После плена

Красноармейцы в плен не сдаются, заявляла советская пропаганда с первых дней Великой Отечественной. А тех, кто сдался, но вернулся, ждали специальные — проверочно-фильтрационные лагеря. До октября 1944 года «диагностику» на верность Родине в них прошли около 350 тысяч военных. Отношение к заключенным лагерного персонала и работников промышленности на архивных материалах НКВД впервые в историографии изучил Артем Латышев.

Неоднозначный контингент

Проверочно-фильтрационные лагеря (ПФЛ) НКВД создавались для проверки (фильтрации) вышедших из окружения, побывавших в плену или на захваченной противником территории. В них поступали гражданские лица, в том числе пособники оккупационных властей (полицейские, старосты и проч.), но основной контингент составляли солдаты и офицеры Красной Армии.

С января 1942 по июнь 1945 года в СССР было развернуто 68 ПФЛ. По режиму и внешнему устройству (бараки, колючая проволока, запрет свиданий, выхода за пределы зоны и т.п.) они напоминали исправительно-трудовые лагеря ГУЛАГа, но «фильтруемые» красноармейцы отличались от обычных заключенных. Двойственное положение (под подозрением, но еще не осужденные) осложняло их восприятие персоналом спецучреждений, который к тому же не допускался к самой проверке.

«Шпионов, дезертиров и изменников родине выявляли сотрудники особых отделов НКВД, позднее — отделений СМЕРШ. Ни начальники ПФЛ, ни их подчиненные в эту работу не посвящались, что не позволяло им составить четких представлений о бывших пленных», — поясняет автор исследования.

«Неоднозначным был и задаваемый пропагандой политический фон. Армейская пресса утверждала, что “воин Красной Армии в плен не сдается”. Но одновременно ярость к врагу разжигалась на примере расправ с пленными красноармейцами. Эти описания превращали пленных из предателей и трусов в достойных сострадания жертв. Кроме того, часть отправленных на проверку в ПФЛ военных никогда не была в плену, а другие попали в него ранеными, что считалось оправдывающим обстоятельством. Показательно, что политотделы в самих ПФЛ не получили каких-либо особых инструкций о содержании и направленности пропагандистской работы».

«Свои» охранники

У арестантов ПФЛ отсутствовали номера, единая одежда, им разрешалось носить военную форму, знаки различия и награды. Сохранялись деление на воинские подразделения и субординация между рядовыми и командирами.

Такой режим сказывался на взаимоотношениях узников и охраны. Граница между ними не была прочной. Источники фиксируют «доверчивость и панибратство», усиленное общим положением и статусом: охранников часто набирали из прошедших фильтрацию; бойцы ВОХР, как и острожники, нередко хотели покинуть лагерь, добиваясь отправки на фронт.

Директива Управления по делам военнопленных и интернированных грозила трибуналом за связь с контингентом ПФЛ, запрещались прием подарков, торговля и бартер. Последний, невзирая на это, был распространен. «Порой бывшие пленные предлагали эксклюзивный товар — надзиратель, не задумываясь об идеологии, выменял у отправленного на гауптвахту собственный бушлат с петлицами НКВД на финскую шинель. В Тульском ПФЛ стахановцы, получавшие на заводе водку, продавали ее личному составу лагеря».

Однако, несмотря на нарушения режима, охранники держали дистанцию и «в определенные моменты могли достаточно глубоко вживаться в роль». Конфликтовали зачастую при конвоировании, которое проверяемых приближало к невольникам, а охрану наделяло дополнительной властью. Не чувствуя за собой вины, одни отказывались жить и работать под конвоем, а другие на неподчинение отвечали силой и грубостью.

Начальство жестокое и разное

«В ПФЛ рядовые тюремщики занимали промежуточное положение между заключенными и своим начальством и могли, в зависимости от ситуации, в большей степени идентифицировать себя с первыми или вторыми», — отмечается в исследовании.

В противоположность охранникам начальники лагерей спецконтингент чаще дискриминировали и эксплуатировали. Архивные документы рассказывают о случаях принуждения к сожительству проходивших проверку женщин, агрессии, ежедневных арестах и уменьшении пайка, использовании рабсилы в корыстных целях, предвзятости по идеологическим соображениям.

