Объективировать женщину для духовного преображения мужчины

В Издательском доме ВШЭ готовится к публикации книга «Тексты магии и магия текстов. Картина мира, словесность и верования Восточной Азии». IQ.HSE публикует из неё статью Каринэ Маранджян, посвящённую японскому буддийскому жанру кусо:дзу — изображению девяти этапов смерти — и тому, как он появился в Японии вместе с пришедшей из Индии через Китай буддийской практикой медитации над разлагающимся женским трупом.

В последние годы интерес японских и западных исследователей привлек к себе японский буддийский изобразительный жанр кусо:дзу (九相図/ 九想図, дословно «Изображения девяти этапов [разложения трупа]» или «Изображение девяти этапов [смерти]»). На эту тему стали появляться многочисленные публикации на японском и европейских языках, однако на русском языке до сих пор эта тема не рассматривалась. Этой небольшой обзорной статьей мне бы хотелось восполнить подобный пробел.

Термином кусо:дзу в Японии обозначают вертикальные или горизонтальные свитки с изображением девяти этапов разложения женского трупа. Эти свитки использовались в первую очередь буддийскими монахами для медитации на тему «нечистоты тела» для пресечения плотских желаний. Однако функциональная область применения этих свитков была шире: их также применяли для идущей из Х в. практики этоки (絵解き, дидактического толкования картин), когда буддийский священник с помощью этих изображений растолковывал мирянам буддийские истины, а также выставляли во время праздника «поминовения усопших» (яп. о-бон мацури). Помимо самих изображений, самое раннее из которых сохранилось с начала XIII в., были известны свитки, в которых картинки сопровождались поэтическим текстом, как правило, на китайском языке. К началу эпохи Токугава стали тиражироваться печатные издания, озаглавленные «Кусо:си» (九相詩, «Стихотворения о девяти этапах [смерти]»), получившие весьма широкое распространение. Традиция кусо:дзу просуществовала с XIII до середины XIX в., т.е. до эпохи Мэйдзи, когда начались гонения на буддизм. В несколько видоизмененном виде подобные изображения встречаются в искусстве ХХ в., адаптировавшем эту тему под свои нужды.

Первое упоминание термина кусо:дзу датируется 1223 г. в записях сингонского храма Дайгодзи (醍醐寺). Однако сама идея медитации над разлагающимся трупом была производной от идеи «нечистоты тела», сформулированной еще индийскими буддийскими мыслителями, а затем подхваченной китайскими буддистами.

Буддийский мыслитель Буддагхоса (V в.) в своем знаменитом сочинении «Висуддхимагга» («Путь очищения») посвятил большой раздел технике медитации о «нечистоте тела». Шестая глава второй части текста под заголовком «Самадхи» именуется «Нечистота тела как объект медитации» (Asubha-kammaþþhánaniddesa). В ней перечислены десять признаков «загрязненности трупов»: раздутый труп, синевато-багровый, гниющий, разрубленный труп, обглоданный зверьми, искромсанный труп, разрубленный и разбросанный в виде частей труп, сочащийся кровью труп, кишащий червями труп, отдельные кости или скелет. При этом оговаривается, какой вид «загрязненности» соответствует определенной физической привязанности. Например, гноящийся труп «благотворен для того, кто испытывает вожделение к ароматам тела от цветов, духов», а синевато-багровый — для тех, кого притягивает к себе красивая кожа.

Текст сочинения содержит точное указание на место, где монах может увидеть эти признаки нечистоты тела: кладбища, куда приносят тела умерших для сожжения. И здесь оговаривается, что «женский труп» не подходит для мужчин, равно как и мужской — для женщин. Поскольку если это недавно усопший, то он всё ещё может выглядеть красиво и потому представлять опасность для чистоты монашеской жизни.

Эта тема развивается также в тексте «Махапраджняпарамита-шастра» («Суждение о великом знании переправы») индийского философа Нагарджуны (II–III вв.), который говорит о непостоянстве и быстротечности сущего. Вспоминая эпизод попытки совращения Будды дочерьми Мара («Равнодушие по отношению к женщинам», гл. 24, ч. 3), он вкладывает в его уста такие строки: «Тело — это трясина нечистот, это отвратительное скопище грязи...». И далее следует длинный пассаж, в котором говорится о «нечистоте желаний», где самым серьезным бедствием предстает женщина.

И здесь уместно привести слова из замечательной книги исследовательницы Л. Уилсон, которая на материале буддийской агиографической литературы заключила, что «женщина часто представлена как объект медитации, чья единственная функция в нарративе ...привести к моральному преображению мужчин, которые смотрят на неё. В большом слое агиографической литературы мужские персонажи становятся Архатами, или “достойными”, благодаря созерцанию мертвых, умирающих или изуродованных женских тел». Это дает ей основание утверждать, что «объективация женщины для преображения мужчин поистине является общебуддийской темой».

