На фоне сохранения патриархата в российском обществе распространяется мизандрия — резкая критика в адрес мужчин, или «обратный сексизм». Женщины обвиняют мужчин во всех грехах: от агрессии до бездействия на работе и дома, от нарциссизма — до равнодушия ко всему. У многих на слуху громкие скандалы с харассментом. Относиться к этим случаям спокойно, безусловно, нельзя. Но и обобщать, приписывая все грехи мужчинам как социальной группе в целом, не стоит. Учёные НИУ ВШЭ в пилотном исследовании изучили мизандрию у женщин двух поколений.
«Идет женщина, а рядом с ней — приложение», — рассуждает 21-летняя респондентка. Под «приложением» подразумевается мужчина. «Что он есть, что его нет», — говорит девушка.
Герои прошлого — совсем другое дело. Респондентка апеллирует к некоему условному золотому веку, когда «всё время мужчин уважали»: «Идёт пара, и женщина по-любому смотрит на своего мужчину». Но теперь другие времена, и мужчины — не те.
Респондентка вдвое старше (42 года, замужем) менее категорична: «настоящих» мужчин «стало мало», но они всё же есть. Это те, кто готов «совершать какие-то безумные поступки в хорошем плане, радовать женщину».
Исследователи провели интервью и опрос москвичек разных поколений: от 18 до 33 лет и от 34 до 55 лет. В пилотном проекте участвовали около 300 человек, состоявших в разных тематических группах социальных сетей Facebook (принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской организацией) и «Вконтакте» (от материнства до жилищных проблем).
Выяснилось, что негативное восприятие мужчин наблюдается у многих респонденток разных возрастов. Для кого-то это следствие личного опыта (отношений, семейной жизни и пр.), для кого-то, по-видимому, просто убеждение — возможно, унаследованное из родительской семьи.
Многие при этом говорят о превосходстве женщин. В такой гиноцентричной картине мира (в противоположность андроцентризму, когда мужчины — мера всех вещей) лучшие личные и деловые качества оказываются именно у женщин. Они лидеры и в семье, и на работе. «Женщина — главная», «жена решает», она более умная, сильная и мудрая, чем мужчина, подчеркивали респондентки. Но при этом не отрицали и традиционные женские роли — например, хранительницы семейного очага.
Подобные суждения можно нередко встретить в социальных сетях и блогах, причём не только феминистских. Их общий смысл — «всем рулят женщины», мужчины эгоистичны и безответственны, им «нельзя доверять» и пр. Мизандрия встречается настолько часто, что некоторые исследователи считают её мейнстримом, а дискриминацию мужчин — систематической.
Мизандрия — это подавление и дискриминация мужчин. Её формы разнообразны: от словесных оскорблений до физической агрессии. В основе такого поведения часто — не только разочарование и презрение, но и страх, желание защититься от всевозможных угроз (от измены до насилия) и стремление утвердить собственное превосходство.
Мизандрия — зеркальное отражение мизогинии, унижения женщин. Это, по сути, ответ на неё. Оба явления одинаково разрушительны, поскольку приводят к конфликтам, психологическим травмам и разобщают людей — по словам исследователей, «снижают гендерную солидарность».
Культура современного общества, несмотря на многочисленные изменения, всё же отчасти остается патриархальной. В ней сохраняется гендерная иерархия, доминирование мужчин.
Как пишут авторы книги «Почему патриархат всё ещё существует?» Кэрол Гиллиган и Наоми Снайдер, патриархальная культура «отдаёт некоторым мужчинам главенство над другими мужчинами и всем мужчинам — над женщинами». В этой системе у мужчины есть личность, а у женщины в идеале личности нет. Человеческие свойства делятся на «мужские» (более «правильные») и «женские» и пр.
Гендерное неравенство выражается, в частности, в том, что при одинаковом уровне образования у мужчин и женщин — разные карьерные возможности. У мужчин выше зарплаты, они быстрее продвигаются наверх и чаще оказываются на руководящих должностях.
Однако женщины проигрывают нередко просто потому, что больше вовлечены в семейные дела и много занимаются детьми. Так, популярно «интенсивное материнство», когда женщины уделяют много времени здоровью и развитию детей, водят их в кружки, спортивные секции, музыкальные школы, арт-центры и пр. Интенсивное материнство трудно совмещать со сверхурочной работой, командировками, корпоративами и другими «рычагами» продвижения. Родительство, по сути, становится для женщин второй профессией — с определенными компетенциями, навыками и даже «графиком работы».
