Яков Паппэ: посткризисное развитие – повестка дня на среднесрочную перспективу

Почти все серьезные экономисты сегодня согласны с тем, что падение в мировой и российской экономике почти наверняка прекратилось. Настает этап выхода из спада. Свою дорожную карту выхода из кризиса предлагает Яков Паппэ

Те, кто ожидает «второй волны» или W-образного сценария в явном меньшинстве. Что касается России, то нет серьезных разногласий и по вопросу о том, когда будет достигнут предкризисный максимум производства (или иными словами, завершится выход из кризиса). Это  произойдет в 2011 или 2012 гг. 

Это означает, что в 2008-2012 гг. ничего драматического с отечественной экономикой не произошло и не произойдет. И ее место в мире тоже принципиально не изменится. Конечно, если не равняться с Китаем и Индией, которые  за это время сделают очередной шаг вперед. Но пора уже признать – медведь дракону (и слону) не товарищ и не соперник. Основным и с теоретической, и с практической точки зрения теперь становится вопрос о том, какими темпами и на какой основе будет происходить посткризисный рост в среднесрочной перспективе. Для оптимизма оснований не много.

Эндогенный (на внутренних факторах) темп роста, который может генерировать российская экономика при ее нынешней отраслевой и секторальной структуре и при среднеблагоприятной мировой конъюнктуре, составляет 2-3%. Очень благоприятная внешняя конъюнктура (то есть высокие в среднем цены не только на нефть и газ, но и на металлы и другие товары нашего традиционного экспорта) позволит увеличить темпы до 4-6%. Более высокая динамика потребует сочетания высоких сырьевых цен, больших объемов дешевых денег и экстраординарных интересов международных инвесторов именно к России. Такое сочетание мы видели в середине 2000-х гг., но ожидать его повторения если и можно, то лишь в отдельные краткосрочные периоды. 

Однако 4-6% – неудовлетворительные темпы роста, если ставить перед экономикой сколько-нибудь амбициозные задачи. Например, не отстать от Бразилии и хоть как-то приблизиться к развитым странам. Напомню и то, что удвоение ВВП за десять лет требует ежегодных темпов чуть более 7%. Таким образом, возникает старый вопрос о новой структуре экономики, новой модели развития и новой повестке дня. Начало выхода из кризиса – хорошее время не только говорить об этом, но и пытаться сделать что-то действительно серьезное.

Пару лет назад власть уже предложила два, по сути не противоречащих друг другу, варианта такой повестки. Первый: акцент на максимальное развитие внутреннего рынка и работу отечественной промышленности преимущественно на него. Второй: инновационный прорыв, т.е. массированный выход на мировой рынок с высокотехнологичной продукцией. На мой взгляд, оба варианта одинаково нереалистичны. 

Начнем с того, что российский внутренний рынок – это 140 млн. небогатых потребителей (а в будущем – и того меньше). Такого количества явно недостаточно для успешно развивающегося бизнеса в подавляющем большинстве отраслей современной промышленности.  Можно ли представить себе, например, производство чипов или мобильных телефонов, которое ориентируется на одну страну (или группу стран) такого размера, как Россия? А могла бы стать успешной бразильская Embraer, продавая свои самолеты только бразильским авиакомпаниям? Бизнес, ограниченный рамками отдельного государства, региона, города может быть успешным только для части средней промышленности и сферы услуг (традиционного обслуживания). Для всех остальных настоящий успех немыслим без выхода продукции во внешний мир.

Конечно, при хорошем раскладе эти 140 млн. потребителей будут достаточно быстро богатеть. Но это, скорее всего, лишь ухудшит ситуацию для отечественного производителя. Современный рынок – это рынок не товаров, а брендов. Попробуйте убедить богатеющих россиян, что нужно покупать не итальянскую одежду, не французскую парфюмерию, ездить не на испанские курорты и т.д. В России нет сколько-нибудь значимого количества брендов, которые бы устраивали отечественного потребителя даже при нынешнем его уровне доходов. Становясь состоятельнее, он  еще больше будет потреблять импортные товары и услуги. (Исключение – продукты питания, поскольку значительную часть россиян непонятным образом убедили в том, что наша продукция натуральная, а иностранная – сплошная химия. Но обеспечить таким образом конкурентные преимущества, например, российской обуви или мебели невозможно).

Второй вариант повестки, предлагаемый властью – высокотехнологичный прорыв в мир. Вариант мобилизующий, вдохновляющий и не выглядящий фантастически. Уже сегодня есть десятки примеров экспорта отечественной высокотехнологичной продукции, а в будущем, можно надеяться, их будут сотни. Но как основа экономической стратегии это, на мой взгляд, не пройдет.

