Сюрреалистический бестиарий «Слова о полку Игореве»

Сравнение переводов одного и того же текста позволяет увидеть то, что сложно транслировать из одной культуры в другую. Доцент Школы лингвистики НИУ ВШЭ Борис Орехов, собравший для своего сайта большинство существующих переводов «Слова о полку Игореве», рассказал IQ.HSE об одной из самых необычных версий «Слова» и о том, как интерпретация образов животных в нем выявляет различия культурных кодов. 

Шекспир, Хеопс, Кносс и «Слово»

«Слово о полку Игореве», по мнению исследователя, входит в число самых магнетических артефактов мировой культуры — наряду с пирамидой Хеопса, Кносским дворцом, Фестским диском и пьесами Шекспира. «Слово» притягивает, в том числе, непрофессионалов своей внутренней энергетикой, харизмой, необычной поэтикой. Не случайно возникают все новые переводы древнерусского текста, в том числе за рубежом. Одним из самых любопытных случаев стал перевод «Слова о полку Игореве» французским поэтом-сюрреалистом Филиппом Супо (Philippe Soupault, 1897-1990). Его книга «Chant Du Prince Igor» (буквально — «Песнь о князе Игоре») вышла в Швейцарии в 1950 году всего в 264 экземплярах и стала библиографической редкостью. Ей и посвящена статья Бориса Орехова «Средневековый бестиарий в сюрреалистическом контексте: к вопросу о переводе “Слова о полку Игореве” Филиппом Супо».

Супо знаменит не только поэзией, но также прозой, переводами и воспоминаниями. Хорошо известен его «рассказ о времени и о себе» – «Мемуары забытого» (Mémoires de l’Oubli, 1981). Наряду с Андре Бретоном Филипп Супо был одним из основателей дадаизма, а затем — сюрреализма. Вместе они написали главное сюрреалистическое литературное произведение — прозаическую книгу «Магнитные поля» (Les Champs Magnetique, 1919). И, хотя это художественное направление впоследствии сильно изменилось, Супо до конца жизни оставался авангардистом. Оптика, через которую он рассматривал «Слово о полку Игореве», довольно сложна. Это французская культура и литература, включая средневековые бестиарии, а также сюрреализм и личный, артистический «окуляр».

Однако между бестиарием у Супо и анимализмом самого «Слова» есть существенная разница.

Люди, львы, орлы и куропатки

Анимализм «Слова о полку Игореве» (конец XII века, первое издание —1800 год) проявляется двояко. С одной стороны, многие персонажи сравниваются с животными: соколами (например, князья, включая Игоря), волками (половецкие ханы Кончак и Гзак). Брат Игоря Всеволод назван «буй тур», жена Игоря Ефросинья Ярославна говорит, что полетит птицей (предположительно — кукушкой) по Дунаю. С другой стороны, действие обрамлено животным орнаментом. Мир «Слова» населен птицами (галками, воронами, кречетами) и зверями (это лисы, волки и пр.).

Из статьи Бориса Орехова и Марии Рыбиной «Животный мир “Слова о полку Игореве” в переводе Филиппа Супо “Le Chant de Prince Igor”»: «“Слово” выделяется на фоне других древнерусских произведений большей непосредственностью изображения животного мира. В большинстве средневековых текстов животные выступают как символические функции, а автор “Слова” часто отталкивается от наблюдений за поведением животных в естественной среде, чем от литературной традиции». 

Орехов Борис Валерьевич
Доцент Школы Лингвистики НИУ ВШЭ

Откуда в «Слове о полку Игореве» такой зооморфный орнамент?

В отличие от многих, более загадочных свойств «Слова о полку Игореве», это как раз там объясняется. В самом начале «Слова о полку Игореве» автор говорит читателям, что он станет рассказывать историю Игоря не так, как это делал «вещий Боян». Повествователь уважает своего предшественника, но хочет дистанцироваться от его традиций, вести рассказ по-новому.

Что значит по-новому и что значит — как Боян? Зооморфный стиль, когда каждое действующее лицо заменяется метафорическим животным, — и есть стиль Бояна. Автор «Слова» даже специально показывает это, говоря: «А как бы сказал Боян? Он сказал бы, что это галки, лисы, волки, соколы. А мы будем говорить не о галках и лисицах, а о людях, реальных князьях и их дружине».

В то же время, повествователь, хотя и пытается абстрагироваться от стиля Бояна, сильно от него зависит и поэтому иногда сам на него сбивается. В результате появление галок, лисиц и прочих животных получается все-таки во многом литературно обусловленным.