Иными словами, у женщин часто двойная занятость: загруженность и в офисе, и дома. А работу часто приходится выбирать ту, которую легче сочетать с заботой о семье. Это эффект так называемого самоотбора (self-selection) женщин на менее оплачиваемые рабочие места. Понятно, что такой труд не обещает успешной карьеры и хорошей зарплаты.
Такие карьерные ограничения, как «липкий пол» и «стеклянный потолок», — тоже типично «женские». В первом случае работницы в начале карьеры долго задерживаются на стартовых позициях — работодатель просто не спешит их продвигать. Во втором — женщины поднимаются лишь до должностей среднего уровня, но не выше, хотя и могли бы быть успешными руководителями. При этом в их адрес нередко звучат нелепые замечания типа «не смогут», «не сумеют».
По аналогии с проникающей радиацией, можно говорить о проникающей гендеризации. Ограничения для женщин пронизывают самые разные институты. А начинается всё с раннего детства, с детского сада.
Ряд гендерных ограничений детям транслируют детсадовские воспитатели. В дошкольном образовании есть скрытый учебный план, в рамках которого транслируются представления об «истинной» женственности и мужественности — обычно довольно консервативные. Они предписывают девочкам ряд стандартов поведения. Девочка должна быть скромна, красива и послушна, её главные увлечения — пение и танцы. А вот математика, техника — не для неё.
Гендерные стереотипы транслируются и в школе. Как показали исследования, в массовом сознании считается, что девочкам нужно быть идеальными героинями, в стиле умницы и красавицы Василисы Премудрой. Так, под жестким прессингом, из девочек стараются сделать «леди совершенство». Мальчиков же воспринимают как учеников Ильи Муромца. Маломобильный былинный герой рано или поздно активизируется — и сворачивает горы. Так что на парней, в отличие от девушек, можно давить меньше.
При этом любые успехи мальчиков оказываются заметнее. По данным социологов, сыноцентризм активно утверждается в соцсетях: в родительских постах о детях. О достижениях мальчиков родители рассказывают охотнее и получают за посты больше лайков.
И, наконец, хрестоматийный пример гендеризации образования: девочкам «положено» интересоваться гуманитарными науками, а сфера STEM — математика, естественные науки, технологии и инженерия — для мальчиков.
В рамках стереотипов женщинам тесно. Не случайно архаичные представления о женственности и мужественности всё чаще критикуются в обществе. Формируется нетерпимость к сексуальной объективации — отношению к человеку лишь как к объекту сексуального удовлетворения, к насилию в отношении женщин, к дискриминации по признаку пола и пр. Все эти явления нередко ассоциируются с гегемонной маскулинностью в обществе.
Основа гегемонной маскулинности, как отмечает австралийская исследовательница Рейвин Коннелл, — властные отношения, безусловное доминирование мужчин. Оборотная сторона этого явления — боязнь мужчин показаться недостаточно мужественными. О ней подробно пишет американский социолог Майкл Киммел.
Эти явления психологически травмируют людей. Обезболивающее — изменение гендерных ролей, которое активно происходило за последние полвека благодаря массовому выходу женщин на рынок труда и в сферу публичной политики, а также благодаря сексуальной революции. Сегодня женщины и мужчины соперничают за статус, профессии, опции самореализации и пр.
Мизогиния спровоцировала «второй», или «обратный» сексизм, мизандрию. В этой логике негативные характеристики «гегемонной мужественности» — та же «грубая сила» — переносятся на мужчин как социальную группу в целом и закрепляются в новых гендерных стереотипах. Подразумевается, что агрессивны и гиперсексуальны все мужчины.
Корни мизандрии — в «идеологическом феминизме» с его жёстким утверждением превосходства женщин над мужчинами. Как пишут исследователи, после феминистских дебатов общество больше готово обсуждать проблемы женщин — оно стало гиноцентричным. А вот проблемы мужчин ушли на второй план.
Как показывают исследования, многие позитивные суждения о мужчинах в феминистском дискурсе меняют знак на «минус». Например, когда говорят, что мужчины физически сильны, это воспринимается как угроза для женщин. Умение мужчин быстро принимать решение интерпретируется как излишняя напористость. Рациональность превращается в расчетливость и пр.
