Красные деколонизаторы

В издательстве Альпина нон-фикшн вышел перевод книги Адиба Халида «Центральная Азия: от века империй до наших дней». IQ.HSE публикует из неё фрагмент, посвящённый тому, как крах Российской империи и правление большевиков дало старт деколонизации региона, борьбе с китайским и британским господством, ростом революционных движений и национального самосознания — от Турции до Синьцзяна.

«Товарищ Ленин — великий человек, который очень хорошо понял восточный вопрос и предпринял попытку пробудить Восток и объединить его» — так весной 1919 года писал Абдурауф Фитрат, бухарский мыслитель и активист. Восточный вопрос в его понимании заключался в освобождении Востока от европейского империализма. Он долгое время был ярым сторонником культурных и политических реформ, которые, по его мнению, могли обеспечить выживание и процветание мусульман Центральной Азии в современном мире. 

Восемью годами ранее он опубликовал брошюру «Диалог европейца и бухарского профессора», получившую в Центральной Азии широкую известность. В диалоге бухарский профессор старой школы, совершающий хадж через Индию, встречает англичанина и обсуждает с ним новометодные школы. Профессор относится к новым школам враждебно, а англичанин утверждает, что мусульманам во всем мире как раз необходимо получать новые знания, чтобы соответствовать требованиям современной эпохи.

В 1911 году Фитрат видел в Европе образец для подражания, однако Первая мировая война всё изменила. Проведя в Стамбуле четыре года, повлиявших на формирование его личности, он воспринял полное поражение османов с глубоким отчаянием. Когда Турция вступила в войну на стороне Германии и Австрии, джадиды, как и подавляющее большинство мусульман Российской империи, остались верны России.

Тем не менее Османская империя долгое время оказывала эмоциональное воздействие на мусульман, находившихся под колониальным правлением, и давала надежду, что мусульманам под силу создать современные формы государственности в эпоху европейского господства. Теперь же, когда Османская империя потерпела сокрушительное поражение, закат мусульманского мира казался окончательным, а необходимость перемен — ещё более насущной.

Новая ситуация изменила отношение Фитрата к Европе, которая теперь представлялась ему злобным эксплуататором остального мира. Его прежнее увлечение либеральной цивилизацией Европы сменилось радикальной антиколониальной критикой буржуазного порядка.

Большевики — а точнее, идея революции — представали вестниками новой эпохи, новыми образцами для подражания. Они бросили вызов старому порядку империи и преуспели, продемонстрировав силу мобилизации и организации. Фитрату они казались проводниками нового мирового порядка, который давал возможности национального освобождения и прогресса всему мусульманскому миру.

Русская революция 1917 года как раз была моментом деколонизации. Многие антиколониальные деятели за пределами Российской империи увидели в триумфе большевиков новый способ борьбы с угнетателями.

Американские историки говорят о «вильсоновском моменте» в мировой политике, когда после кровавой бойни Первой мировой многие национальные движения в колонизированном мире возлагали надежды на идеи национального самоопределения и территориального суверенитета, которые поддерживал в Европе американский президент Вудро Вильсон.

Надежда на подобное переустройство мира быстро рухнула из-за безразличия европейских империй и самого Вильсона, идеи которого не распространялись на страны за пределами Европы. Такой взгляд на мир несколько нарциссичен.

Как бы там ни было, вильсоновский момент существовал одновременно с моментом ленинским, когда другие противники колонизации возлагали надежды на иные методы освобождения от колониального рабства. Их вдохновляла большевистская модель революции. В коммунизме они видели путь к национальному спасению и современному обществу, а также формулу его реорганизации для более эффективной борьбы с колониальным господством.

Коммунизм, антиколониализм и национализм действительно тесно переплетались вплоть до конца XX века. Впервые эта связь возникла в послереволюционные годы, и Центральная Азия оказалась в эпицентре этого процесса. В какой-то момент перекрестком мировой революции стал именно Ташкент.

***

Весной 1918 года, как только Кобозев ослабил давление русских поселенцев на новый советский режим в Ташкенте, значительное число туркестанцев перешло в новые органы власти. Среди них были и джадиды, до сих пор зализывающие раны после поражения в борьбе с улемами в 1918 году.

