Расколдовывая цифровой город

Крупные города после пандемии уже не будут прежними. Сотрудники ведущих корпораций планируют осесть на «удалёнке», курьерские доставки стали частью повседневности, сам мегаполис давно превратился в тотальное онлайн-пространство, а некоторые его жители частично или полностью переселилась за город. При этом появились новые проблемы — усиливающаяся социальная незащищенность и капитализм цифровых платформ. Этому и многому другому посвящена недавно вышедшая коллективная монография «Сети города: Люди. Технологии. Власти». IQ.HSE побеседовал с её редакторами — Оксаной Запорожец и Екатериной Лапиной-Кратасюк. Они рассказали о не всегда осознаваемых жителями городов изменениях, которые спровоцировала или ускорила пандемия на фоне постоянно развивающихся цифровых технологий.

 

Екатерина Лапина-Кратасюк,
кандидат культурологии, доцент
департамента медиа НИУ ВШЭ

Оксана Запорожец,
кандидат социологических наук,
доцент Высшей школы урбанистики
им. А.А.Высоковского

IQ.HSE: Ваша книга поднимает много проблем, связанных с цифровизацией городского пространства. В то же время это достаточно быстрый процесс, его сложно зафиксировать. В чём главная ценность и специфика исследований сетевого города? Это своего рода научный репортаж или архив?

Оксана Запорожец: На наш взгляд, имеет значение сочетание этих двух аспектов. Развитие технологий важно архивировать, поскольку нам часто кажется, что они были всегда. Об этом говорит Найджел Трифт, описывая феномен технологического бессознательного. Для технологий стать бессознательными означает так плотно войти в жизнь людей, что создаваемые ими возможности будут восприниматься как гарантированные, как то, что существует по умолчанию. Например, мы не изобретаем способы, позволяющие нам связаться с другими людьми, а, не задумываясь, пользуемся уже существующими — звоним, отправляем сообщение или электронное письмо.

Через некоторое время после появления какой-либо технологии — электричества, телевидения, интернета — люди забывают о том, что эти технологии существовали не всегда. Сегодня мало кто помнит, что в конце 1990-х - начале 2000-х интернетом в силу его дороговизны (и невысокого качества в домашних условиях) пользовались в основном на работе или в интернет-кафе. Люди выстраивали маршруты так, чтобы на пути были онлайн-подключения. Возникала особая топография города. Сегодня за счёт мобильного интернета город представляет собой тотальное онлайн-пространство — и это воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Или ещё совсем недавно — в 2016 году — Москва была своего рода таким олдскульным городом — практически без каршеринга, с минимальным развитием курьерских сервисов. Таким образом про историю технологий важно помнить, её важно фиксировать, потому что технологии меняют город, и их история связана с историей города. В этом важность исследований как своеобразного архива.

Технологическое бессознательное — состояние технологий, связанное с их плотным вхождением в жизнь и повседневность, когда предоставляемые ими возможности воспринимаются как само собой разумеющееся. Технологии гарантируют определенные эффекты, на них полагаются, но, одновременно, их и не замечают.

Одновременно исследования цифрового города — это и репортажность. Наука первой замечает определённые явления и начинает говорить о них, опережая журналистику. Например, тема алгоритмического насилияпривлекла широкое внимание во многом благодаря исследователям города. Регулирование жизни современного города строится на использовании алгоритмов, которые нужны для работы с большими объёмами данных. Однако, алгоритмы не нейтральны — у них есть свои создатели, в них вложены определённые задачи, и, выполняя свои функции, они реализуют интересы тех или иных политических или социальных групп.

Екатерина Лапина-Кратасюк: Хотела бы добавить, что исследования истории появления цифровых технологий в городах важны и с точки зрения будущего городского планирования — хотя бы для того, чтобы не повторять ошибок, двигаться дальше, отталкиваясь от уже проработанного опыта. Например, моя коллега из Германии Хайке Вебер ещё в 2000-х годах занималась изучением возникновения идеи мобильности. Её исследование открывало глаза на то, что мы абсолютно забыли, как вообще возникла идея, что технологические устройства можно носить с собой. Эту идею она отслеживала от момента появления автомобиля. Показать, как постепенно менялись гаджеты — от огромных радиоприемников, стоявших в гостинных и дорогих кинокамер, доступных лишь студиям, до мобильных телефонов, совмещающих функции радио, телевидения, кино- и фотосъёмки, компьютера, записной книжки и мольберта для рисования — это значит не только впечатлиться скоростью развития технологий, но и понять, какие направления были забыты, какой выбор мы сделали, и к чему он нас привел.