Пора, наконец, восстановить в правах и белку. Она спряталась в самой популярной идиоме из «Слова» — «растекаться мыслью по древу». Как мы знаем благодаря реликтам древнего языка в диалектах, «мыслью» называли как раз белку, а глагол «растекаться» (или «течь») был вполне рядовым глаголом движения, не обязательно связанным именно с жидкостями. В XIX веке он еще использовался в возвышенном контексте — например, в «Анчаре» у Пушкина: «И тот послушно в путь потек». Так что белка в «Слове», видимо, просто бегает «по древу». Ее соседи по тексту тоже перемещаются обычным для них способом, в привычной среде: «шизый орел» — под облаками, а «серый волк» — по земле. А дерево с шустрым зверьком в этом месте весьма логично, поскольку связывает вместе небо и землю, то есть верхний и нижний миры. Такая модель мира в мифологии была естественной для многих народов. Если бы мы сразу увидели в этом фразеологизме белку, то трактовали бы его иначе — не как многословие и привычку «лить воду». 

Нетипичный бестиарий

В заголовке статьи есть слово «бестиарий». Это довольно популярной жанр средневековой литературы — европейской в особенности, но и русской тоже (на Руси был известен сборник «Физиолог»). Бестиариям присущи нравоучения. Есть ли в «Слове» такой дидактизм?

Нравоучения в «Слове», конечно, есть, и это центральный момент в тексте композиционно. Примерно в середине произведения сначала Святослав, а затем и автор упрекают князей за разобщенность и то, что они ставят личные интересы выше интересов Руси. Эта внутренняя вражда, как мы знаем, действительно дорого обойдется русским уже совсем скоро, с приходом татаро-монгол. Для «Слова» нравоучения естественны, как для средневековой литературы в целом. Кстати, для древнерусской литературы бестиарии – не самый привычный жанр. В нашем регионе преобладали летописи, жития святых и некоторые другие жанры, задававшие вектор литературного развития. Так, «Житие протопопа Аввакума» ломает привычные каноны, но при этом ориентируется на известные агиографические образцы.

Проступает ли в версии Супо традиция басенной нравоучительности, идущая со времен Эзопа и подхваченная Лафонтеном?

Зооморфные образы и связанная с ними нравоучительность существовали еще до Эзопа. Он не был создателем традиции, он просто ее оформил так, что остался в культурной памяти. В фольклоре тоже есть специальный поджанр — сказки о животных, имеющие и нравоучительную прагматику. Связь с этой традицией у многих французских литераторов, видимо, сохранялась. В то же время, в ХХ веке, в его середине, она была уже во многом расшатана. Нравоучительность, видимо, не слишком близка Супо.

Любопытно, что, хотя для древнерусской литературы бестиарии не очень типичны, в зодчестве они представлены убедительно. В барельефах Дмитриевского собора во Владимире встречаются грифоны, львы, кони, птицы. Животные есть в книжных миниатюрах XI века: в Остромировом Евангелии, «Изборнике Святослава». Иллюстрации к «Chant Du Prince Igor» отчасти напоминают эти барельефы.

Собственно, образов животных не избегали и средневековые восточнославянские писатели, как мы видели это по зооморфной стилистике того же Бояна. Просто эти животные не собирались в упорядоченные каталоги, те самые бестиарии, по сути, средневековые словари-справочники о животных. Так же и в книжных миниатюрах: зооморфные элементы вплетались в геометрические и растительные орнаменты, были органической частью рисунка, но не побуждали к систематизации.

Ярославна в образе птицы; лев готовится к нападению

Аутентичная экзотика

Как Супо понимал сюрреализм и что его привлекло в «Слове»?

Не только тексты, но и поведение Супо было авангардным. Как и многие другие поэты, например, символисты, он занимался жизнетворчеством, выстраивал собственную биографию. Четкой границы между литературным поведением и поведением в жизни для него, пожалуй, не существовало. Сюрреалисты были скандалистами. Известен эпизод, когда во время встречи с американским поэтом У. Х. Оденом Филипп Супо вылил кофе на голову служанке. Оден осадил его, сказав примерно так: «Что ты творишь? Ты же здесь не в своем сюрреалистическом кругу. Веди себя прилично».

Один из ярких примеров того, где с сюрреализмом Супо мог сойтись текст «Слова», – это центральная часть древнерусского произведения, сон Святослава. У сюрреалистов была собственная мифология, и центральное место в ней занимало как раз понятие сна, грезы, мечты (англ. dream, фр. rêve). Сон для сюрреалистов — такое же важное понятие, как голубой цветок для романтиков.