Вновь утвердившись на позиции власти, они принялись атаковать улемов. Муниципальные советы под их управлением ликвидировали организации улемов и конфисковали их имущество во имя революции. Кроме того, с помощью революционных методов они реквизировали и вымогали «пожертвования» у богатых на строительство школ нового метода, театров и государственных библиотек. Но советские институты привлекали и другую группу местных деятелей, которые ранее не участвовали в мусульманской культурной реформе.

Одним из таких деятелей был Турар Рыскулов (1894–1938), казах из Семиречья, который окончил русскоязычную школу, а затем сельскохозяйственную школу в Пишпеке (как тогда назывался Бишкек). В октябре 1916 года поступил в Ташкентскую обычную школу. В марте 1917 года, после революции, он вернулся в свой родной город Мерке, где стал принимать участие в работе новых советских институтов. В середине 1918 года вновь явился в Ташкент — в качестве советского делегата — и быстро поднялся по служебной лестнице, уже к концу 1918 года заняв пост комиссара здравоохранения.

В 1919 году он должен был стать главой недавно созданного Мусульманского бюро Коммунистической партии Туркестана (Мусбюро), которое под патронажем Кобозева боролось с русскими поселенцами за контроль над местной партийной организацией. Большинство членов Мусбюро посещали русскоязычные школы, и в новую эпоху знание русского языка стало для них важным преимуществом. Кроме того, многие из них происходили из зажиточных семей и все были молоды (Рыскулов стал комиссаром в 24 года). Революция придала молодёжи новые силы и предоставила им возможность растормошить общество.

Рыскулов выдвинул новую теорию революции в колонии. «В Туркестане, — писал он Ленину в мае 1920 года, — как и на всем колониальном Востоке, в социальной борьбе существовали и существуют две доминирующие, в сравнении с остальными, силы: угнетённые, эксплуатируемые колониальные туземцы и европейский капитал». Имперские державы посылали в колонии «своих лучших эксплуататоров и функционеров», людей, которым нравилось думать, что «даже рабочий является представителем более высокой культуры, чем туземцы, так называемым Kulturträger».

Колониальная эксплуатация осуществлялась по национальному, а не по классовому признаку. Рыскулов утверждал, что на колониальной периферии империи революцию необходимо переосмыслить и перенаправить на устранение несправедливости и неравенства колониального порядка. В таком прочтении революции нация занимала место класса как основная категория анализа и ключевая точка политической борьбы. Рыскулов применил марксистскую схему истории к понятию нации.

Такое смещение фокуса имело политические последствия. Например, новый порядок должен был расширить возможности колониального населения за счёт поселенцев, а выстраивать этот порядок следовало с учётом потребностей коренных жителей. В январе 1920 года туркестанские национал-коммунисты, получив большинство мест на Пятом съезде Коммунистической партии Туркестана, провозгласили Советский Туркестан национальной республикой коренного населения. Туркестан переименовали в Республику Туркестанцев, а Коммунистическая партия Туркестана превратилась в Коммунистическую партию туркестанцев.

Полномочные представители Москвы быстро отменили эти резолюции, однако они дают представление о том, как первые мусульманские коммунисты воспринимали коммунистические идеи. Для них это был путь к национальному спасению, путь избавления нации от врагов — как внутренних (например, улемов), так и внешних (русских поселенцев).

***

В колониальном мире многие группы связывали коммунизм с национальным спасением. Классовая риторика большевиков мало кого из них интересовала, а вот идея революции и национального освобождения очаровывала всех. В Центральной Азии после окончания Первой мировой войны один кризис сменял другой. Великобритания вышла из войны победителем (особенно на Ближнем Востоке, где стала ключевым политическим игроком) в Иране и на Аравийском полуострове.

Иран пребывал в смятении ещё до войны, когда Великобритания и Россия разделили его на сферы собственных интересов. И всё же у британского верховенства были свои недостатки. В Анатолии разгромленные османские войска восстали против оккупации и расчленения того, что осталось от империи. К 1919 году Мустафа Кемаль-паша (принявший в 1934 году фамилию Ататюрк — «Отец турок») организовал движение сопротивления против Антанты. Афганистан долгое время едва терпел контроль Британии.