Это, кстати, связано со второй важной современной тенденцией в развитии теории сетевых/цифровых/умных городов, а именно — переходом от технологического детерминизма к цифровой антропологии. Чем быстрее развиваются технологии, тем более привычной точкой зрения на них как в академических работах, так и в повседневности становится технологический детерминизм, представление, согласно которому причиной изменений в социальной, культурной, политической жизни является именно прогресс технологий. В то время как множество исследований доказывает, что всё происходит ровно наоборот: именно наши мечты, привычки и страхи определяют развитие технологий, в истории которых не так много продуманных рациональных решений. Но мы склонны рассматривать технологии как магическое средство, божество или лучшего друга: скучаем по нашим мобильникам, испытываем тревожность, когда не держим их крепко в объятиях ладоней, разговариваем с ноутбуками, уговариваем интернет и т.п.

Антропологические исследования сетевых городов привлекают внимание пользователей, администраций и политиков к тому, что любые инновации производятся не для технологий, а для человека и улучшения его жизни. Мы заметили, например, что часто в научных работах, посвящённых умному городу, много внимания уделяется данным, технологической инфраструктуре, программному обеспечению, гаджетам, алгоритмам, и т.д. Но при этом человек, горожанин в дискурсе учёных практически отсутствует или упоминается только в особых контекстах: как неумелый пользователь или даже вредитель, который невольно или намеренно может нанести урон технологиям.

Для нас же, прежде всего, важны человеческие коммуникационные сети, которые определяют жизнь в современном городе, и соблюдение баланса между технологическим и человеческим. Поэтому и в качестве названия нашей книги мы выбрали термин «сетевой город» (а не «умный» или «цифровой»).

IQ.HSE: Если говорить о сетевом городе — какой он? Насколько, на ваш взгляд, глобальны те изменения городской жизни, которые произошли в последнее время на фоне пандемии и быстрого развития цифровых технологий? Что из этих изменений вам хотелось бы отметить?

Екатерина Лапина-Кратасюк: На мой взгляд, очень изменилась структура занятости жителей города. Например, визуализировался кибер-пролетариат — те люди, которые обеспечивают работу алгоритмических предприятий — курьеры, таксисты. Они стали заметными участниками городской жизни, создающими в том числе связанность города в условиях локдауна.

На заре возникновения умных городов социальные исследователи предупреждали, что картинка, демонстрирующая, как представители креативного класса работают в светлых, красивых офисах, расположенных на чистых, прекрасно освещённых улицах, постоянно ходят на концерты, в библиотеки, клубы, музеи — это только одна из сторон умного города. Мы постоянно забываем про то огромное количество людей, которые обслуживают эту красивую картинку. Помимо, например, IT-специалистов, следящих за функциональностью технологий, есть ещё люди, которые развозят еду, убирают офисы и улицы. Пандемия показала, как много этих людей и как они необходимы городу, без них жизнь просто остановится, как если бы она остановилась без электричества.

Второй важный аспект изменений, связанных с пандемией — это то, что горожане осознали свою «цифровую видимость», почувствовали «цифровые поводки» и оказались перед «цифровыми заборами». Пользоваться в полной мере возможностями цифровых технологий невозможно, не оставляя постоянно цифровые следы, не делясь с корпорациями и государством огромным количеством персональных данных и не отбрасывая цифровых теней: через сообщения наших друзей и работодателей.

Также хотелось бы отметить актуальность темы киберпреступности. Конечно, телефонные мошенники существуют уже очень давно, но именно во время пандемии произошёл сильный всплеск киберпреступности — количество мошеннических звонков, разного рода попыток ограбления через сеть возросло экспоненциально. Многие люди именно во время локдаунов осознали масштаб возможностей киберпреступников и начали вырабатывать навыки защиты от них.