Нет сомнения, что Супо воспринимал сон в «Слове» сквозь призму своего собственного представления о снах, их креативной и мистической энергии. Этот эпизод мог стать одним из тех крючков, которые и притянули поэта-авангардиста к тексту. Сон в «Слове» действительно непростой, это сон-предсказание, событие мистическое. Святослав во сне увидел, что произошло с Игорем и его дружиной. А потом бояре подтвердили, что Игорь потерпел неудачу. Есть и другие эпизоды: так, перед побегом Игорь спит, потом не спит. Думается, это тоже важно для поэта-сюрреалиста. Сновидческий контекст программирует дальнейшие события.

Значимы все «оптические приборы», сквозь которые Супо воспринимал древнерусский текст. Наряду с тем, что он француз, отягощенный всем багажом своей культуры, он еще и авангардист. И здесь он тоже видит нечто своеобразное, то, что заметит не всякий француз. Во Франции была сильная школа модернистской литературы, но в то же время во французском сознании заложена классицистическая эстетическая программа, требующая стройности, без дисбалансов. Неспроста европейский классицизм образцово проявил себя во Франции, но не в Англии.

И правда, у французов были мощный теоретик классицизма Буало, были драматурги-классицисты Мольер и Расин.

А у англичан был Шекспир, центральная фигура английской литературы, но классицисты его очень не любили, считали «неправильным». Англичане так до конца классицистами и не стали. Французы умеют и любят быть правильными, классичными.

Насколько Супо привлекала этнографическая экзотика «Слова»?

Сюрреалисты целенаправленно стремились к экзотическому. Они не столько старались его изучить, сколько присваивали, абсорбировали. Это своего рода «культурная колонизация». Бретон, например, интересовался произведениями искусства народов Океании. В этом искусстве сюрреалисты видели первобытный дух, нередактированный, необработанный, – творчество «par excellence», как и в «Магнитных полях». «Слово о полку Игореве» не то чтобы стилистически похоже на маски индейцев или на искусство народов Океании, но оно достаточно экзотично, малознакомо французам, так что занимает ту же нишу.

«Слово» воспринималось как артефакт древнего наивного искусства, примитивизма?

В некотором смысле, да. Но примитивизм бывает разный: как попытка возродить творчество автохтонных народов и как попытка создать собственную эстетику, которая отбрасывала бы то, что было наработано академической школой XIX века. Это примерно та же реакция, которая привела в свое время к появлению импрессионизма.

Или постимпрессионизма, как у Поля Гогена.

Другое дело, что, являясь авангардистом, Супо, тем не менее, никуда не ушел от того багажа французской культуры, который нес с собой. Он был очень образованным человеком с хорошей французской «прошивкой». Прекрасно зная европейскую средневековую культуру, бестиарий, «Песнь о Роланде», «Роман о Ренаре», он и «Слово» воспринимал через эту оптику.

Как поэт и художник сказали новое «Слово»

К тому времени, когда Супо взялся за перевод «Слова о полку Игореве», уже существовало несколько французских версий этого текста. Почти все они были прозаическими и стремились передать букву, а не дух произведения. Как Супо познакомился с текстом «Слова о полку Игореве»?

Он был очень общительным, сотрудничал со всеми, с кем только можно, хотя предпочитал авангардистов представителям традиционной эстетики. Русского языка он не знал, но знал английский, переводил на французский модернистские произведения (например, Джеймса Джойса и Уильяма Блейка). Среди друзей Супо был русский эмигрант Первой волны, художник-график и мультипликатор Александр Алексеев (Alexandre Alexeieff). Это очень небанальная фигура, недостаточно известная в России, но весьма значимая для Франции. Там Алексеев занимался изобразительными практиками. Он считается родоначальником французской анимации, представителем экспериментального кинематографа.

Так, Алексеев в 1931 году придумал игольчатый экран, когда множество иголок определенным образом выдвигаются из плоскости, и тем самым создается объемное изображение. Меняя длину, на которую выдвигаются иголки, мы можем покадрово изображать движение. Это занятное устройство стало важным этапом для европейской анимации. Александр Алексеев подрабатывал тем, что иллюстрировал переводы русской классики на французский язык. Так, он иллюстрировал Гоголя, Достоевского, Пастернака. Однако есть разница между тем, что он рисовал для переводов русских классиков XIX века, и тем, как он проиллюстрировал «Слово о полку Игореве».