В 1919 году новый эмир объявил войну Британской Индии и сумел добиться признания независимости своего государства, после чего моментально наладил отношения с Советской Россией. У Индии же были свои интересы. За границей уже давно функционировала небольшая группа индийских активистов, которые стремились свергнуть власть британцев. В Сан-Франциско сформировалась организация под названием Гадар («Мятеж» — так англичане называли восстание 1857 года).

Другие деятели во время войны вступили в заговор с Германией и османами и создали в Афганистане Временное правительство Индии в изгнании. После войны колония переживала политические потрясения. В награду за свой вклад в войну многие индийцы надеялись получить больше политических прав, а то и вовсе добиться самоуправления. Индийские мусульмане выступали также и за то, чтобы британцы сохранили османский халифат. Отказ Великобритании выполнить эти требования, а также прямые репрессии привели к политической радикализации и поиску альтернативных решений индийской проблемы.

В 1919–1920 годах в Ташкент начали прибывать сотни индийцев, в подавляющем большинстве — мусульмане. У них были разные жизненные траектории, но все они стремились свергнуть британское правление в Индии посредством вооруженных вторжений извне. Они получали помощь от молодого советского режима и объединились в Индийскую революционную ассоциацию. В городе они столкнулись и с другими группами. Десятки тысяч бывших военнопленных Османской империи, освобожденных, но брошенных на произвол судьбы после выхода из войны большевиков, хотели вернуться в Анатолию бороться с оккупантами.

В 1913 году в Россию от репрессий бежал Мустафа Суфи, османский диссидент. Когда началась война, его арестовали как подданного враждебного государства и интернировали в лагерь для военнопленных на Урале. В тюрьме он стал марксистом и присоединился к большевикам. После революции он принимал активное участие в различных советских мероприятиях по мобилизации мусульман европейской части России. В начале 1920 года он приехал в Ташкент, чтобы объединить турецких военнопленных в коммунистическую партию и придать их антибританским настроениям надлежащий революционный характер.

В 1907 году в Россию приехал, с намерением поступить в армянскую семинарию, Аветис Микаэлян (Султан-Заде), армянин из Ирана. Он увлекся радикальной политикой и в 1909 году вступил в социал-демократическую партию, приняв активное участие в подпольной работе на Кавказе и в Иране. После 1917 года он вращался в тех же кругах, что и Суфи, однако сосредоточился на многочисленной группе иранских иммигрантов на Кавказе. В 1919 году он стал одним из основателей партии Адалат («Справедливость»), марксистской партии иранцев в изгнании.

Он тоже в 1920 году был в Ташкенте и рассчитывал завербовать там иранцев и в свою партию, и в бригаду добровольцев для борьбы с англичанами в Иране. Наконец, брожению в ташкентском котле способствовали афганские граждане всех мастей и трудовые мигранты из Восточного Туркестана.

***

Большевики хотели переделать весь мир, а не только Россию, и это давало им своего рода охранную грамоту от обвинений в колониализме. Антиколониальную риторику они приняли на вооружение с самого начала. Они опубликовали тайные договоры, подписанные царской империей, и отказались от экстерриториальных прав и привилегий, полученных Россией от Китая, Ирана и Османской империи.

На протяжении всего 1917 года они надеялись, что революция в России повлечет за собой революцию в других развитых индустриальных государствах Западной Европы. К зиме 1918/19 года стало ясно, что такой революции не предвидится и что буржуазному порядку удалось пережить войну. Ленин долгое время утверждал, что эксплуатация труда в колониях делает эксплуатацию рабочих в метрополии более умеренной и тем самым ослабляет их революционный пыл.

Теперь большевикам стало ясно, что единственный способ совершить революцию в Западной Европе — это лишить европейские державы колоний.

По известному высказыванию Троцкого в 1919 году, «путь [революции] на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии». Таким образом, перед ними стояла задача разжечь пламя революции в колониях. В Москве только и говорили, что о восточной политике, и народы Востока (этот русский термин относился ко всей Азии и некоторым частям Северной Африки), которые долгое время считались (если их вообще принимали во внимание) отсталыми и неразвитыми, стали лучами надежды на будущее Европы.