И ещё один аспект, о котором стоит упомянуть в контексте обсуждения сетевых технологии и того, как они меняют городскую жизнь, — это цифровой этикет. На фоне быстрого технологического развития у нас сильно «плывут» представления о том, что можно, а что нельзя, приемлемо или неприемлемо.

Мы должны приспосабливаться не только к быстрой смене алгоритмов и приложений, но и к тому, что постоянно меняется стиль коммуникации, её нормы и правила становятся всё более подвижными, представители разных поколений и разных социальных групп могут по-разному воспринимать те или иные особенности онлайн-коммуникации. Для меня, например, точка в конце сообщения или письма — это просто знак препинания, а для многих молодых людей точка — это категорический обрыв коммуникации, что-то вроде «я сказал и добавить к этому нечего». С другой стороны, представители моего поколения привыкли к использованию в письмах и сообщениях обращений, их отсутствие или замена на «здравствуйте» для нас — невежливо, но краткость онлайн коммуникации меняет этикет. Есть какие-то мелочи, которых мы можем и не замечать, но они уже вписаны в эти новые флюидные структуры цифрового этикета.

IQ.HSE: А что вы думаете относительно культуры социального взаимодействия горожан на фоне пандемии? Социальная дистанция, ношение масок — как это меняет городскую жизнь и психологию горожан?

Екатерина Лапина-Кратасюк: Конечно, пандемия заставляет нас пересмотреть нормы приватности. Приватность и вирус напрямую связаны — чем ближе мы к другим людям, тем больше вероятность заразиться. И такая биологическая сторона приватности, конечно, имеет очень много последствий — социальных и культурных. Сама социальная дистанция определяет новые правила взаимодействия, новый цифровой этикет. Идея того, что нужно заботиться не только о себе, чтобы оградить себя от вируса, но и о других, становится нормой, частью повседневности.

IQ.HSE: Если говорить о восприятии границ сетевого города и важности городского пространства для жизни — насколько эти вещи изменились и изменились ли на самом деле?

Оксана Запорожец: Цифровые технологии способствуют как урбанизации — переезду людей в города, поскольку там сосредотачиваются рабочие места и инфраструктуры, обеспечивающие занятость в цифровой экономике, так и дезурбанизации — оттоку горожан в связи с возможностью дистанционной работы. О том, что технологии дают возможность комфортно работать и жить в «электронных коттеджах» подальше от суеты городской жизни ещё в 1980-х годах писал Элвин Тоффлер. Пандемия усилила и ускорила этот тренд. На протяжении двух «пандемийных» лет в разных странах мира фиксируется рост стоимости загородной недвижимости. По всей видимости, удалённая работа позволит в определённой степени разгрузить города, особенно это касается мегаполисов. Но будет ли этот тренд постоянным — сложно сказать. Также непонятно пока каким будет формат расселения — это дорога «в один конец», либо речь идёт о формировании совокупного жилья — частичном проживании в городе, частичном за его пределами — на даче, в загородном доме или квартире .

Интересна и не вполне понятна пока география переездов. Пандемия и возможность «работы на удалёнке» определенно интенсифицировали внутреннюю миграцию — переезды или возвращение в сельскую местность, малые города. Вполне возможно, что в будущем продолжится допандемийный тренд на внешнюю миграцию — переезд за границу, в более удобные города и теплые климатические зоны. То есть вопрос в том, что за процесс мы наблюдаем — дезурбанизацию или урбанизацию другого рода, но отток населения из крупных городов — это факт.

IQ.HSE: А как меняется взаимодействие горожан с внутригородским пространством? Какие тренды на данный момент можно отметить?

Оксана Запорожец: Прежде всего, изменился временной баланс — время нахождения человека дома и в городе, что переопределило значение городских пространств. Часть горожан получила возможность работать удалённо и осела дома, что создало запрос на развитие близлежащих пространств и расположенных неподалеку сервисов. Это приводит к постепенной децентрализации города — развитию районов, побочным эффектом которого может стать упадок центра. Возникает парадоксальная ситуация, когда, с одной стороны, урбанисты и городские власти (как правило, крупных европейских городов) говорят о важности внедрения программы 15-минутного города, которая предусматривает развитие периферийных районов, с другой, предпринимают меры, чтобы вернуть популярность городского центра как места досуга, прогулок и шоппинга.