Все те переводные книги с иллюстрациями Алексеева были сравнительно массовыми. А эта книга — «Chant Du Prince Igor» — уникальна. Каждый из 264 экземпляров пронумерован. Алексеев нарисовал офорты к разным эпизодам «Слова», благодаря которым книга и является музейным экспонатом. Кстати, впоследствии этот перевод никогда не переиздавался полностью. «Chant Du Prince Igor» выставлена на витрине, под стеклом, в Музее книги Российской государственной библиотеки. Там уникальные книги: например, маленькая средневековая студенческая книжка — издание Псалтири для бурсаков, внутри которой вырезано специальное углубление для фляжки. Есть брянская газета времен войны, напечатанная на бересте (бумаги в это трудное время не хватало). И среди всего этого великолепия — труд Супо и Алексеева.

Алексеев исполнил роль переводчика, сделал подстрочник для «Слова»?

Дочь Алексеева утверждает, что перевод «Слова» был полностью его инициативой. Тем не менее, конечно, Супо и Алексеев работали вместе. Они договорились, что Супо оформит перевод стихами, а Алексеев ему подскажет, что и как сказано в русском тексте. Мы не можем отрицать, что Александр Алексеев ошибался при переводе, потому что он, видимо, делал подстрочник. Но, так или иначе, конечный вид текста – это было, видимо, решение Супо. Потому что «Слово» впервые переведено стихами за 130 лет со времени первого перевода. Ошибался и Супо. Это видно при переводах образов, связанных с животными. Он исходил из установок, связанных, в том числе, с бестиарной традицией. Но дело, конечно, не в том, чтобы обвинить Супо или Алексеева в этих ошибках. Ошибки — это ценный материал для исследования культуры.

Песня о Соколе

В каких образах видны экстраполяции французской семантики на русский текст?

Один из ярких образов в начале «Слова», на примере которого автор показывает разницу между стилем своим и Бояна, – это образ соколиной охоты. Есть лебеди и соколы. Певец, автор исполняемого текста, по всей видимости, уподобляется охотнику, который выпускает десять соколов на стаю лебедей. Это проблемное место, которое, как видно по переводам, многим непонятно.

А значение этого образа очень простое, и автор даже объясняет его. Он говорит: «Боян про этот процесс создания текста сказал бы так: "Я пускаю десять соколов на стаю лебедей. И та лебедь, которую первой схватит сокол, будет петь песню первой". Но на самом деле все не так, говорит автор «Слова». Не соколов будут пускать на стаю лебедей, а десять пальцев положат на струны». Соколы – пальцы, струны – лебеди.

И это почему-то многим неясно. Некоторые переводчики считают, что тот сокол, который первым схватит лебедя, будет петь песню первым. Но ведь за соколом не водится особых певческих свойств, а про лебединую песнь знают все. В то же время, странно, что тот, кого схватили, будет петь песню.

Для Супо смысл этого образа тоже не был очевиден. В тексте он вообще не пишет про десять соколов. У него просто соколы. А если у тебя нет десятки, которая ассоциируется с пальцами, то ты явно думаешь в какую-то другую сторону.

Во французской культуре есть сильный образ соколиной охоты. Но этот образ в литературе и изобразительных искусствах (например, в гобеленах) осмысляли совсем не так, как в «Слове». Традиционная семантика для соколиной охоты – любовный поединок. Сокол – мужчина, лебедь – женщина. Речь шла о любовной игре на первом этапе знакомства.

Текст соколиной охоты имел и куртуазные, связанные с французским двором коннотации. Помимо королевской охоты с соколами как таковой, он ассоциировался с турнирами. Будучи символом победы в состязании, сокол часто служил знаком расположения Прекрасной дамы. И, видимо, для Супо первичная семантика текста «Слова» оказалась заслонена. Он перевел так, как увидел сквозь призму французской культуры.

И это не ошибки, а важные факты, которые позволяют понять, как адаптируется текст для чужой культуры. Зооморфные образы оказались хорошим индикатором.

Борис Орехов и Мария Рыбина в статье «Животный мир «Слова о полку Игореве» в переводе Филиппа Супо “Le Chant de Prince Igor”» отмечают: «Большая часть животных в “Слове” и во французских бестиариях совпадают, однако в последних доминирует символический план». Пример тому — образы волка и ворона. Волк, часто встречавшийся в архитектурном декоре церквей, был одной из эмблем дьявола и олицетворял алчность и жестокость. Ворон являлся символом долголетия и постоянства. В античности он служил аллегорией лжи, в христианской иконографии стал обозначать порочность. 

Плененный князь в виде Сокола

Орнитология

Соколам уподобляются и русские князья в тексте. В этом образе у Супо есть аберрации?

Для Супо это, видимо, естественный, легко транслируемый образ. В европейской традиции сокол – символ честолюбия и стремления к власти, знак высшего сословия. Изображения сокола на руке дамы или сеньора фигурирует на многочисленных печатях, медалях и манускриптах. К тому же сокол – боевая птица, князья – воины, поэтому тут у Супо нет искажений.