Из Индии буддизм пришел в Китай, принеся с собой основные доктринальные тексты и идеи. Представление о «нечистоте тела» получило свое развитие в сочинениях китайских буддийских мыслителей. В Китае основатель школы Тяньтай Чжи-и 智顗 (538–97) в трактате «Мохэ чжи гуань» (яп. Мака сикан, 摩訶 止観 «Великое прекращение [неведения] и постижение [сути]»), в котором подробно говорится об объектах и способах медитации, в разделе о десяти видах созерцания в главке o «дополнительных методах» (對治助開) пишет: «Если человек очарован женской красотой, то, чтобы избавиться от этого, нужно использовать в качестве противоядия “нечистоту” [тела]. Нужно созерцать мертвое тело той, кого любишь... Её труп холодеет, его цвет меняется, копошатся черви и сочится гной...». И чуть далее продолжает: «...согласно “Махарпраджняпарамита-шастре”, обуреваемому похотью предписано созерцать девять стадий [cмерти]».

По-видимому, в данном пассаже речь идет о «визуализации» девяти этапов смерти во время медитации, а не о реальном созерцании трупов. Здесь стоит обратить внимание на выбор иероглифов для обозначения практики наблюдения за девятью этапами смерти, или, говоря точнее, разложения трупа — 九相 (九想). В первом случае иероглиф сян 相 имеет такие значения, как «внешний вид, состояние, буд. признак, проявление, смотреть, наблюдать и т.д.», и, соответственно, перевод бинома вполне очевиден — «девять состояний» или «девять проявлений». Внимания заслуживает второй иероглиф сян 想, семантический круг значений которого включает: «мыслить, прикидывать в уме, воскрешать в памяти» и т.п. Иными словами, этот круг понятий вполне подходит для передачи понятия «визуализация».

Электронный буддийский словарь, выложенный на сайте The Sat Daizokyo Text Databasе, переводит это понятие как “ideation” — т.е. мышление, воображение. По-видимому, это может свидетельствовать, что китайские монахи, в отличие от индийских, медитировали не над реальными трупами, а над «увиденными внутренними глазами» девятью стадиями смерти.

Мотивы быстротечности и бренности жизни звучали не только в буддийских текстах, но и в китайской поэтической традиции. Речь идет о жанре поминальных стихотворений ваньгэ (挽歌), изначально восходивших к древним поминальным песнопениям и постепенно превратившимся в «подобие реквиема по самому себе, когда поэт воображает собственную кончину, похороны и могильное разложение останков». Вот, например, стихотворение жившего в Южной империи Сун Бао Чжао (鮑照, 407 или 414–466).

Усыпальницы двери снова плотно закрыли,

И вот-вот муравьи подползут к распростертому телу.

Было прежде оно как душистый цветок орхидеи,

А теперь пожирать его станут голодные черви.

Прядей темных волос не дадут больше мертвые корни,

И зеленый лишайник покроет мой высохший череп.

Именно в недрах китайской буддийской поэзии сложился жанр стихотворений о девяти этапах смерти (九相詩). Они встречаются в дуньхуанских материалах, подобные стихотворения разных поэтов конца эпохи Шести династий входят в буддийский поэтический сборник «Разные стихи» (雑集). Как подчеркивает Фусаэ Канда, ссылаясь на японских исследователей, в Дуньхуане обнаружены четыре разные версии стихотворений о девяти этапах смерти, при этом первые пять стихотворений описывают процесс от рождения до старческого бессилия, шестое описывает саму смерть и следующие три — процессы разложения трупа. Иными словами, китайская традиция не знала девятичленных стихотворных циклов, поэтапно описывающих именно сам процесс распада мертвого тела. Подобные девятичленные композиции на китайском языке встречаются только в Японии, но об этом чуть позже.

По-видимому, стихотворения, описывающие в подробностях характеристики изменения трупа, служили вспомогательным средством для медитирующих монахов, визуализирующих девять этапов разложения трупов. Если судить по дошедшим до нашего времени стихотворениям 九相詩, приписываемым китайскому поэту Су Дунпо 蘇東坡 (1037–1101), это были циклы из девяти стихотворений, в каждом из которых шла речь не только о конкретных изменениях, происходящих с трупом, но и всячески подчеркивалась мысль о «нечистоте тела», о быстротечности жизни. Можно сказать, что эти стихотворные циклы были вкладом китайской культуры в осмысление и освоение буддийского представления о «нечистоте тела» и практики медитации над девятью этапами разложения плоти. Попутно отметим, что конкретно в стихах Су Дунпо телесные изменения уподобляются изменениям природного мира, смене времен года, чередованию дня и ночи и т.д. Этот параллелизм некоторые исследователи считают свидетельством соединения воедино концепций фудзё (不浄 «нечистоты») и мудзё (無常 — «непостоянства бытия»).

