошкам, можно даже увидеть мать, которая «грозит ему в окно». Таким образом, задача визуализации в данном случае — не столько передать содержание, сколько закрепить классику в народном сознании, поместив канонический роман в один контекст с календарными традициями русских крестьян.

Одной из важнейших тем, воспроизводившихся на дореволюционных слайдах, был крестьянский деревенский быт.

В этом контексте А.В. Кольцов, чья поэзия была близка к фольклору, стал важной фигурой литературного канона, обращенного к народу и формировавшегося устроителями народных чтений. В коллекции московского Политехнического музея нами был обнаружен диапозитив для волшебного фонаря, иллюстрирующий биографию Кольцова, издания Постоянной комиссии по устройству народных чтений. Световая картина представляет собой изображение лирического героя стихотворения «Ну, тащися, Сивка!» и довольно близко перекликается с картиной И.Е. Репина «Толстой на пашне». С точки зрения чиновников, сочетание крестьянского быта и литературных представлений о культуре элит должно было высветить общие для обоих сословий ценности. В то же время очевидно, что крестьяне не были адресатами этого многоуровневого сообщения, поскольку они не могли быть знакомы с визуальным контекстом иллюстрации, отсылающим к истории культуры и литературы.

Не менее важной стратегией конструирования визуального мира для простых читателей было сочетание национальных идей и образов просвещенных западных государств в публичных народных чтениях. Выбор художников для иллюстрирования чтений можно объяснить именно действием этих двух установок. Для световых проекций зачастую намеренно использовались диапозитивы, скопированные с произведений одновременно отечественных и зарубежных авторов, будто целью просветителей было поставить в один ряд тех и других. Например, известная и довольно авторитетная фирма В.А. Беренштам, дочери известного филолога и этнографа А.Н. Пыпина (кузена Н.Г. Чернышевского), раздавала для публичного чтения слайды, посвященные жизни Иисуса Христа, диапозитивы для которого были созданы по мотивам произведений известного французского классика Густава Доре и современного русского художника Николая Кошелева. Таким образом, визуальный нарратив о жизни Христа включал следующие картины: «Тайная вечеря» и «Снятие с креста» Доре сменялись слайдами, скопированными с произведений Кошелева «Прободение ребра Иисуса воином» и «Жены-мироносицы». Сам текст, подготовленный для чтений, не содержал никаких пояснений о происхождении иллюстраций, поэтому кажется, что подобные отсылки и не должны были быть понятны крестьянам и рабочим, т.е. эта информация была не важна для адресата народных чтений.

Кому же она была адресована? Народные чтения заключали важное послание о распространении ценностей, общих для народа и просвещенного общества. Это послание было, скорее, адресовано педагогам и другим образованным людям, вовлеченным в развитие народных чтений, как напоминание о просветительской основе всего проекта. Такие отсылки повышали престиж образовательного движения в глазах самих просветителей, принадлежащих к глобализованному обществу людей культуры, науки, искусств. Визуальный мир, созданный на слайдах, имел сложную двойную структуру адресации, похожую на модель детской литературы, которая часто адресована одновременно и ребенку, и родителю. Так, благодаря условному культурному коду один считывает идею о полезности сообщаемой информации, а другой соотносит эту информацию со своими бытовыми представлениями о мире. Подобным образом рассмотренная стратегия иллюстрирования народных чтений позволяет увидеть, как государственный образовательный проект сближает субъекта из народа с адресатом детской литературы, соответствующим образом выстраивая отношения с народом.

Просветительский проект Комиссии по устройству народных чтений был направлен на формирование «народного читателя» как социально воображаемого конструкта, некоего образца, с которым рабочие и крестьяне должны были себя соотносить, чтобы считаться просвещенными. Чтения для народа постепенно становились сложным инструментом внутренней и внешней политики государства, с помощью которой государство формировало не только «народную» идентичность, но и свою собственную. В поздний период Российской империи чтения составили важное звено в просветительской политике государства, а народный читатель, в изобретении которого Комиссия сыграла важную роль, стал культурной конструкцией, которая сохранила свои функции в XX и XXI вв. и продолжала адаптироваться для новых идеологических задач.
IQ

22 сентября, 2023 г.