История под надзором

Разгромный отзыв в научном журнале мог поставить крест на карьере советского ученого. С неугодными расправлялись при помощи идеологических рецензий. Однако количество последних было сравнительно небольшим, а академическая этика и профессионализм чаще брали верх, утверждает Сергей Матвеев. Он изучил около 500 рецензий в исторической периодике 1930–1950-х годов — изданиях «Вопросы истории», «Новая и новейшая история», «Советская этнография», «Вестник древней истории»,«Преподавание истории в школе», «Советская археология»,«Вестник Московского университета». 

Коллективное сознательное

Научных исторических журналов в СССР 1930–1950-х годов выпускалось достаточно много: более 10 общесоюзных и университетские вестники. Рецензии в них обычно выходили в разделе «Критика и библиография» — от трех до шести публикаций в номере.

Монографий и сборников, получивших свыше одного отзыва в центральных отраслевых периодических изданиях («Вопросы истории», «Новая и новейшая история»), тогда почти не было. Но это не свидетельство качества или успеха книг. От двух рецензий получали лишь идеологически важные работы — сочинения классиков марксизма-ленинизма, издания по истории СССР и коммунистической партии.

Публикация нескольких отзывов на новую книгу в логике плановой экономики считалась расточительной, а в логике государства — необязательной. «Советская историческая наука сталинского периода не приветствовала разнообразия мнений и стремилась говорить не от лица конкретных авторов, а от лица коллективного субъекта — “ученого-большевика”, “ученого-марксиста”», — отмечается в исследовании.

Законы жанра

Рецензии делились на три вида:
 обзорные — сообщения о появлении книги с пересказом содержания. Выходили чаще других (в исследовании их более 75%), преимущественно в тематических журналах — «Вестник древней истории», «Советская археология», «Советская этнография» и проч.;

 научно-полемические – оценка работы в контексте научной проблемы;

 идеологические — критика авторов с точки зрения марксистско-ленинского понимания истории.

Независимо от вида, действовали единые правила:

 рецензии не имели заглавий или публиковались под нейтральными заголовками («Новая книга про Древний Египет», «Интересное исследование античного полиса» и т.п.); 

 объем текста редко превышал 15 тыс. знаков. Самые краткие (в среднем 10 тыс.) — обзорные, самые большие — научно-полемические (40 тыс.);

 критика начиналась во второй части, после информации об авторе, краткого описания структуры и анализа разделов работы. 

В обзорной рецензии критиковать могли формально: с замечаниями, но без глобальных претензий к качеству. Научно-полемическая предполагала серьезный разговор о гипотезе, методах и выводах. А вот идеологическая чаще всего законы жанра нарушала. Представлять содержание монографии, признаваемой политически несовершенной, а то и вредной, смысла не было, и тексты могли начинаться сразу с полемики.

Расправа

Идеологические рецензии заказывало не столько научное сообщество, сколько отдельные «бдительные» коллеги или партийные структуры (отдел науки ЦК КПСС, парткомы учебных заведений и проч.) Поэтому приоритеты в таких текстах расставлялись четко:

 советский ученый должен «являть собой образец», «не поддаваться искушениям», «руководствоваться единственно верным марксистско-ленинским методом» и т.д.

 западный автор «страдает от методологической беспомощности», «не поднимается до понимания процессов», «является заложником буржуазной идеологии» и т.д.

«Партзаказы» размещались в первую очередь в общеотраслевых журналах и изданиях крупных университетов. Последствия, если целью ставилась расправа над ученым, ждать себя не заставляли — от арестов до увольнений и потери академических званий.

В исследовании приводится пример историка Гаиба Непесова. В 1947 году он первым из туркмен получил степень доктора наук. А в 1952-м был ее лишен после рецензии в «Вестнике Московского университета». Книгу Непесова «Победа советского строя в Северном Туркменистане (1917–1936)» назвали «от начала до конца порочной», обвинили в буржуазном национализме и искажении истории.

При этом самой монографией дело не заканчивалось: от нее рецензент переходил к диссертации, на основе которой книга написана, а затем — к материалам ученого совета, на котором диссертация была защищена.

Звание профессора Непесову было возвращено лишь через несколько лет, но, возможно, рецензия сказалась не только на нем: ее автор (Михаил Стишов) «в сносках помечал места работы критикуемых ученых».

Впрочем, считает Сергей Матвеев, «несмотря на дух времени, подобные рецензии были исключением и в исследуемом материале их количество не превышает десяти, т.е. 2% от общего числа».

Иллюзия свободы

Диктат идеологии в большей степени испытывали общедисциплинарные журналы («Вопросы истории», «Новая и новейшая история»). Тематическая периодика в площадку для битья неугодных превращалась редко.

Так, в «Советской этнографии» политика присутствовала чаще как исключение и в виде официальных сводок (например, об убийстве Сергея Кирова, 1934 г.). В «Вестнике древней истории» за весь изучаемый период обнаружилась единственная идеологическая рецензия, а сам журнал был одним из первых исторических с большим разделом «Критика и библиография».

«Историки Советского Союза гораздо свободнее чувствовали себя в предметных областях, обойденных вниманием классиков марксизма-ленинизма. Издания по археологии и древней истории стали местом существования нормальной науки», — говорит исследователь.

Большие СМИ в той ситуации искали свои подходы. Отраслевой лидер — «Вопросы истории» — выбрал стратегию заказа рецензий: публиковать положительные обзоры с незначительной критикой и неидеологическими дискуссиями. Впоследствии эта практика распространилась на все исторические журналы.

Сигналы из-за «занавеса»

Как общедисциплинарные, так и узкоспециализированные издания не могли абсолютно честно писать о литературе, выпущенной за границей, но масштаб и градус разговора в них был разным. В первых ежегодно выходило около шести таких публикаций (одна на два выпуска). Во вторых гораздо больше, в частности, в «Вестнике древней истории» на «зарубежные» пришлось около трети всех рецензий.

Отзывы на иностранные работы нередко публиковались в «Вопросах истории» и здесь же на авторов навешивались стандартные ярлыки («трубадуры империализма» с «насквозь фальшивыми» выводами и проч.). Клише делали материал скучным и бесполезным, впрочем, пользы не было и от обратного: «Помимо предсказуемых нападок встречаются тонкие, искусно сформулированные аргументы, талантливые риторические приемы, к сожалению, бессмысленные, потому что западные ученые были не в курсе отклика советских коллег».

Рецензии, свободные от идеологических штампов, принимались в тематических журналах. «Вестник древней истории», «Советская этнография» систематически публиковали их в 1930–1950-е годы, «Советская археология» — с 1957-го. О «направляющей роли сталинских идей» там, как правило, не писали, а дежурные фразы спускались в последний абзац, уже после научных выводов.

Эти небольшие обзоры информировали советских ученых о книжных новинках. Однако знать позволялось не обо всем — выбирались в основном «правильные» зарубежные издания. Поэтому рецензии хотя и были каналом связи, но «как радио со слабым сигналом». А односторонность этого канала «предопределила вторичность российской гуманитарной науки на десятилетия вперед».
IQ

Автор исследования:

Сергей Матвеев, кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А.В. Полетаева НИУ ВШЭ

Автор текста: Салтанова Светлана Васильевна, 10 сентября, 2018 г.