В начале пандемии в очередной раз усилились страхи по поводу детерриторизации городской жизни — замены физического пространства виртуальным. Эти страхи существовали на ранних этапах развития интернета, когда считалось, что нахождение в сети приведет к пространственной и социальной изоляции человека, а его физический мир уменьшится до размеров комнаты, из которой он выходит в интернет. Однако, уже сейчас можно сказать, что пандемия не привела к переводу городской жизни в онлайн, не превратила город в заброшенное пространство. Напротив, горожане вдруг ощутили материальность онлайна. Так, пустующие помещения, закрывшиеся кафе или магазины быстро замещались пунктами выдачи Озона, Wildberries или Яндекс.Маркета. Замена небольших бизнесов большими корпорациями не может не вызывать грусти, но одновременно она говорит, что жизнь продолжается, а город существует.

IQ.HSE: Как вы думаете, что ещё в глобальном плане влечёт за собой распространённость дистанционной работы?

Оксана Запорожец: У соотношения места жительства и места работы интересная история. Мы привыкли к тому, что на работу, если повезёт, нужно ходить, если не повезёт — ездить. Однако, такой разрыв возникает относительно недавно — в конце XVIII - начале XIX века — и связан с развитием промышленного производства. До этого времени место работы и место жительства были либо не разделены — и горожане работали дома, либо были расположены очень близко друг к другу. Пойти на работу в этом случае могло означать спуститься со второго жилого этажа дома на первый — в мастерскую или лавку. Цифровизация позволяет нам совершить путешествие в прошлое и отчасти вернуться к доиндустриальному городу с его спаянностью дома и работы.

Эта тема сейчас исследуется. В России и других странах проводят опросы сотрудников, которые работают удаленно, хотят ли они работать из дома или вернуться к работе в офисе, связанной как с затратами времени на поездки на работу, так и со сменой впечатлений, возможностью оперативных консультаций и помощи, корпоративными тусовками и прочими плюсами работы офлайн. Цифры говорят о том, что значительная часть людей, у которых есть опыт удалённой работы, хотят полностью или частично работать из дома и продолжать жить в собственном графике — даже когда пандемия закончится — (54% россиян и 48% американцев). Интересно, что трое из десяти удаленно работающих американцев предпочтут уволиться, если их компания откажется от удалённой работы.

Вероятно «новое старое» ремесленничество вновь становится частью городской жизни. Но опять же необходимо время, чтобы понять насколько стабильна эта тенденция.

IQ.HSE: Вы много говорите об изменении трудовых отношений, особой проявленности в пандемию цифрового пролетариата и цифровых элит. Как вы думаете, на фоне всего этого происходит ли некая социальная перестройка, трансформация структуры современного общества?

Оксана Запорожец: Сегодня учёные солидарны в том, что пандемия скорее ускорила отдельные социальные процессы, чем радикально изменила общество. Мы с этим согласны. Например, о кибер-пролетариате как новом социальном классе учёные заговорили ещё в начале нулевых, но его значение стало особенно заметным именно в пандемию.

Также не нова идея прекарности современного капиталистического труда — временной занятости, отсутствия социальных гарантий, нестабильности, социальной незащищенности. Пандемия увеличила масштабы прекарности. Сегодня она не является уделом самозанятых или фрилансеров. Многие люди могут лишиться работы в любое время с максимальными потерями и минимальной защищенностью.

Незащищенность работников — жителей сетевого города — во многом провоцируется их занятостью в экономике платформ. Под ней понимается экономическая деятельность, которая осуществляется на онлайн-платформах, таких как сервисы такси, доставки, онлайн-магазины. Сегодня платформы позиционируют себя как поставщики информации и связующее звено между продавцами и покупателями, но не как работодатели, которые несут ответственность за своих сотрудников. На практике это означает, что цифровые работники, такие как курьеры и водители такси, лишены базовых социальных гарантий, например, больничных и оплачиваемых отпусков, которые обеспечиваются работодателем. В какой-то степени мы и тут возвращаемся к ситуации XIX века, когда за социальные гарантии необходимо было бороться, они не существовали по умолчанию.