Правда, на иллюстрации сокол изображен как мощная, почти железная птица, которая по профилю и очертаниям напоминает арийского орла. «Тоталитарная птица», — замечает Борис Орехов. Такие ассоциации, по его мнению, вполне возможны, учитывая, что перевод вышел после Второй мировой войны. Но сама гамма этой картинки — тепло-золотая, не агрессивно-металлическая.

Боевые птицы, князья-соколы

Ярославна, жена князя Игоря, собирается лететь кукушкой – «зегзицей по Дунаю». Супо сохранил это сравнение?

Да, он следует за той традицией, которая видит в неведомой «зегзице» кукушку. Ведь некоторые переводят – «кукушка», а некоторые просто транслитерируют непонятное слово «зегзица». И здесь есть два варианта: либо переводчик сам что-то придумывает, либо он опирается на уже существующую филологическую традицию. Как поступал Алексеев, мы не знаем. Скорее всего, он действовал как дилетант, не пытался что-то про это читать. Он был настроен на собственное творческое восприятие текста. Но все французские переводчики в этом месте едины и пишут просто «кукушка».

В тексте «Слова» часто фигурируют галки. Как пишет Орехов, Супо заменил их на более привычных для французской литературы ворон. Они часто появляются в баснях, традиция восприятия ворон есть и в текстах самих сюрреалистов – Филиппа Супо и Робера Десноса. Выбор переводчика здесь может быть связан именно с наличием у слова «культурной памяти».

А как Супо видит Дива – самого загадочного зооморфного персонажа «Слова»?

Текст «Слова» устроен так, что Дива можно не интерпретировать. Супо так и поступает, потому что с этим персонажем ничего не происходит, он просто кричит откуда-то сверху.

Авторитарные переводчики, стремящиеся внушить свою точку зрения читателю, что-то специально добавляют прямо в тексте. Например, пишут: «Див, крыльями захлопав, закричал», и мы понимаем, что переводчик считает этого персонажа птицей. Кто-то добавляет другие пояснения, из которых видно, что Див воспринимается как представитель низшей (языческой) мифологии. У Супо в этом месте все спокойно, хотя число интерпретаций этого места у ученых не поддается подсчету. Эта история так же бесконечна, как отражения двух зеркал, поставленных друг напротив друга. Мы можем так нескончаемо идти вглубь, если мы возьмем любой «темный» фрагмент «Слова».

Тень Ахилла

Где Супо еще проявляет «бестиарность» мышления?

Одно из непонятных мест, которое переставляют в разных переводах и читают по-разному (в исходном тексте рукописи слова графически не членились), — о том, что «полозы ползоша». Кто такие полозы, что они ползали, – не очень ясно, и это место перебрасывают в разные части текста, подразумевая ошибку переписчика либо издателя. Супо же уверенно пишет «serpents» — «змеи».

У змей много разных коннотаций во французской культуре, хотя, видимо, специального значения нет.

Сразу вспоминается Индия и рассказ Киплинга «Рикки-Тикки-Тави».

Да, это английский взгляд на предмет, инспирированный колониальным индийским влиянием. А у французов особого символического значения для змей, видимо, нет.

«Яр тур» (или буй тур) Всеволод, брат князя Игоря

А «буй тур», или «яр тур» Всеволод, брат Игоря? Каким его видит Супо?

Тут как раз есть специальная семантика во французской культуре — понятие быка. Слово «тур» можно по-разному передать. Возможно, это прозвище Всеволода. Может быть, это попытка метафорически показать его силу и ярость на поле битвы. Но Супо уверенно отождествляет его с «taureau» – быком.

Возникают ассоциации с быками в наскальной живописи французских пещер.

Да, но это только один из смысловых слоев. Переводчики-французы (Кульманн, Вольский, Пигетти) обращались к явно экзотическому и книжному «aurochs» – «зубр, тур, первобытный бык». Другие переводчики (Супо, Грегуар, Бланкофф) находят иное решение, используя близкую по значению риторическую формулу «taureau furieux» («яростный бык»). Набор смыслов, стоящих за этими клише в русской и французской культурах, все же различен. Дикий и опасный тур «Слова» трансформируется в не менее свирепого, но все же одомашненного быка – «taureau». Из коннотативного поля исчезает компонент охоты, важный для характеристики Всеволода. Эта формула восходит к античному эпосу во французском переводе. Для французского читателя за образом Всеволода встает тень Ахилла, которую мы не могли бы ожидать в оригинальном тексте.
IQ 

Автор текста: Соболевская Ольга Вадимовна, 4 апреля, 2018 г.