Разумеется, для революции в колониях не существовало никаких стандартных схем. В следующие несколько лет возникли разные инициативы, причем некоторые — достаточно теоретического характера, и все они были придуманы на лету, ради того, чтобы революционизировать Восток. Вскоре верх взяли другие соображения, момент был упущен, а энтузиазма касательно мировой революции поубавилось, однако цель не была полностью отброшена.

Туркестан занимал в этих инициативах центральное положение. Ему предстояло стать порогом, воротами в Азию, местом, откуда начнутся революции в Индии и Китае. Уже в декабре 1919 года Туркестанская комиссия учредила в Ташкенте Совет международной пропаганды для распространения благой вести о революции в Индии. Этот совет был основным источником поддержки индийских революционеров, прибывших в Ташкент. Следующим летом восточный вопрос занял почётное место на Втором конгрессе Коммунистического интернационала (Коминтерна) в Москве — организации коммунистических партий всего мира, созданной Советами в 1919 году.

В сентябре 1920 года Коминтерн созвал в Баку Первый съезд народов Востока. Кроме того, он создал в Ташкенте молодёжную лигу, Совет пропаганды и действия народов Востока и Туркестанское бюро. Это бюро возглавлял Манабендра Натх Рой (1887–1954), индийский революционер особой масти. Свою политическую карьеру он начинал как индийский патриот, всё больше убеждавшийся в том, что только вооружённая борьба избавит его родину от власти англичан.

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, Рой уехал из Индии и искал помощи у немцев. Эти поиски привели его на Яву, в Японию и Китай, а затем в Соединенные Штаты. Именно там он открыл для себя социализм. Когда США вступили в войну и это привело к репрессиям против антибританских организаций, Рой бежал в Мексику, где стал одним из основателей тамошней Социалистической рабочей партии.

В 1920 году он присутствовал на Втором конгрессе Коминтерна в качестве мексиканского делегата. Национализм привёл его к антиколониализму и мировой революции. Его отправили в Ташкент с миссией открыть бюро, а также военную школу для подготовки индийских революционеров. У него был более традиционный, марксистский взгляд на революцию, чем у других индийских деятелей, приехавших в Ташкент в начале года.

Воодушевление, вызванное идеей революции в колониальном мире, было ощутимым, и исходило оно от самих народов Востока. Большевики пытались обуздать это чувство, но им редко удавалось его контролировать. У потенциальных революционеров по-прежнему были собственные представления о революции.

Большевики такими идеологическими расхождениями были недовольны, но не только это вызывало у них опасения. Надежды на экспорт революции всегда сосуществовали с необходимостью обеспечивать безопасность зарождающегося Советского государства, и вскоре эта вторая потребность взяла верх.

С момента своего основания Советское государство было объектом жёсткой критики со стороны Антанты, которая вмешалась в Гражданскую войну в России и ввела против нового режима экономическое эмбарго. В марте 1921 года Великобритания согласилась подписать торговое соглашение с советским правительством о прекращении блокады. Одним из условий, выдвинутых англичанами, было то, что «российское Советское правительство [воздержится] от любых попыток военными, дипломатическими или любыми другими действиями или пропагандой поощрять какие бы то ни было враждебные действия народов Азии против британских интересов или Британской империи, особенно в Индии и в Независимом государстве Афганистан».

Советы расформировали индийскую военную школу в Ташкенте и отправили индийских революционеров учиться в Москву в недавно открытый Коммунистический университет трудящихся Востока. Туркам и иранцам тоже пришлось отказаться от своих планов. Идея разжигания революции в колониальном мире не исчезла, однако теперь она не была сосредоточена в Центральной Азии.

***

Тем не менее в регионе оставалось еще предостаточно революционных движений. В 1920 году военный авантюризм советских войск в сочетании с воодушевлением местных групп населения идеями революции привели к созданию трёх революционных республик в Центральной Азии и вокруг неё.