Сектор высоких технологий обычно делят на два больших сегмента. Первый – информационные и биотехнологии, фармацевтика, медицина. Здесь Россия отстала от лидеров на десятилетия (за исключением ряда узких направлений). Во втором сегменте – так называемый «тяжелый хай-тек» – наши позиции весьма серьезны. Однако мировое предложение на соответствующих рынках, как правило, в разы превышает потенциальный мировой спрос. Там можно захватить и обустроить только некоторые небольшие ниши, которые определяются не только (и не столько) истинной конкурентоспособностью, но и неэкономическими предпочтениями потребителя. Это в полной мере относится к рынкам услуг по строительству АЭС, запуску космических аппаратов и, конечно же, рынкам вооружений и военной техники. То есть именно к тем, на которых наша продукция по соотношению цена-качество занимает лидирующие позиции.

Одна из последних иллюстраций этого тезиса – банкротство СП «Sea Launch» («Морской Старт»), учредителями которого являются РКК «Энергия» (Россия), НПО «Южное» (Украина), «Boeing» (США), «Aker Kvaerner» (Норвегия). Между тем, это СП – действительно пример технологичного прорыва. Все четыре учредителя в своих областях – в числе бесспорных мировых лидеров. И услугу предложили уникальную: запуск космических аппаратов с морской платформы на экваторе. Тем не менее, после многолетних попыток найти заказчика последовало банкротство. Дело в том, что потенциальный спрос на рынке космических запусков примерно в три раза меньше мощностей, которые есть в мире: у американцев, русских, европейцев и китайцев. Нетрудно догадаться, что эти мощности создавались совсем не для запуска коммерческих спутников.

Резюмирую. Прорыв с высокотехнологичной продукцией (а точнее, с высокотехнологичными финальными системами) – неправильная повестка дня. Она приведет нас к усилению роли государства в экономике, к большим затратам денег, если они есть, и к большим долгам, если их нет, но к очень скромным успехам.

Представляется, что наиболее реалистичная средне- и долгосрочная повестка дня иная. Во-первых, нужно всячески поддерживать и усиливать экспортную ориентацию экономики, особенно обрабатывающей промышленности, сельского хозяйства и транспорта. Хотя бы потому, что это позволит избежать ошибок при выборе отраслевых приоритетов. Напомню об опыте Южной Кореи – самый яркий за последние 60 лет пример крупной страны, которая на глазах одного поколения превратилась из отсталой в весьма развитую. Южная Корея сделала основную ставку на экспортную ориентацию экономики. Там всегда была очень высокая роль государства, и проводилась активная промышленная политика. И, если верить стандартным учебникам экономики, это должно было привести к большому количеству ошибок, растрате ресурсов и неэффективности. Однако не привело. Дело в том, что государство поддерживало только те компании и тех предпринимателей, кто самостоятельно добивался успеха в экспорте своей продукции. Государство само не определяло приоритеты и не выбирало чемпионов. Оно предлагало бизнесу: выходи в мир, конкурируй, побеждай и только после этого получай поддержку. Самую мощную и даже не вполне рыночную. Замечу, что российские власти в 2006-08 гг. пытались делать строго наоборот: сначала «вычислить» и «нарисовать» чемпионов, дать им деньги и административный ресурс, а только потом посмотреть, как они будут работать.

Полагаю, что для нас, как и для Южной Кореи, единственно успешным вариантом развития может быть ориентация на максимальную открытость экономики и экспортную экспансию. На мой взгляд, продавать мы сможем, скорее, не финальные системы (товары и услуги), а материалы для них, детали, элементы, узлы, составные части и т.д. Словом, перспективной представляется  стратегия  максимального встраиванию российской обрабатывающей промышленности, строительства, транспорта, финансовой сферы в мировые цепочки создания стоимости (технологические цепочки) в качестве младших кооперационных партнеров. Схема проста: мы делаем что-то частично в кооперации с международными партнерами, работая, таким образом, на весь мир.

 Можно возразить, что наибольшую выгоду в такой цепочке получает именно тот, кто делает финальную систему или доводит ее до конечного потребителя. Однако экономика – не игра с нулевой суммой. Сначала  неплохо бы занять в мировом хозяйстве вторые-третьи позиции, а там посмотрим.

Транснациональные технологические цепочки – неотъемлемая черта современной мировой экономики. Скажем, крылья для новейшей модели Boeing 787 Dreamliner будут изготавливать японцы – лучшие в мире по производству изделий из композитных материалов. При этом собственных гражданских самолетов Япония не строила как минимум с 1945 г. и лишь совсем недавно объявила о планах создать к 2015 г. свой региональный самолет. Хорошо понятно, что шестидесятилетний перерыв был связан далеко не только с политическими соображениями. 