Темы «нечистоты тела» и связанная с ней идея быстротечности жизни, перекочевавшие из китайских буддийских текстов в Японию, нашли свое отражение как в японских буддийских сочинениях, так и в японской литературе в IX в. И хотя в реалиях японской жизни вплоть до XIV в. на кладбищах и в полях можно было увидеть разлагающиеся трупы, поскольку практика погребения в земле получила широкое распространение только несколько позже, скорее всего, японские монахи воскрешали разные стадии разложения человеческой плоти в своем воображении. Отметим, что в японской литературе жанра сэцува, в которой можно найти упоминания о практике медитации над трупами, есть и истории, рассказывающие о монахах, которые с этой целью отправляются на кладбища. Однако, по-видимому, возобладавший в Китае метод медитации над девятью этапами смерти был воспринят и по-своему дополнен японскими монахами, которые сделали еще один шаг в развитии этой практики. Речь идет о создании изобразительных свитков, которые на первых порах с анатомической точностью воспроизводили стадии посмертного разложения трупов. До сих пор большинство исследователей придерживается мнения, что подобные изображения сохранились только в Японии и, по-видимому, были характерны исключительно для Японии. Однако в блестящей статье Фусаэ Канда «Behind the Sensationalism: Images of a Decaying Corpse in Japanese Buddhist Art», которая, на мой взгляд, является одной из лучших из имеющихся на эту тему англоязычных публикаций, говорится о том, что в Турфане в тоюкских пещерах (под номерами 20 и 42) настенные рисунки, датируемые серединой VI — VII в., изображают монахов, созерцающих разлагающееся тело и скелет. Конечно, речь идет о графическом воспроизведении медитации над мертвым телом как таковым, хотя приведенная в публикации репродукция и не кажется мне очень убедительной. Думается, что японская попытка изобразить все девять стадий разложения тела, понимаемая, по-видимому, как вспомогательное средство для медитации, все же была своего рода «японским» вкладом в развитие темы.

Как мы говорили выше, представление о нечистоте тела и девяти стадиях смерти пришло в Японию вместе с китайскими буддийскими текстами. Неудивительно, что особое внимание этой проблематике было уделено в сочинениях японских тэндайских мыслителей, безусловно, высоко ценивших Чжи-и и его сочинение «Великое прекращение [неведения] и постижение [сути]». К числу наиболее известных текстов относится, к примеру, «Одзёёсю» (往生要集, «Собрание сведений о возрождении», 985) Гэнсина (源信, 942–1017). Весь текст пронизывает мысль о том, что «тело человека нечисто от начала до конца» и что если люди этого не понимают, то их привязанности очень сильны, но если они осознают это, то они откажутся от страстных желаний. Важно отметить, что эта тема затрагивается в контексте «шести путей реинкарнации» в разделе о «человеческом мире», что позднее не раз использовалось в Японии при создании свитков о девяти стадиях разложения трупа.

Любопытно, что в Японии буддийский изобразительный жанр кусо:дзу возникает наряду с распространением сюжетов о медитации над трупами в нарративной литературе жанра сэцува. Повторим, что, как правило, это были вертикальные свитки, изображающие последовательное посмертное преображение трупа. Наиболее ранний из них датируется концом XIII в., он находится в храме Сёдзю:райгодзи (聖衆来迎) в пр. Сига и носит заглавие «Иллюстрация нечистоты в человеческом мире» (人道不浄相図). Началом XIV в. датируется и иллюстрированный свиток «Кусо:дзу» (九相図) национального Музея Кюсю, который, по мнению Э. Тинсли, «является самым ранним самостоятельным» изображением жанра кусо:дзу. Самые ранние из дошедших до нас изображений весьма точно передают физиологические трансформации мертвого тела, хотя порядок стадий распада трупа не всегда один и тот же. Примерный порядок таков: 腸相 (вздутие), 壊相 (кожные покровы лопаются), 血塗相 (вытекание крови), 膿爛相 (гниение), 青瘀相 (посинение трупа), 噉相 (поедание червями и животными), 散相 (труп распадается на отдельные части), 骨相 (кости), и наконец, 焼相 (прах). Довольно часто эта последовательность открывается картинкой, показывающей только что умершего человека. Как убедительно показала Фусаэ Канда, в разных поэтических источниках и в изобразительном материале перечисленные стадии разложения могут разниться. Иногда завершающей картинкой бывает могила, в некоторых изображениях показан скелет. В некоторых — отдельные белые кости. Отнюдь не всегда на иллюстрациях изображен прах, оставшийся после сожжения костей. Эти «разночтения» объясняются отсылками к разным буддийским текстам, не всегда следующим единой схеме при перечислении стадий смерти.