В феврале только что прибывшие части Красной армии оккупировали Хивинское ханство и создали на его территории народную республику. (У термина «народная республика» будет ещё долгая история в XX веке. Хива стала одной из первых таких республик.) Ханство страдало от внутренних распрей с 1916 года по причинам, не связанным напрямую ни с восстанием 1916 года, ни с русской революцией. В этом беспорядке части Красной армии воспользовались возможностью свергнуть хана.

В июне большевики с Кавказа провозгласили советскую республику в Гиляне на севере Ирана, где с 1915 года бушевал местный мятеж. Повстанцы под предводительством Мирзы Кучек-хана боролись за земельную реформу и прекращение коррупции в центральном правительстве Ирана. После русской революции их взгляды радикализировались, и они установили связи с советскими представителями на Кавказе, которые с удовольствием явились в Гилян в компании иранских изгнанников и основали Гилянскую Советскую Социалистическую Республику.

Москва не разделяла восторгов местных революционеров от этой авантюры и в феврале 1921 года, подписав договор о дружбе с центральным правительством Ирана, отказалась от этого проекта. Однако даже столь недолгое существование республики доказывало, что идея революции обладала привлекательностью и за пределами Советского государства.

Наконец, в конце августа 1920 года войска Красной армии под командованием Михаила Фрунзе вторглись в Бухару, свергли эмира и создали Бухарскую Народную Советскую Республику. С момента падения монархии в феврале 1917 года эмир стремился стать как можно независимее от России и держаться подальше и от реформ, и от революции.

Он преследовал бухарских джадидов в изгнании в советском Туркестане, где их взгляды становились все радикальнее. Младобухарцы, как стали называть себя бухарские джадиды, рассматривали теперь революцию сквозь призму нации. По их мнению, спасение Бухары заключалось в том, чтобы избавиться от деспотичного и вероломного эмира и основать республику.

Советы опасались, что прямая аннексия вызовет раздражение Великобритании, и при этом испытывали сильные сомнения в своей способности самостоятельно управлять этим государством. Поэтому они создали другую народную республику, на этот раз возглавляемую молодыми бухарцами. Падение эмирата ознаменовало конец традиции центральноазиатской государственности: Бухара была последним центральноазиатским государством коренных народов.

Фрунзе заставил молодых бухарцев вступить в уже созданную крошечную Бухарскую коммунистическую партию, но не смог мгновенно превратить их в большевиков. Вышло так, что в Бухарской республике джадиды пришли к политической власти тем путем, который раньше в Туркестане никто не практиковал. Программа младобухарцев гораздо больше была похожа на план национального спасения и проект самоутверждения нации, чем на что-либо из того, что писал Маркс или что большевики могли бы признать в качестве подходящего политического курса.

Правительство республики возглавил Файзулла Ходжаев (1896–1938), наследник одной из самых богатых семей Бухары и убеждённый реформатор. Фитрат вернулся в Бухару и в итоге стал министром финансов (его подпись печатали на банкнотах, выпускаемых правительством) и министром образования.

Правительство младобухарцев функционировало подобно многим государствам прошлого, стремящимся к модернизации: они внедряли новые системы управления, здравоохранения и современного образования (создав сеть новометодных школ и проведя реформу знаменитых медресе города). Кроме того, они предприняли попытку регламентировать ислам и подчинить улемов. Ещё они попытались установить прямые дипломатические отношения с другими странами, открыв посольство в Кабуле и торговое представительство в Берлине, а также направив дипломатическую миссию в Турцию.

Республика вошла в длинный список режимов, стремившихся к модернизации — от императорской России XVIII века до Египта, Ирана и Японии XIX века — и отправлявших студентов за границу для получения современного образования. С 1922 года Бухарская республика отправила 47 студентов (самым юным из них было десять лет) в Германию и ещё больше — в Турцию. Особенно важна для джадидов была Германия, потому что Западную Европу они считали центром современной жизни и искали обходные пути, чтобы наладить связь с ней.

И всё же младобухарцам так и не удалость добиться независимости от Советов, не заинтересованных в помощи мусульманскому реформаторскому государству в Центральной Азии. Советы изо всех сил старались ограничить прямые контакты Бухары с внешним миром. Они преградили путь в Бухару турецкой делегации, а советские послы в Кабуле и Берлине установили контроль над представительствами Бухары.