Между тем, маскулинность может быть очень разной, что хорошо видно на примере мужских журналов, активно участвующих в конструировании «новой» мужественности. Популярный типаж метросексуала, который тщательно следит за собой, чтобы вписаться в стандарты глянца, — отнюдь не единственный. Есть, например, альтернатива — крепкий профессионал, руководитель крупной компании, «умеющий брать ответственность на себя», и пр.
Представления о мужественности могут существенно варьироваться в разных социальных слоях. Представители среднего класса часто считают основным предназначением мужчины заботу и ответственность за семью. Они нередко вовлечены в уход за детьми, чаще трудятся по дому, стараясь помочь женам.
Представители рабочих профессий придерживаются более патриархальных взглядов: отец прежде всего кормит семью. Они чаще говорят о мужественности в индивидуальном ключе. Мужским предназначением они считают умение выжить в трудной социальной ситуации. Одно из ключевых слов здесь — сила, моральная и физическая.
Однако информантки в пилотном исследовании, напротив, чаще говорили о модели отношений «слабый мужчина — сильная женщина». «В моей семье мама — глава семьи, папа слушает маму, — поясняет 20-летняя москвичка. — Что мама скажет, то папа и делает». Нередко в семье меняются гендерные роли: в роли добытчика и кормильца — уже не отец, а мать. При этом дискриминация в отношениях не исчезает, просто адресована она теперь — мужу. «Мама часто унижает отца», — признаётся респондентка.
Впрочем, сохранение за отцом роли добытчика тоже не гарантирует уважения к нему. Он нередко воспринимается исключительно как источник материального обеспечения детей, но не как воспитатель. Приоритизация финансовой функции мужчины проявлялась и в ответах респонденток. «Я живу в такой системе координат, когда мужчина — это всё-таки добытчик, — говорит 22-летняя респондентка. — Он должен зарабатывать и приносить всё в семью, в дом». При этом дискредитация роли отца в семье нередко выливается в невозможность после развода получить право опеки над детьми.
Так или иначе, в ролевой дифференциации в семье наблюдались два любопытных момента. Часть респонденток описывала ролевую модель в очень традиционном духе: жена создает уют, а главой семьи должен быть мужчина. Но по факту в семьях открыто или латентно лидировала жена («рулит потихонечку»).
Женщина в семье, по словам респонденток, «более умная», «хитрая» и «мудрая», чем мужчина. При этом ещё и традиционно «добрая», «нежная», «совестливая».
Другая часть респонденток говорила о необходимости равноправия в семье — в решениях, обязанностях и пр. Но в действительности его тоже не наблюдалось.
Исследователи исходили из четырёх категорий мизандрии. Это уже названная ролевая дифференциация (в частной и публичной сферах), восприятие мужчин как агрессивной социальной группы, селективный цинизм (принижение мужских черт характера), а также гиноцентризм — приоритизация женщин.
Более престижные позиции мужчин на работе оценивались в нарративе крайне негативно, как дискриминация в отношении женщин. Последние часто характеризовались как идеальные работницы — «дисциплинированные», «ответственные», «самостоятельные». Мужчин же респондентки описывали негативно: «неорганизованные», те, кто «много забывает», «много упускает», «занимается какой-то фигней».
Мужчины в нарративе определялись как агрессивная социальная группа. Респондентки описывали их как «наглых» и «жестоких», говорили о своем страхе перед незнакомыми мужчинами. «Когда я поздно вечером еду куда-то одна, и мне некомфортно, есть чувство страха, что неизвестно, что у него в голове», — говорит 21-летняя респондентка. Подобные опасения заставляют женщин менять маршруты передвижения, перемещаться лишь в компании с другими людьми и пр. 35-летняя москвичка рассказывает: «Я, во-первых, стараюсь часто по ночам никуда одна не выходить, во-вторых, всегда держу все под контролем, я всегда смотрю, не идет ли кто-то сзади меня».
Недоверие к мужчинам как к социальной группе проявляется и при обсуждении феномена сексуальной измены.
«Охотники», «ловеласы», «самцы», — описывали мужчин информантки. По мнению женщин, поведение мужчин объясняется «животными инстинктами». 21-летняя девушка полагает: «Мужчины склонны к изменам, не потому, что им надоедает своя женщина, а потому, что они по натуре самцы, этого не выбить». Впрочем, причиной недоверия к мужчине может быть и некоторая неуверенность в себе. «Я не верю, что я такая офигенная и классная и что от меня никто не уйдет», — признаётся 22-летняя девушка.