Как уже было сказано, свитки нередко сочетали в себе изображения со стихотворениями о девяти этапах смерти. В Японии сохранились только два цикла китаеязычных стихотворений, один из которых приписывается основателю школы Сингон Кукаю 空海 (774–835), а второй — знаменитому китайскому поэту Су Дунпо. При этом и в том и в другом случае авторство носит скорее легендарный, чем реальный характер.

В случае с Кукаем, по словам монаха Унсё 運敞 (1614～1693), который создал комментарий к сборнику писем и стихов Кукая «Сё:рё:сю:» («Сборник [писаний], раскрывающих глубинную суть духа Повсеместно Сияющего»), некоторые полагают, что эти стихотворения не принадлежат Кукаю, а были начертаны на южной стене храма Кайюань (開元寺), в котором он бывал во время своего пребывания в Китае. Другие считают, что он скопировал только девятое стихотворение, а остальные сложил сам. Третьи придерживаются мнения, что авторство всех стихотворений принадлежит непосредственно Кукаю.

Цикл стихотворений Кукая — 12 строк по 5 иероглифов — переведен на японский язык, при этом в интернете выложен также нигде не опубликованный перевод цикла на английский язык, подготовленный американским буддологом Роналдом С. Грином. Создателем второго цикла в Японии называют Су Дунпо, однако, повторим, скорее всего они были созданы японским поэтом, писавшим на китайском языке, что отнюдь не умаляет художественных достоинств цикла.

Эти стихотворения дошли до нашего времени не только благодаря рукописным свиткам на тему девяти этапов смерти, но и благодаря их печатному тиражированию в эпоху Токугава, когда выпускалось большое количество изданий, в название которых входил заголовок «Кусо:си» (九相詩). По-видимому, переход этой проблематики из буддийской сферы в публичное пространство был связан с характерным для эпохи Токугава процессом «открытия» знаний для широкой аудитории. Конечно, эти издания уже не были предназначены исключительно для медитирующих монахов, а предполагали общее знакомство с темой читающей публики. В свою очередь, это отразилось и на качестве иллюстраций, которые утратили свою пугающую и мастерски переданную натуралистичность и приобрели более схематичный характер. Любопытно, что практически все издания включали в себя стихи Су Дунпо, а кроме того, и японские вака, по два стихотворения на каждую стадию смерти. Конечно, эти анонимные вака были написаны по-японски. Насколько мне известно, стихи Кукая в подобных изданиях не печатались. Возможно, это было связано с их более сложной внутренней структурой и наполненностью цитатами из буддийских текстов.

Печатные издания эпохи Токугава со стихами Су Дунпо открывались небольшим авторским вступлением, в первых строках которого поэт говорит о некогда влюбленной паре, чьи тела после смерти были брошены в полях и разложились под лучами солнца и струями дождя, сгнили и превратились в тлен. Как мне кажется, эти рассуждения удивительным образом перекликаются со словами Гэнсина, который также писал о том, что происходит с телами любящих друг друга пар после смерти в похожих выражениях. Уже первая фраза введения: «Румяна и подведенные брови расцвечивают белоснежную кожу» по антитезе вызывает ассоциации со словами Гэнсина о том, что «высокие брови, голубые глаза, белоснежные зубы и алые губы словно бы покрыты пудрой из экскрементов, словно бы румяна были бы нанесены на гниющее тело». Учитывая, что авторство Су Дунпо подвергается вполне обоснованным сомнениям, а анонимный японский поэт, написавший эти стихи, скорее всего, мог быть знаком с сочинением «Одзёёсю» Гэнсина, предположение о внутренней перекличке текстов кажется мне обоснованной. Впрочем, возможно, эта тема варьировалась и во множестве других текстов.

После краткого предисловия идут девять стихотворений — восемь строк по семь иероглифов, в которых описывается процесс смерти.

Приведем для примера приблизительный вольный перевод первого стихотворения цикла.

Знакомое лицо осунулось от болезни. Надушенное тело умершей

словно бы спит.

Любимые старинные друзья еще здесь. А ее дух улетел, но куда?