В России также есть очень важный, практически незаменимый для Boeing кооперант. Это уральская компания «ВСМПО-Ависма» – мировой лидер в производстве титана и титановой продукции. Без них Dreamliner как коммерческий проект не состоится, так же, как и без японских крыльев. Кстати, российские научно-технические компании участвовали и в конструкторских работах над Boeing 787. Только что упоминавшаяся «ВСМПО-Ависма» – ключевой партнер не только для Boeing, но и для Airbus. Что  еще более примечательно, поскольку из географических соображений (но не только их них) именно Западная Европа – наиболее привлекательный и перспективный кооперант для российских предприятий.

Одновременно, на мой взгляд, нужно стремиться к максимальному увеличению экспорта конечной продукции среднетехнологичной (и даже низкотехнологичной) обрабатывающей промышленности. Миру нужны не только компьютеры, но и тракторы, и лопаты. Российская (а точнее, советская) индустриальная традиция позволяет работать в этой нише с приемлемым качеством и издержками. 

Успешная реализация предложенного варианта, на мой взгляд, могла бы обеспечить отечественной экономике приемлемые темпы роста и в какой-то мере ослабить ее зависимость от конъюнктуры мировых сырьевых рынков. Кроме того, она дала бы шанс на сохранение и развитие наиболее проблематичной на сегодня части нашего производственного потенциала. Речь идет о средних предприятиях обрабатывающей промышленности, расположенных в городах, не входящих в первую пятерку. Эти предприятия, в свою очередь, должны будут существенно измениться, прежде всего институционально и менеджериально. Управленец ординарного провинциального завода должен будет мыслить и действовать в рамках мирового рынка своей продукции.  Т.е., может быть, немного утрируя, четверть года он находится за границей на международных выставках и у клиентов (проклиная судьбу, оторвавшую его от семьи и дома), регулярно проводит обязывающие переговоры по телефону на английском языке и т.д.  Словом, «уровень интернационализации» основной массы российских промышленных  менеджеров должен стать не ниже, чем у сегодняшних профессионалов фондового рынка и инвестбанкиров.

Должен заметить, что у России помимо Китая и Индии есть серьезные конкуренты по части и встраивания в международные технологические цепочки, и экспорта среднетехнологичной промышленной продукции.  Речь идет о наших западных соседях: Польше, Украине и Турции. У них почти такая же по квалификации и стоимости рабочая сила, примерно аналогичного качества основные производственные фонды, сопоставимый образовательный потенциал. В сумме они почти тождественны России по всем количественным показателям, а по всему комплексу параметров значительно ближе к ЕС – нашему потенциальному основному кооперанту. Пока некоторые качественные преимущества у России перед этими странами имеются, но надолго ли?

В дискуссиях по тематике данной статьи обычно возникает еще две темы. Первая – не может ли рынок стран СНГ, население которых суммарно сопоставимо с российским, рассматриваться (по крайней мере, в перспективе) как «почти внутренний» для российских производителей? Представляется, что  подобные надежды ничем не оправданны.

Возьмем три самых крупных члена этой организации. Украина явно выбрала европейский вектор развития и будет стремиться максимально подстраиваться под стандарты, нормы и правила ЕС. В экономике она для нас прямой конкурент, в политике – скорее противник. И никакими разговорами про славянское братство делу не поможешь. Казахстан – наш очевидный соперник по таким важным позициям, как нефть, зерно, цветные металлы. В своей модернизации он ориентируется на западные и восточные технологии и фирмы. Единственный плюс – лояльное отношение к россиянам, русскому языку и российским инвестициям. Узбекистан для отечественных производителей может быть и рынком сбыта, и источником дешевой рабочей силы. Но, во-первых, это государство небогатое, а во-вторых,  нет оснований ожидать от него ориентации на тесные отношения с РФ.

Вторая тема – гипотетическое вступление России в ВТО. В первой половине 2000-х гг., когда оно казалось близкой реальностью, проводились многочисленные исследования возможных последствий. Разные авторы, использующие разные методы, приходили к примерно одинаковому выводу: в целом для экономики результат нейтральный. Некоторые отрасли промышленности и регионы выигрывают, но не очень существенно, некоторые – проигрывают, но тоже незначительно. А исходя из общих принципов ВТО очевидно следующее: для российских производителей усиливается конкуренция с иностранцами на внутреннем рынке и облегчается выход на внешние. В том числе, для транснациональной кооперации.

Яков Паппэ, ведущий научный сотрудник ИНП РАН

28 сентября, 2009 г.