Младобухарцев раздражал контроль Советов. Усман Ходжа, двоюродный брат Файзуллы и председатель Центрального исполнительного комитета республики, пошёл на самый радикальный шаг из всех возможных. В декабре 1921 года, во время инспекционной поездки по восточным горным районам Бухары, он возглавил воинские части, которые напали на казармы Красной армии в Душанбе, и объявил войну всем русским войскам в республике.

Красноармейцы оправились после удара, и Усман Ходжа бежал в Афганистан. В итоге он переехал в Турцию и стал заметной фигурой в эмигрантской диаспоре из Центральной Азии. Другие деятели пытались противостоять советскому давлению изнутри правительства. В мае 1923 года советский полномочный представитель в Бухаре (преемник царского политического представителя) вынудил четырёх бухарских министров (включая Фитрата) уйти из правительства и выслал их в Москву. Благодаря этой небольшой чистке Бухарская республика стала гораздо покорнее и превратилась лишь в тень прежней Бухары.

***

В Туркестане Москва предприняла шаги по институционализации своей власти. Туркестанскую комиссию заменили постоянным Туркестанским бюро со штаб-квартирой в Ташкенте. Его членов назначал Центральный комитет Российской коммунистической партии, и с самого начала в его составе были выходцы из Центральной Азии.

В 1922 году республики Бухара и Хива также перешли под юрисдикцию комиссии, и комиссию переименовали в Центральноазиатское бюро ЦК. Летом 1920 года это бюро провело реорганизацию местных партийных учреждений. Рыскулова отправили на аппаратную работу в Москву, а в Туркестане назначили новое руководство.

Люди, сменившие Рыскулова на руководящих партийных постах, были осмотрительнее, но биография и у них была примерно похожая: все они получили российское образование и опыт работы в Советах с 1917 года, однако мало кто из них до революции занимался культурной реформой.

Основную проблему для партии представлял подбор местных кадров, с которыми она могла бы взаимодействовать и которые пользовались бы авторитетом в глазах населения. Учитывая вечный дефицит кадров на местах, особенно с современным образованием и знанием русского языка, у партийных властей не было иного выбора, кроме как обратиться всё к тем же людям. Однако, даже работая с ними, эмиссары Москвы по-прежнему настороженно относились к их идеологическим недостаткам.

Чтобы взять Туркестан под контроль, необходимо было каким-то образом приструнить русских поселенцев. Кровавая бойня в Семиречье продолжалась. Большинство поселенцев рассматривали революцию как возможность отобрать землю у кочевников.

Конфликт, начавшийся в 1916 году, не ослабевал и во многом побудил мусульманских коммунистов Туркестана к активным действиям. Им удалось заставить партию действовать, что можно считать одним из важнейших их успехов. В 1921 году было принято решение провести фундаментальную земельную реформу в Семиречье, которая включала разоружение поселенцев, экспроприацию их земель (в том числе землю, которую они захватили после 1916 года) и высылку их в Россию.

В течение 1921–1922 годов до 30 000 поселенцев депортировали из Семиречья и ещё 10 000 из других районов Туркестана. В этом вопросе советская власть максимально приблизилась к деколонизации. Кроме того, это была наиболее впечатляющая попытка советской власти показать на деле, а не только на словах, что она не является наследницей царского колониального правления.

Процесс инициировал Георгий Сафаров, назначенный в Туркестанскую комиссию в августе 1920 года, и события развивались весьма драматично. В июне 1921 года в сопровождении Султанбека Кожанова, казахского активиста, Сафаров отправился в поездку по русским поселениям в Семиречье, намереваясь наказать русских за всё, что они совершили с 1916 года.

Они переезжали из одной деревни в другую и устраивали для поселенцев собрания, на которых Сафаров произносил страстные речи и рукоприкладствовал. В селе Кольцовка Каракольского (Пржевальского) уезда, где в 1916 году поселенцы творили страшнейшие бесчинства, Сафаров приказал одному из присутствовавших киргизов избить некоего Комарова на глазах у собравшихся, сам же Сафаров тем временем ругал его последними словами и, размахивая револьвером, грозился «отправить на Луну». В Прудках он заставил поселенцев вставать на табуретки и кричать «Я дурак!», а любой прохожий-киргиз мог дать каждому из них оплеуху.