Прекрасные цветы мгновенно увядают в третьем месяце.

Жизнь подобна опадающим осенним листьям.

Старость и детство изначально не имеют границ. Медленнее

или быстрее, от этого не убежишь.

Аналогичное стихотворение Кукая, несколько более абстрактное и длинное, также открывается таким пассажем:

Дни и ночи в этом мире коротки.

Месяцы и годы в царстве смерти длинны.

Быстрота, с которой проходит жизнь, подобна поденке,

Вот она жива, и так же быстро умирает...

Мы привели эти примеры для того, чтобы показать, что каждое стихотворение не только рисует картину конкретного этапа смерти или содержит отсылку на какую-нибудь буддийскую тему, но и проводит параллели с миром природы. Эта черта нашла свое отражение в изобразительном каноне кусо:дзу, когда на картинах девяти этапов смерти присутствуют различные природные объекты, которые исследователи связывают с японской концепцией мудзё (непостоянства). Цветущие деревья, осенние листья — традиционные поэтические тропы, активно используются и в столь далеком по теме изобразительном ряду «ликов смерти». Любопытно также подчеркнуть, что японские вака из печатных сборников «Кусо:си», записанные скорописью, были транскрибированы и прочтены Дж. Сэнфордом, который метко подметил, что эти стихотворения написаны с позиций не столько буддийского монаха, созерцающего мертвое тело женщины и размышляющего о природе непостоянства, сколько с позиций ее мужа или возлюбленного. Кстати, им же было подмечено, что и китайские стихотворения Су Дунпо в некотором смысле используют эротические возможности темы, пользуясь такими словесными образами, как «надушенное тело» и т.д. Эту же линию продолжают и японские вака.

В целом, по мнению Дж. Сэнфорда, все части текста, т.е. китаеязычные предисловие и стихотворения, приписываемые Су Дунпо, иллюстрации и японские вака, вероятно, сложились независимо друг от друга в Японии и были сведены в единое целое самое позднее в эпоху Асикага (XIV–XVI вв.).

Следует отметить и еще одну особенность японского представления о девяти этапах смерти: очень часто изображения девяти этапов разложения женской плоти ассоциируются с конкретными историческими персонажами, обычно с императрицей Данрин 檀林皇后 и поэтессой Оно-но Комати 小野小町. Императрица Данрин (786–850), супруга императора Сага, была известна своей приверженностью буддизму и тем, что она основала первый в Японии дзэн-буддийский храм Данрин-дзи. Согласно легендам, она была очень красива и огорчалась, что ее красота вводит в смущение буддийских монахов, и поэтому завещала после своей смерти бросить свое тело на улице, дабы все могли убедиться в непостоянстве сущего, наблюдая за процессом разложения ее трупа. В этом смысле, можно сказать, что эта интерпретация подводит зрителей к пониманию того, что женщина может достичь высокой степени духовного развития. Заметим, что эта мысль звучит у многих исследователей, интерпретирующих появление изначально отсутствующего в ранних свитках изображения могильной ступы на последней картинке из цикла девяти этапов смерти. Анонимный свиток XVIII в. «Девять стадий разложения трупа императрицы Данрин эпохи Хэйан» сегодня хранится в Художественном музее в Гонолулу в коллекции Ричарда Лэйна.

Возможность «спасения» женщин и их перерождения в Чистой земле напрямую связана с учением Хонэна. Это косвенно подтверждается и тем, что появление изображений кусо:дзу в Японии по времени совпадает с распространением идей школы Чистой земли.

Что же касается поэтессы Оно-но Комати, то здесь существует множество различных версий, объясняющих ее связь с изображением девяти этапов смерти. К примеру, Дж. Сэнфорд, ссылаясь на работу предыдущих авторов, связывает образ «красивой, но бессердечной поэтессы Оно-но Комати» с придворным художником Каванари 河成 (783–851), положившим начало этой ассоциации. Упоминавшаяся уже исследовательница Фусаэ Канда пишет о том, что историческая хроника «Адзума кагами» («Восточное зерцало») повествует о том, что на состязании картин, проводимом в резиденции сёгуна Минамото Санэтомо в 1212 г., первое место получил свиток «Расцвет и закат жизни Оно-но Комати», который и представлял собой свиток с изображением девяти этапов смерти. Долгое время считалось, что именно этот свиток называется свитком Накамура, однако сегодня эта версия не подтверждается. В целом, по-видимому, устойчивая ассоциация с реальными историческими персонажами и изображениями девяти стадий смерти со временем стала общим местом и достигла апогея в XVII–XIX вв.
IQ

8 апреля, 2022 г.