В сознании респонденток существует некий негативный собирательный образ мужчин, которые характеризуются как «очень слабые», «безответственные», «трусливые». Они «боятся потерять свою зону комфорта», «ничего не могут», но при этом нарциссичны и излишне уверены в себе.
Во многих ответах явно проявлялся гиноцентризм: респондентки говорили о превосходстве женщин во всём. А вот современные мужчины, по мнению опрошенных, очень далеки от «настоящих» — «успешных», «надёжных», «воспитанных», «серьезно настроенных».
Женщины, по словам информанток, — «сильные», «независимые», «самостоятельные». Они «не нуждаются в мужчинах» и «умеют приспосабливаться к жизни».
По сравнению с мужчинами женщины «делают на работе намного больше», всё успевают, подчеркивает 22-летняя москвичка. «И в зал нужно сходить, и правильно питаться, и реснички, ноготочки — вот это всё нужно уместить вместе с учёбой, работой, мужиком своим, с подругами и вообще со всем, — поясняет респондентка. — Вот они [современные девушки] как-то находят на всё время». Противоположный пол в рассказе выглядит так: «А парни: „Работа, больше я ничего не успеваю, не поем сегодня вообще“».
В количественной части работы исследователи разработали шкалу мизандрии по четырём названным категориям (ролевая дифференциация, гиноцентризм и пр.). Информантки должны были оценить, насколько они согласны с высказываниями, в баллах (от одного, если полностью не согласны, до семи, когда полностью согласны). Среди таких высказываний, например: «Женщины лучше контролируют себя, чем мужчины», «Женщины более моральны, чем мужчины», «Среди преступников обычно больше мужчин», «Мужчины в среднем склонны к обманам и сексуальной неверности», «В последнее время мужчины стали более инфантильными и женоподобными».
Подсчёт полученных значений показал, что в целом уровень мизандрии у респонденток — умеренный. Баллы близки к средним, которые находятся в диапазоне от 152 до 180. Однако при этом женщины от 34 до 55 лет больше склонны к мужененавистничеству. «Уровень мизандрии у женщин поколения X, равный 156, выше, чем у женщин поколения Y, равный 148», — отмечают авторы.
Исследователи интерпретировали результаты следующим образом: «У старшего поколения более традиционные взгляды в силу имеющегося биографического опыта советского периода: нормативность “двойной нагрузки” в супружеских отношениях (в том числе стереотипы в отношении ухода за ребенком), толерантное отношение к насилию в семье как традиционной норме (“бьёт — значит любит”). Узкие возможности мужского и женского самовыражения отражаются эхом в негативных, мизандристских установках».
Молодые же респондентки могли отчасти усвоить негативные установки старших родственниц, бабушек и матерей. «Социализация остаётся, и важность роли родителей в социализации не снижается», — говорит Ольга Савинская. Но современное поколение, по её словам, больше обсуждает «стереотипность отношений между мужчинами и женщинами, и не только в парах, но в других сферах общества»: от трудовых отношений до досуга и самовыражения.
«Молодым важно сексуальное просвещение, а не просто заучивание “правильных” традиций и норм, вырастающих из многовекового уклада, — подчёркивает исследовательница. — Открытие общественного диалога о гендерных основах (стереотипах, конструировании в процессе социализации и возможностях и свободах) половых отношений играет для современного поколения терапевтическую роль».
Была рассмотрена и связь мизандрии с социально-демографическими характеристиками информанток. Выяснилось, что среди матерей уровень мизандрии выше — 156, чем у женщин без детей (147).
Таким образом, у информанток зрелого возраста и женщин с детьми неприязнь к мужчинам проявляется больше. «Скорее всего, речь идет об одной и той же группе опрошенных: чем старше женщина, тем больше вероятность наличия ребенка», — поясняют авторы. А вот семейный статус, образование, материальное положение, характер партнёрства на мизандрию не влияют.
Таким образом, мизандрия оказалась культурно укорененным в обществе феноменом. Исследователи говорят о двух логиках интерпретации более высокого уровня мизандрии у женщин поколения X. С одной стороны, это могут быть «поколенческие сдвиги в установках женщин». С другой — это может быть связано с жизненным циклом. Например, с накоплением опыта исполнения гендерных ролей в семье женщины больше разочаровываются в мужчинах. Но для более полной интерпретации необходимы масштабные исследования.
IQ