Правда, руководство могло пойти навстречу, причем даже в нарушение «режимных» указаний НКВД — решить проблемы вне зоны, позволить отпуск или встречу с родственниками. Но свидетельств о такой помощи или стремлении улучшить положение заключенных сохранилось значительно меньше.

«Реальное отношение сильно отличалось у разных работников. В Подлипкинском ПФЛ один начальник политотдела добивался серьезного смягчения режима, а сменивший его на этом посту — чтобы люди ходили в столовую строем и по командам снимали головные уборы, садились и вставали из-за стола. Аналогично начальник санитарного отдела Тульского ПФЛ старалась спасти от убивающего труда истощенных людей, а занимавший эту должность в Подлипках имевших порок сердца, чье состояние ухудшалось, оставлял на той же работе».

На заводах: между планом и идеологией

С середины 1943 года «население» проверочно-фильтрационных лагерей начали широко использовать в промышленности. Обязанности по его содержанию НКВД старался переложить на предприятия, арестанты стали зависимы от их администрации.

Доля лагерных на заводе достигала 35%. К ним могли относиться как к обычным сотрудникам, выдавали премии за рацпредложения, повышали до мастеров и т.д. Но было поведение и в ущерб производству: «Часть руководителей считала правильным брать на себя функции НКВД по выявлению “изменников”, их третированию и наказанию».

Прошедших плен использовали не по специальности, не доводили до них правил техники безопасности, не выдавали защитные средства, оскорбляли (обзывали «шакалами», «предателями», «паразитами», «трусами»).

Поведение представителей заводской администрации «демонстрирует, как жестокость к другим способна проявляться при наличии самой минимальной власти и безо всякого внешнего принуждения». Это тем более показательно, что враждебность к «бывшим военнослужащим» не воспитывалась так активно, как к политзаключенным: недопустимость плена пропагандировалась непоследовательно, в отличие от ненависти к отправленным в ГУЛАГ «врагам народа».

Ссоры с рядовыми рабочими заканчивались избиениями и попытками самовольных судилищ: «В ответ на пререкания мастер вместе с двумя своими помощниками схватили N и потащили его в контору цеха, говоря, что он арестован и что его посадят в тюрьму как изменника. N сопротивлялся. Дело дошло до драки».

«Лишая бывших пленных свободы, рабочие брали на себя карательную функцию государства, очевидно не соглашаясь с его мягкой политикой. Возможно также, что, выявляя “врагов” среди проходящих фильтрацию, они удовлетворяли стремление участвовать во всенародной борьбе с противником на фронте».

Факторы отношения

Исследование показало, что отношение к побывавшим в плену определялось разными факторами — ситуационными, системными, личностными. Все они «действовали одновременно и пересекались непредсказуемым образом»: на поступки охранников влияло их общее с заключенными прошлое, начальник лагеря мог смягчать режим, не считая арестантов виновными, а воспитанное пропагандой руководство заводов — ставить идеологию выше уважения к человеку.

Разница в поведении еще раз напоминает о главной специфике ПФЛ — неопределенности статуса бывших пленных, говорит Артем Латышев: официально они «не считались ни осужденными, ни врагами, ни нуждающимися в перевоспитании. Работники НКВД и гражданские специалисты должны были воспринимать их и как подневольную рабочую силу, и как будущие кадры, и как ждущих разоблачения шпионов».

К слову, «шпионами» и прочими преступниками, по данным историков, к 1 октября 1944 года были признаны лишь около 3% военнослужащих, прошедших фильтрацию (свыше 11 000 человек из более 354 000). Малый процент арестованных объясняется нехваткой людей на полях сражений, использованием лагерных контингентов как рабочей силы и крайне низким качеством самой проверки НКВД и СМЕРШем.

Большинство оставшихся возвращались на фронт, а c середины 1943-го передавались на промышленные предприятия. Впрочем освобождение из лагеря не снимало с них подозрений, аресты продолжались уже в воинских частях или после окончания войны.
IQ

Авторы исследования:

Артем Латышев, научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ

Автор текста: Салтанова Светлана Васильевна, 22 мая, 2019 г.