Это был настоящий политический театр в самом грубом его проявлении. На руку Сафарову играло и то, что некоторые партийные чиновники из Москвы были невысокого мнения о поселенцах. Григорий Бройдо, глава отдела внешних связей Туркестанской комиссии, считал русских поселенцев в Семиречье «кулаками-мироедами», которые не сочувствуют революции. По его словам, «нормы советской конституции и советских указов превратились в руках озверевшего кулачья в оружие для того, чтобы грабить кочевников».

Однако Сафаров и Бройдо были скорее исключением. Их коллеги по Туркестанской комиссии считали, что они перегибают палку. В русском населении Туркестана, и в кулаках (богатых крестьянах) тоже, они видели главную опору советской власти в регионе. Действия Сафарова вызвали жесткое неприятие со стороны коллег и жертв, обвинивших его на Комиссии партийного контроля в злоупотреблении властью (и поэтому у нас есть подробный отчёт о его действиях против поселенцев). Сафарова оправдали, и ничего подобного его действиям больше не повторялось. Для советской истории этот эпизод уникален.

***

Конвульсии, в которых билась гибнущая Российская империя, волной перекинулись и на другие страны Евразии. В 1921 году войска белых, спасаясь от красных, вторглись в Монголию и втянули её в российскую Гражданскую войну. Китай воспользовался хаосом в России, чтобы снова захватить в Монголии власть, и в 1917 году ввёл туда войска.

Белые разогнали их гарнизоны и назначили правителем независимой Монголии богдохана. Вскоре красные вытеснили белых и поставили у власти Монгольскую народную партию, небольшую группу стремящихся к модернизации городских элит, а богдохана оставили в роли конституционного монарха. Гражданская война в России привела к независимости Монголии. Новая конституционная монархия вскоре стала советским сателлитом, чьё дальнейшее политическое развитие определялось связями с Советским государством.

В Синьцзяне дела обстояли несколько лучше, чем в Монголии. На его границы тоже обрушились волны эмигрантов, но губернатор Ян Цзэнсинь сумел не только оградить свои владения от хаоса, но и добиться такой степени власти, какой не обладал ни один предыдущий губернатор Синьцзяна. Благодаря своим управленческим компетенциям и кровожадности Ян обеспечил территориальную целостность провинции, стабильность внутри неё и, что самое главное, безопасность китайского правления в провинции.

Несмотря на то что на должность его назначила республика, Ян был конфуцианским чиновником старой закалки. Ему был по душе мир, где царит порядок, и потому он с опаской относился к идеям революции, антиколониальной борьбы и национального самоопределения, исходившим от Советского Союза.

«Страшно смотреть, как эти мусульмане в тюрбанах занимаются своими государственными делами в такой неразберихе», — однажды написал он о ситуации в советской Центральной Азии. Ян опасался, что распространение подобных идей в Синьцзяне может привести к изгнанию ханьцев, и тогда провинцию приберут к рукам Советы. Поэтому он делал всё возможное, чтобы вся эта страшная крамола не проникла в его владения.

Он контролировал границы с остальным Китаем, чтобы неугодные идеи не доходили до Синьцзяна, и запретил в провинции все газеты. Ещё Ян закрыл множество новых китайских школ, открытых в начале XX века, и разрешил консервативным мусульманам нападать на школы джадидов. В дополнение ко всем этим мерам он проводил тщательную проверку всех должностных лиц и создал сеть шпионов, которые отчитывались непосредственно перед ним.

Конечно, полностью отгородиться от внешнего мира у Яна не было шансов. Из-за восстания в Российской империи в 1916 году в Синьцзяне оказалась четверть миллиона отчаявшихся казахских и киргизских беженцев. Через год в Синьцзян бежали из Семиречья десятки тысяч таранчей и дунган, которых преследовали и казаки, и казахи.