Екатерина Лапина-Кратасюк: Абсолютно согласна, учёные фиксируют откат назад, возвращение к дикому капитализму, незащищённости, о которой писали ещё Маркс и Энгельс: их снова много цитируют, когда говорят про капитализм платформ и кибер-пролетариат. «Платформы», «кибер-» кажутся апелляцией к современности, но те социальные теории, с помощью которых мы объясняем современное состояние — вполне себе классические и даже более классические, чем те, с помощью которых описывали ситуацию в 80-е, 90-е годы XX века.

Но мне хотелось бы обратить внимание и на позитивные моменты. С началом развития цифровой культуры исследователи очень много говорят про сообщества, про то, что цифровая культура актуализирует профессиональные, дружеские, соседские и семейные связи, возвращает нас к казалось бы, «общинным» коммуникациям — за счет новых возможностей общения. Это общение опосредовано технологиями, но тем не менее многие из нас теперь больше связаны со своей семьей, друзьями, соседями с помощью различных мессенджеров и сетей. И у нас появились инструменты, которые позволяют эффективнее решать совместные задачи. Связи в малых группах благодаря цифровым технологиям стали гораздо более продуктивными, сложными и приносящими гораздо больше пользы.

IQ.HSE: Что вы думаете о защите прав граждан в сетевом городе? Какие здесь есть нюансы и проблемы? Есть ли необходимость в изменении законодательного регулирования?

Екатерина Лапина-Кратасюк: Это один из самых актуальных вопросов. И в ответе на него важно учитывать несколько факторов. Власти разного уровня имеют тенденцию узурпировать право на создание разного рода законодательных положений. Поэтому необходимо находить юридические способы, позволяющие гражданам принимать участие в разработке механизмов, позволяющих защищать их права в сетевом городе. И цифровые технологии дают такую возможность — за счёт онлайн-голосований, получения моментальной обратной связи и т.д.

Ещё один аспект, на который хотелось бы обратить внимание — это диктат цифровых экспертов, когда вам говорят: «Вы знаете, нет возможности это сделать». А вы боитесь задавать дальнейшие вопросы по той причине, что не очень разбираетесь в том, как работает технология.

Нам могут говорить, например, о невозможности ограничить систему распознавания лиц или сбор личных данных в силу технических причин. Ценообразование на цифровые продукты также может быть произвольным, просто потому что мы не понимаем, насколько трудоёмко сделать ту или иную систему. С подобным диктатом цифровых экспертов необходимо бороться, важно делать работу IT-компаний и специалистов прозрачной и конечно, повышать уровень цифровой грамотности неспециалистов.

В Европейском союзе соответствующие акты уже принимаются. Отдельное внимание в них уделяется, например, необходимости объяснять широкой общественности механизм хранения персональных данных, сроки их хранения и т.п.

Оксана Запорожец: Я хотела бы добавить, что цифровизация создаёт новых агентов, например, те же платформы. И эти платформы и технологические системы меняют реальность. Одна из глав нашей книги, написанная Галиной Орловой и Джереми Моррисом, посвящена тому, как горожане начинают противостоять платформам и алгоритмам.

Люди понимают агентность платформ и учатся с ними коммуницировать. Происходит очень важная вещь — расколдовывание. Этот термин ещё в начале XX века ввел Макс Вебер, когда говорил, что в модерном городе происходит обнажение логики городской жизни. Расколдовывание происходит с помощью, например, создания и внедрения расписания движения городского транспорта или графиков работы учреждений. Благодаря расколдовыванию горожане получают возможность планировать свою жизнь, выбирать оптимальные способы действия. Такая же открытость должна быть и в отношении цифровых систем.

Хотелось бы тут отметить роль городских онлайн сообществ — районов, домов, каких-то других территориальных объединений. В современном городе они становятся очень важными игроками. Они судятся с властями, отстаивают общественные интересы и выступают своего рода школой гражданского активизма, в которой одни жители рассказывают другим, как защищать свои права, например, подавать жалобы и т.п.

Важно признать значимость таких цифровых платформ, где горожане обретают возможность стать агентами, заявлять о своих интересах и вести переговоры с властями на своих условиях.
IQ

Автор текста: Селина Марина Владимировна, 2 февраля, 2022 г.