Ещё через пару лет сюда бежали разбитые армии белых. Первой явилась армия атамана Александра Дутова, которая пересекла границу в феврале 1920 года, и при них множество гражданских. Затем границу в Тарбагатае пересёк генерал Андрей Бакич с 8000 солдат и 5000 гражданских, а месяц спустя его командир, атаман Борис Анненков, прибыл в Кульджу с тысячей человек.

Ян изо всех сил старался рассеять и разоружить войска, отправив людей Анненкова в Дуньхуан (в провинции Ганьсу), а людей Бакича разместив в лагере в степи. Однако оба генерала не смирились с поражением и стали готовиться к контратаке на советскую территорию.

К тому времени Советы уже в основном контролировали Туркестан и Степной край и оказывали давление на Яна, принуждая того как-то решить вопрос с вражескими силами на его территории. В мае 1921 года в обмен на золото Ян пустил советские войска в Синьцзян, чтобы те расправились с белыми. Однако наступление Красной армии было не совсем успешным, поскольку Бакич и две трети его солдат бежали в Монголию, чтобы соединиться там с другими силами белых.

Красные одержали над ними победу в Монголии, Бакича снова отбросили в Синьцзян, и в ходе второй атаки Красной армии в сентябре ему было нанесено окончательное поражение. Анненкова тем временем арестовали войска Яна и передали Советам.

Сражения на так называемом синьцзянском фронте российской Гражданской войны прекратились, однако на его территории осталось 30 000–40 000 русских беженцев. Одни вернулись в Семиречье, где продолжили бороться с казахами за землю; другие осели и сформировали общины русских эмигрантов в Синьцзяне. Однако после победы Красная армия не оставила здесь своих войск, как это было в Монголии, и Синьцзян юридически остался частью Китая.

Ян продемонстрировал, что, несмотря на всю свою неприязнь к революции, он готов договариваться с Советами, чтобы избавиться от незваных гостей — Белой армии. Готов он был сотрудничать и ради возобновления международной торговли, которая прекратилась из-за революции и Гражданской войны.

Голод в Советском Туркестане и острая нехватка продовольствия в российских городах вынудили советские власти искать продовольствие в Синьцзяне. В мае 1920 года правительство Туркестана направило делегацию в Кульджу на переговоры о возобновлении торговли с Яном. Их соглашение примечательно тем, что подписано региональными властями окраин двух империй, действовавшими по большей части самостоятельно.

Вскоре советское правительство восстановило контроль над внешнеполитическими делами Туркестана, а Ян смог свободно выстраивать свои собственные отношения с Советами. Соглашения с соседями на равных началах были для Советов предметом революционной гордости. Они отказались от экстерриториальных привилегий, которыми русские наслаждались в Синьцзяне со времён Петербургского договора, и в обмен на сохранение консульств в Синьцзяне одобрили открытие китайских консульств в советской Центральной Азии.

Несмотря на то что номинально эти консульства подчинялись Министерству иностранных дел в Пекине, фактически их работу курировал Ян, который назначил на должности в консульствах в Ташкенте, Андижане, Зайсане, Семипалатинске и Алма-Ате своих родственников или близких сотрудников и пользовался ими, чтобы внимательно следить за трудовыми мигрантами из Синьцзяна, в больших количествах вернувшимися в Туркестан.

Синьцзян в значительной степени избавился от внимания советских энтузиастов мировой революции. В советской Центральной Азии были желающие распространить идеи революции в регионе, однако они остались несолоно хлебавши. Многие члены огромной диаспоры Восточного Туркестана на советских землях — таранчи, дунгане и кашгарцы, жившие там уже давно, а также недавние трудовые мигранты — и правда сочувствовали революционным идеям и придерживались радикальных взглядов, и многие из них хотели вернуться на родину и освободить её.

Ян Рудзутак, латышский большевик, возглавлявший Туркестанское бюро в 1920–1921 годах, подготовил план создания советских республик Кашгарии и Джунгарии по образцу Хивы и Бухары. Ему категорически возражал Георгий Чичерин, нарком иностранных дел, который всегда питал отвращение к безудержному революционному авантюризму своих коллег. Из планов Рудзутака ничего не вышло, и Советы продолжали поддерживать отношения с Яном.
IQ

5 апреля